— Вас это удивляет, Сева?
— Радует, шеф. Женщина с пистолетом всегда была моим идеалом. Первый раз в жизни я влюбился в женщину-милиционера, которая притащила меня за ухо в детскую комнату за то, что я разбил стекло.
— Все ясно. Отращивайте бороду.
Они выбрались из щели и снова поднялись на мостки. «Ну, теперь ты от меня не уйдешь, красавец, — подумал Замятин. — Долг платежом красен». Он остановился возле балки, загородив дорогу. Сева сразу разгадал его маневр. Тонкие усики дернулись в улыбке.
— Прошу, — сказал Замятин, сделав широкий жест рукой. — Пять минут экономии.
— Черта с два, — сказал Сева, отступая от балки, — я с детства боюсь высоты. И мне еще нужно помогать кубинцам строить социализм.
— Мне тоже нужно строить, — непреклонно сказал Замятин. — Но вы ведь меня погнали по этому адскому буму.
— Сейчас объясню, — серьезно кивнул головой Сева. — Это был психологический эксперимент. Вы видели девчат в масках? Вчера, когда меня донимала своим интервью журналистка с пышными бровями, я ей предложил великолепную тему: репортаж из-под купола атомной станции. Увы, ей это показалось скучным. «Девушки-маляры есть на каждой стройке. Неромантичная профессия». На атомной станции она ищет неочеловека. Вот мне и захотелось, чтоб вы испытали минуту невесомости и прониклись уважением к работникам кисти и спецкраски. Честное слово, там есть отличные девушки!
— При чем же тут я?
— Вы так заинтересованно начали прорабатывать меня за вчерашнее интервью, что у меня нет никаких сомнений: данная журналистка если не ближайшая ваша родственница, то вполне добрая знакомая. Значит, вы сможете на нее повлиять. Я ошибся, шеф?
Замятин рассмеялся, махнул рукой:
— Черт с тобой!
— Вы отличный парень, Сергей Степанович. Больше я не заставлю вас ходить по балке. И привезу вам гаванских сигар — целый ящик! Кажется, они называются «Корона». Совсем не революционное название. Будете курить эти королевские листья, пока не прокоптитесь. Давайте поспешим. Мне нужно потолковать с ребятами.
Они вернулись в машинный зал. Замятин снял спецовку и отправился в комнату шефов, чтоб оттуда заказать телефонный разговор с Ленинградом. Он попросил завод, чтоб выслали письменное разрешение на изменение конструкции, повесил трубку и почувствовал голод.
Дождь приутих, но все еще туго гудел в водосточных трубах, и асфальтовая дорога, что вела от ворот станции к столовой, была запружена пенистой водой. Навстречу бежали девчата, смело топая по лужам в резиновых сапожках, подняв над головой брезентовые куртки. Визжа и толкая друг друга, они пронеслись мимо Замятина, обдав его брызгами.
Ему повезло. Из-за поворота вынырнул куцый самосвал. Шофер, заметив поднятую руку, притормозил. Замятин вскочил на подножку. До столовой было метров триста.
— Спасибо, друг! — крикнул Замятин, соскакивая у серого здания с широкими окнами.
В холле он вытер мокрое лицо платком, быстро разделся и прошел в зал. Перерыв кончился, и в столовой народу было немного. Замятин оглядел ряды столиков с цветными пластмассовыми крышками, отыскивая себе место. Откуда-то сбоку раздался крепкий раскат смеха. Замятин невольно повернулся, увидел за столом троих физиков и с ними Лену Шишкину.
Она сидела, не глядя в его сторону, совсем близко, так что до нее можно было дотянуться рукой. От неожиданности Замятин замер.
Весь день, с той самой минуты, как он проснулся, эта девушка неуловимо мягкой тенью мелькала в его сознании. Это было похоже на то чувство, которое возникает после хмуро-тяжких дней поисков в работе, когда нежданно проклюнется манящим огоньком светлая надежда и весь мир вокруг начинает казаться освещенным ею. Невольно Замятин оберегал это чувство, словно боялся, что оно ускользнет.
Сейчас за столиком, при свете дня, Лена была не такой, какой он представлял ее и запомнил с вечера. То, что она стала другой, он увидел сразу. Но в чем было это другое, не смог бы объяснить. Ее немного угловатые плечи, тугие светлые волосы и все лицо с остреньким подбородком, густыми бровями, темными ресницами показались до мельчайших черточек знакомыми, будто он видел ее прежде, до вчерашнего дня, и встречал много раз. Может быть, поэтому он так удивился и не сразу пришел в себя.
Одного из физиков, сидевших с Леной, он знал и успел с ним подружиться. Это был Морев, рослый толстяк, седой, но с молодым розовым лицом. Он носил яркие клетчатые рубахи, не застегивая ворота, и всегда была видна его волосатая грудь. Когда Замятин впервые увидел Морева, то подумал: «Такому в самый раз работать мясником или вышибалой». Морев оказался человеком покладистым, добродушным, был нафарширован анекдотами и, рассказывая их, так взрывался смехом, будто хлопала граната. С Замятиным он сошелся быстро и легко.
Двое других были его помощниками по работе. Собственно говоря, дел у физиков на станции сейчас было мало. Они контролировали монтаж реактора и автоматики да готовились к эксплуатации. Им предстояло настоящее дело после того, как пустят станцию. А сейчас они околачивались в управлении, затевали шахматные турниры и встречали разные делегации. На последнем они так поднаторели, что превратились в великолепных гидов.
Замятин стоял в проходе. Работницы, выбегавшие из столовой, толкнули его, и фыркнув, нырнули в дверь. Глупо было торчать столбом. Спохватившись, Замятин взял поднос и пошел к раздаточной. Он не выбирал еду, ставил тарелки машинально, думая лишь о том, как сесть за столик к физикам. Расплатившись у кассы, он направился прямо к ним, делая вид, что отыскивает место почище. Это тоже было глупо, потому что все столики вокруг были свободны.
Выручил его Морев. Он поднял свою лапищу и крикнул:
— Салют, Сережа!
Тогда Замятин подошел к их столику, держа перед собой, как защиту, этот дурацкий поднос.
Лена повернулась, ее темные глаза расширились, но тут же смягчились улыбчиво.
— Добрый день, — кивнул Замятин и почувствовал, что краснеет. Это было неожиданно прежде всего для него самого. Он никогда не отличался застенчивостью и не подозревал, что еще может краснеть. Замятин обозвал себя ослом и постарался успокоиться.
— Однако ты силен, старина, — сказал Морев, глянув на поднос. — Лихо, лихо! Сразу три вторых… До сих пор это мог только я.
— Я и имел в виду тебя, — нашелся Замятин. — Можешь располагать жареной курицей.
За столом подвинулись, подтянули еще один стул, и Замятин сел рядом с Леной.
— Знакомься, Сережа, — прогудел Морев.
— Мы знакомы, — кивнула Лена. — Не так ли, спаситель?
— Как ваша нога? — спросил Замятин, не решаясь начать есть.
— Немного побаливает, но ходить можно.
— Черт возьми, — громыхнул Морев, принимаясь за курицу. — Ты успеваешь всюду. Я начинаю завидовать, старина. Впрочем, ты молодцом, что догадался взять мне это воробьиное крыло.
Лена улыбнулась, пододвинула к себе блокнотик и повернулась к двум физикам:
— Так, дальше?
Замятин еще не видел, как она улыбалась. И улыбка ее, мимолетная, словно оброненная невзначай, тоже показалась ему до удивления знакомой.
Физики заговорили почти вместе. Фразы их были круглы, законченны и словно катились по гладкой дорожке. Да, эти инженеры здорово поднаторели в разговорах с приезжими. Их можно было выпускать на любую аудиторию. Сейчас они наперебой старались популярно растолковать Лене устройство реактора и ради этого прибегали к самым беззастенчивым сравнениям, вроде «разбегающихся в разные стороны лошадей», и «пуль, возвращающихся от мишени к ружью», хотя сами наверняка бы смеялись, услышав такое. Лена слушала, склонив голову, чуть прикусив подкрашенную губу, и быстро, словно конспектируя, записывала в блокнотик. Замятину захотелось сказать ей: «Пошлите их к черту! Разве это вам нужно?» Он с ожесточением набросился на гуляш.
Замятин видел краем глаза, как тогда, в лифте, мягкий изгиб ее шеи, покрытой белым пушком, и голоса физиков раздражали его, мешая ясно уловить что-то, теплой волной поднимающееся в душе. А потом все вокруг как бы сдвинулось, расплылся в бесформенности жующий курицу толстяк, в зыбкой тени утонули физики, и остался только он сам и рядом с ним девушка в сереньком «джерси», склонившая голову над блокнотиком. Они были словно в рубке качающегося корабля, окруженного со всех сторон густым туманом. Это забытье было мгновенным. Сразу очнувшись, Замятин увидел стол, тарелки, волосатую грудь в распахе клетчатой рубахи и подумал: «Этого еще со мной не было».
— Ну, спасибо. На сегодня достаточно, — сказала Лена, захлопывая блокнотик и пряча его в черную сумочку. Она повернулась к Замятину и опять улыбнулась.
— Вы не в город, спаситель?
Он, глотая компот, еще не успел сообразить, что ответить, и пробурчал невнятное.
— Услуга за услугу, — сказала Лена и кивнула на Морева. — Товарищ везет меня в город на своей машине. Если хотите — подбросим.
Ну, конечно же, он хочет! Тут ему больше нечего делать сегодня. Все-таки счастливый выпал день. Сначала Сева Глебов преподнес сюрприз, потом… Нет, как ни верти, а есть на земле справедливость!
— Вы убеждены, что он не заснет за рулем? — широко улыбнулся Замятин, указав ложечкой на расплывшуюся в полном добродушии физиономию Морева.
— Мне вредно спать после обеда, старина, — ответил тот. — Врачи рекомендуют моцион. Поэтому я купил машину.
— Тогда едем, — сказал Замятин и нетерпеливо поднялся.
Они оделись и всей компанией вышли на крыльцо. На дороге мокла синяя «Волга». Двое физиков протянули руки на прощание. Лена согнулась и, стараясь скорее проскочить расстояние между крыльцом и машиной, побежала, открыла дверцу и юркнула на переднее сиденье.
Морев сел к рулю, с усилием пропихнув свое громоздкое тело. Баранка в его ручищах показалась игрушечной.
Замятин видел только воротник ворсистого пальто Лены и серенькую, из тонкой шерсти косынку, на которой были пятна от дождевых капель. Он с завистью взглянул на Морева, широко расположившегося на сиденье.
— Сегодня лучший вид транспорта — амфибия, — сказал тот, трогая машину. — И все-таки я провезу вас с ветерком.
Он залихватски поправил широкополую шляпу, обнажив перед Замятиным мясистый красный затылок.
Шипя по воде шинами, «Волга» вырвалась на шоссе. Вдоль обочины глянцево блестели кусты орешника. Серое небо было так низко, что, казалось, впереди совсем легло на дорогу. А она отливала матовым металлом, словно балка, по которой шел Замятин через колодец. Это воспоминание опять вызвало в нем ощущение потерянной опоры. Он будто летел в бесконечность, не зная, за что ухватиться.
Мелькнул на дороге указатель со стрелкой и изображением атома по модели Резерфорда — круглое ядро и вытянутые эллипсы вокруг него. За указателем начинался поселок: двухэтажные беленькие и розовенькие домики, образующие строгие, правильные кварталы. У дороги стоял большой фанерный щит с полуразмытыми буквами, извещавший, что завтра, в субботу, в Доме культуры состоится первый весенний бал. Слова «первый весенний» были трижды подчеркнуты.
— Всячески рекомендую, — сказал Морев, указывая на щит. — Надо же вам посмотреть, как отдыхает рабочий класс. Приезжайте, будем танцевать.
— С удовольствием, — ответила Лена.
Замятину показалось, что они говорят так, будто его нет в машине, и ему сделалось обидно.
Проехали широкими улицами мимо бани и кинотеатра. Морев внезапно затормозил.
— Стоп! Я совсем забыл купить папирос. Это не долго. Вот ларек.
Он грузно вылез из машины. Лена сидела, не оборачиваясь к Замятину, видимо, о чем-то раздумывая. А он не решался заговорить. Посмотрел, как Морев подошел к ларьку, завернул полу широкого пальто, доставая деньги. И тут Замятина осенило. Он рывком раскрыл дворцу.
Замятин перехватил Морева, когда тот направлялся от ларька.
— Послушай, дружище, — сказал он, — не уступишь ли место за рулем? Соскучился, понимаешь, хочется покрутить баранку, — и сам уловил, с каким фальшивым наигрышем прозвучали слова.
Розовощекое, добродушное лицо Морева внезапно сморщилось, и он громыхнул своим взрывчатым хохотом:
— Ты ужасно хитрый, Сережа! Но таким везет… А ты не разобьешь мою колымагу?
— Показать права? — поспешно ответил Замятин и сделал вид, что лезет в боковой карман.
— Да что ты, старина! Только, чур, до города. У меня уже были нелады с автоинспекцией. Я ее боюсь хуже тещи, — и он хлопнул Замятина по плечу так, что тот присел.
Никаких водительских прав у Замятина не было. Да и водил машину он скверно. Как-то за городом его обучал приятель. Правда, приятель уверял, что Замятин прирожденный автомобилист. И все же сейчас он явно шел на авантюру. Почему у него вдруг появилась уверенность, что он запросто поведет машину?
Они вернулись к «Волге». Замятин сел за руль. Лена удивленно взглянула на него, но ничего не сказала.
«Теперь спокойно, Сергей Степанович», — улыбчиво подумал он и включил зажигание. Мотор ожил, легко и мягко работая. Замятии выжал сцепление, переключил скорость и несмело нажал акселератор. Машина тронулась, словно ее слегка подтолкнули. Это сразу прибавило уверенности.
Замятин чувствовал руль. Дорога сквозь туманное стекло казалась уходящей в гору, куда-то в самое небо. Он действительно вел машину, как прирожденный автомобилист. Замятин осмелел и увеличил скорость. После пятнадцати минут езды закурил и, зажав в зубах папиросу, взглянул в зеркальце перед собой. Морев, надвинув на глаза шляпу, благодушно посапывал носом.
Замятин повернул голову к Лене. Она смотрела на него. Он тотчас отвернулся, боясь потерять управление.
— Почему вы вычеркнули абзац из моей информации? — спросила Лена.
— Очень просто. Глебов солгал, что закончен монтаж.
— Вы уверены?
— Это моя конструкция. Я ею и занимаюсь здесь.
Лена помолчала. Он представил ее строгое, задумчивое лицо.
— Тогда я ваш неоплатный должник, — вздохнула она. — Вы еще раз меня выручили.
— Чепуха.
— Мне могло бы здорово нагореть за эту ошибку. Какое чудовище — Глебов. Так можно подвести любого.
— Нет, он не чудовище, а хороший парень. Я говорил с ним. Он едет на Кубу и, чтоб загладить свою вину, вышлет вам ящик гаванских сигар.
— Сигары — это для меня слишком крепко.
— Подарите папе.
— У меня нет отца, — сказала Лена. И, помолчав, добавила: — У меня отчим. Отец погиб на войне, когда я еще не родилась. В сорок первом. Ему было восемнадцать лет…
Она сказала это странным глухим голосом. Ему хотелось увидеть ее лицо. Но он не мог оторваться от дороги. Матовая лента рвалась в небо и исчезала в его серых складках. Замятин пытался быстрее достичь этой вершины. Руль подрагивал в руках. Стрелка спидометра беспокойно заметалась. Тонко вибрировали стекла.
— Когда я думаю об отце, у меня удивительное ощущение, — говорила Лена. — Иногда чудится: вот откроется дверь, и он войдет — восемнадцатилетний парень. Это очень трудно представить, понимаете?.. У нас даже не сохранилось его фотографии. Мама, когда переезжала с Урала, из Шанаша, все там оставила… Мама почти ничего не рассказывает… Отчим — хороший человек. Но иногда мне хочется видеть отца…
Что-то случилось. Рядом возник, все нарастая и нарастая, звук летящего снаряда. Замятин почувствовал, как часто задрожали руки. И вдруг понял: еще немного и машина врежется в столб или соскочит с этой, теперь вытянувшейся в линейку, дороги. «Надо остановиться. Надо немедленно остановиться». Он напряг свою волю и стал сбрасывать скорость.
Машина затормозила у сосняка. Руки больше не повиновались. Замятии увидел перед собой молоденькую сосенку. Все иглы ее были унизаны мелкими каплями. И эти капли начали разлетаться в разные стороны, шипя, как снарядные осколки.
— Что с вами?
Лена испуганно трогала его за плечо.
Замятин опомнился и увидел себя в зеркальце. Сухощавое лицо его было бледно. Зеленоватые глаза поблескивали. «Вид неврастеника», — подумал он и ответил:
— Ничего… Просто что-то с головой. Сейчас пройдет.
— Но надо было так гнать машину. Вы, однако, лихач. Открыть дверцу?
— Нет… уже все в порядке.
«Мне надо подумать, — решил он. — Просто посидеть тихо и подумать. Больше я, конечно, не смогу вести машину».
Замятин обернулся. Морев спал. Шляпа совсем закрыла его лицо. Эта добродушная атомная бочка, начиненная формулами, анекдотами и целым куриным выводком, утопала в мягком сиденье. «Вот кому позавидуешь!» — мелькнуло у Замятина.
— Дружище! — он перегнулся и хлопнул по шляпе.
Морев вздрогнул я сладко зевнул.
— Приехали?
— Нет… Скоро город. За этим леском обычно торчит автоинспекция.
При этом слове сон сразу слетел с розовой физиономии. Морев посмотрел на дорогу и огорченно сказал:
— Вполне бы мог вести дальше. Ты не был, случайно, автогонщиком? Мне снились автогонки, хотя я их никогда не видел.