Евдокия пощелкала тумблером фар, помигала светом, требуя остановиться, но тракторы не слушались ее, упрямо ползли и ползли вперед, опережая подходящие сбоку машины. Вот тут-то впервые и пожалела Евдокия, что у нее не мощный «Алтай» марки Т-4, уж на нем-то она сейчас наддала бы как следует и выскочила вперед, потому что идущие по своим загонкам пашущие машины двигались вовсе не медленно, как казалось издали, а шли очень даже быстро, оставляя за собой серую борозду, над которой вздымались седые змейки пыли. Плуги посверкивали и казались раскаленными, на них больно было глядеть.
«Вот прут так прут, не угонишься», — зло подумала Евдокия, на ощупь нашаривая рычажок газа и все пытаясь его еще сдвинуть вперед, хотя он и так был прижат до упора, и на большее ее старая машина была не способна.
Всего в десятке метров пропылили перед ее носом брагинские тракторы, и Евдокия, закусив губу, резко потянула на себя правый рычаг, подправляя курс, устремилась вдогонку, но те, словно играючи, гнали и гнали вперед, заметно прибавив скорость, оставляя за собой запах жженой солярки и теплой пыли.
Брагины — а теперь Евдокия уже различала их лица — словно посмеивались над ней, уверенные в силе своих машин, а она упрямо гналась за ними, хотя и видела: расстояние между ней и Брагиными все увеличивается и увеличивается.
Но тракторы все же остановились. Поиграли с Евдокией в догоняшки, помучили ее и остановились. Трактористы спрыгнули из кабин наземь. Припорошенные пылью, улыбались, поджидая преследователей. Сам Алексей Петрович, широко расставив ноги в сапогах, стоял впереди остальных. Будто припечатаны были его ноги к земле, крепко, по-хозяйски уверенно стоял, не сшатнешь.
К нему одному и шла Евдокия, тяжело переваливаясь с ноги, на ногу, не спуская с него глаз.
— Ну здорово, Алексей Петрович, — заговорила она туго натянутым, вибрирующим голосом, едва сдерживая себя. Распаленная погоней, оглушенная грохотом моторов и сумасшедшей тряской, она никак не могла отдышаться. Внутри все дрожало и кипело, в горле пересохло, и голос прорывался наружу хрипло. — Здорово, культурный пахарь, в гробину мать… — и судорожно перевела дух.
— Ты чего лаешься? — Брагин стоял перед ней все в той же позе, широко расставив ноги и подбоченясь, будто приготовился к драке. Крупный рот его осторожно улыбался, а в глазах стыла злость. Он понимал, зачем гналась за ним Тырышкина, а потому выжидание и затаенная тревога были на его крупном лице. Чтобы как-то выиграть время, пока Тырышкина приходит в себя, а если получится, то и обратить все в шутку, он обернулся к стоящим позади него Кольке Цыганкову, к несколько растерянному Сашке и всегда молчащему Егору. Улыбнулся шире, кивнув на Евдокию, за спиной которой маячили Нинша и Валентина.
— Гляди, мужики, что есть-то! Налетели как пираты! Поди, в плен брать будут. За выкуп! — Еще усмехнулся и оглядел женщин. Ясно было: бабы не шутить приехали. И сам построжел лицом: — Ну и что скажете дальше? Кроме того, что облаяли?
— Счас узнаешь, — пообещала Колобихина.
Евдокия уже взяла себя в руки, успокоилась.
— Ты что же, Алексей Петрович, творишь-то? — начала она как можно спокойнее, чтобы не сорваться раньше времени. Боялась она этого — сорваться. А потому голос у нее был негромкий и какой-то подкрадывающийся, мягкий.
Брагин с недоумением поглядел вокруг себя, как бы ища то худое, за которое его корит Тырышкина, и, не найдя ничего, развел руками. И даже густые свои брови поднял — в недоумении же.
— Как что творю? Пашу, как видишь.
— А кто велел тут пахать? — внешне спокойно поинтересовалась Евдокия, стараясь удержать этот тон и не сбиться на ругань, как в самом начале. Ей было совестно. Но пыл сбила, и теперь можно и поспокойнее.
— Как кто? Начальство, конечно.
— Какое начальство? Говори толком. Кто? Главный агроном? Председатель? Или еще кто?
— Ну, допустим, председатель. И что из этого?
— Понятно… — деревянным голосом произнесла Евдокия. — Значит, все же Постников приказал.
— Не сам же я напросился, — усмехнулся Брагин. — У нас еще свой клинышек остался не конченным.
Евдокия его не слушала.
— С Постниковым мы разберемся, — заговорила она окрепшим голосом. — А ты, Алексей Петрович, убирай машины с этого поля.
— Куда? — деланно удивился Брагин, пожав плечами и обернулся к своим, чтобы и те Удивились. — Куда убирать-то?
— Куда хочешь. Это поле пахать нельзя. Неужели ты сам не знаешь почему? Оно же Мертвое!
— Мы сюда удобрения возили, — сказал Брагин. — Председатель велел сначала удобрить, а потом пахать и сеять. Это, говорит, будет у нас экспериментальное поле.
— Убирай, Алексей Петрович, тракторы, — стояла на своем Евдокия. — Скажешь Постникову, что Тырышкина не дала пахать. Со своим звеном приехала и не дала.
— Кто для меня выше начальство: ты или председатель?
— Уезжайте. В правлении разберемся.
— Нет, Евдокия Никитична, — Брагин упрямо замотал головой, — никуда я машины не уберу. Мне председатель приказал, я и делаю. Вот когда ты будешь председателем, тебя буду слушать. Не согласна с председателем — езжай в правление, разбирайся. А мне надо работать.
За спиной Брагина мужики ждали, чем все кончится. Егор стоял спокойно и слушал разговор брата с Тырышкиной равнодушно. Все это для него не в счет. Как велит брат, так и сделает. Сашка — тот смущался такого оборота и прятал от Евдокии глаза. Колька Цыганков вообще не выглядывал из-за спин. Встревать опасался. Боялся он и Евдокии, от которой ему сильно перепадало на собраниях и на правлении, где его обсуждали за пьянку, боялся презрительного взгляда Валентины.
— Нет, Алексей Петрович, сейчас же прекращай пахать, — продолжала Евдокия гнуть свою линию. — Мы же не дадим тебе все равно.
— Да мы что, дети, что ли? — вскипел Брагин. — Столько суперфосфату ухайдокали, столько перегною — и теперь удобрения пропадай? И труд наш тоже пропадай? Нет, не выйдет… — Резко повернулся, зашагал к кабине своего трактора. Оглянулся, энергично махнул рукой и остальным. Те кинулись по кабинам. Машины вразнобой взревели мо горами, напряглись и, врезаясь плугами в сероватую почву, кое-где чуть припорошенную белыми гранулами суперфосфата, двинулись по полю вслед, за головным трактором, в котором с каменным лицом сидел сам звеньевой.
Евдокия и сказать ничего не успела, лишь потерянно проводила глазами тракторы, не зная, как дальше быть. Притихла и Колобихина, она боялась глянуть на подругу. Не послушались Тырышкину Брагины, плевали они на все. Им прикажи, они и саму Налобиху распашут, не то что какое-то там Мертвое поле. Посыплют суперфосфатом и распашут. И скажут: мол, так и надо.
Тракторы шли и шли, а Евдокию била мелкая нервная дрожь. Но она очнулась от оцепенения, кинулась к кабине, больно ударилась коленкой об отполированный, как зеркало, трак, но боль едва ощутила. Подтянулась за скобу, втиснулась в кабину. Нога привычно выжала педаль сцепления, рука толкнула вперед рычажок газа.
Она сейчас ничего не видела, кроме пылящих впереди плугов, отодвигающихся от нее все дальше и дальше. Рывком послала трактор вперед, не зная, догонит Брагиных или нет, и надеясь неизвестно на что. Эх, сил бы ее трактору, но их нет. Колобихина вела свою машину сбоку, чтобы меньше было пыли. Шла Нинша ровно, не отставая и не вырываясь вперед.
«Почетный эскорт мы для Брагиных, не больше», — с горечью подумала Евдокия, нашаривая рычажок газа и стараясь его еще сдвинуть вперед хоть на миллиметр. Руки Евдокии закаменели на рычагах, она задыхалась от пыли, поднятой плутами, но поделать ничего не могла: слишком неравные были силы у ее трактора и бегущих под нагрузкой машин. Зареветь в голос — только и остается. И заревела бы, если бы помогло.
И тут Евдокия увидела, как сбоку выдвигается вперед оранжевый капот трактора Валентины. Стремительно и легко обогнала Валентина Ниншу, обошла ее, Евдокию, и понеслась вперед.
Евдокия, не отрываясь, следила за Валентиной. Вот та догнала задние брагинские машины, вот поравнялась с головным трактором самого Алексея Петровича, обогнала. А что дальше? Что дальше она сделает? И вдруг оранжевый трактор повернул наперерез пашущим трактирам, показав свой бок.
Лязгнуло железо. Оба трактора закрутились на одном месте. Синий дым из их выхлопных труб сразу растаял. Унеслась прочь поднятая плугами пыль, стало светло и тихо. И когда Евдокия поравнялась с ними, то увидела, что тракторы Алексея Петровича и Валентины стояли, сцепившись гусеницами, словно обнюхивали друг друга, и над ними струился горячий воздух, волнисто уходя вверх.
Евдокия спрыгнула на землю, побежала к тракторам. Размахивая руками, что-то кричал Брагин. Слов его Евдокия не разбирала, она видела неестественно белое лицо Валентины, которая как сидела в кабине, так и продолжала сидеть, пораженная случившимся.
А Брагин все кричал и размахивал руками. Его обступили Сашка, Егор, Цыганков.
Евдокия тяжело, враскачку, шагнула к Брагину.
— Доигрался, Алексей Петрович? — спросила она.
— Не знаю, кто из нас доигрался! Радиатор помяли. Тебе отвечать придется. Сорвались как с цепи, понимаешь… — Крупное его лицо было зло, на скулах перекатывались желваки. — Буду требовать, чтобы ремонт сделали за твой счет. Вот свидетели.
— Я тебя просила, Алексей Петрович. Добром просила…
— А кто ты такая, чтоб просить?
— Она депутат! — выкрикнула Колобихина. — А ты — бессовестный! Как будто командированный какой. Вспахал, а там хоть трава не расти!
— Начальства много стало. Не знаешь, кого и слушать, — сказал Брагин. — Не разберешься, кто главнее.
— Все ты знаешь, Алексей Петрович! — кричала Колобихина. — Не прибедняйся! Просто слабо было тебе отказаться от лишней копейки! Ему приказали, он и рад. Глаза копейкой застило!
— Ты, теть Нина, не шуми, — баском сказал Сашка. — Оскорблять тебе никто не позволит.
— Ух ты какой! — удивилась Колобихина. — Еще опериться не успел, а туда же. Не позволит он. А чего ж ты позволил отцу землю уродовать? Ты не знал, что нельзя ее пахать?
Евдокия повернулась к Сашке:
— Это Мертвое поле. На него нет плана. Постников сначала нам предложил, мы отказались. А твой отец клюнул на это дело. Не отказался. Захотел неплановым хлебушком разжиться. А что земля погибнет — ему плевать. Нехорошему тебя отец учит.
Брагин молчал, гоняя желваки по скулам, разглядывал помятый капот, скреб ногтем царапины. Егор с Колькой Цыганковым тоже молчали, ждали, что прикажет звеньевой.
— Ну, в общем, сделаем так… — ни на кого не глядя, проговорил Брагин. — Я сейчас еду в правление. Доложу председателю, и пусть разбираются. Пускай начальство поглядит, что вы сделали с новой техникой… Пускай комиссию собирают.
— Давай езжай, — сказала Евдокия. — Мы здесь подождем. Пока тракторы не уберете со взгорья, никуда не уйдем.
Брагин полез в кабину. Умостился на сиденье, глянул на стоящих без движения Сашку, Егора, Кольку.
— Ждите, я скоро вернусь!
Он очень волновался, Брагин. Иначе не полез бы в кабину, не запустив двигатель. Махнул Цыганкову рукой, и тот рванул ручку пускача, завел трактор.
Брагин попятил трактор назад, со скрежетом отцепляясь от машины Валентины, развернулся на одной гусенице, взбуровив круг земли, и покатил к Налобихе, на ходу поднимая плуги.
Евдокия сказала оставшимся брагинцам:
— Вот что, мужики. Отгоните свои тракторы вон туда, вниз. Нечего тут маячить. Пахать все равно не придется.
Сашка пожал плечами, ничего не ответил. Отвернулся. Все-таки ему, наверное, было не по себе. Колька Цыганков сделал вид, что к нему это не относится. Егор же медленно прогудел:
— А это как нам Алексей скажет. Будем пахать, не будем пахать, не знаю. Алексей велел тут ждать.
— Ну бог с вами, ждите, — махнула рукой Евдокия.
Мужики постояли, взяли из кабин телогрейки и пошли вниз, где ветер был потише. Там и легли на телогрейки.
— Пошли-и… — пропела им вслед Колобихина, а когда мужики прилегли, озабоченно взглянула на подругу: — Чо ж теперь будет-то, Дуся? Вальке нагореть может. Это надо ж, какая отчаянная. Наскочила на Брагина. Я б побоялась…
— Ничего ей не будет. Скажу, сама ей так наказала.
— А тебе?
— Мне? Не знаю. Да разве в этом дело, Нинша? Мы ведь правильно сделали, что не дали пахать Мертвое поле? Сама как считаешь, правильно или нет?
— Правильно-то правильно… — вздохнула Нинша.
— Ну и все. Не дали уродовать землю, а остальное — ерунда. Попадет, не попадет — не в этом дело. Иначе Брагина и не остановить. Да и где наша не пропадала! Ой, — вдруг спохватилась она, — сколько времени потеряли из-за этих охламонов. Солнышко уж вон где! Вот что, Нинша, вы гоните тракторы на свои загонки, ставьте их там и ступайте отдыхать. А я еще тут… — и пошла к Валентининому трактору.
Та сидела в кабине растерянная, лицо — в красных пятнах.
— Ну, чего распереживалась?! — добродушно прикрикнула на нее Евдокия. — Ты все правильно сделала. Так их, чертей! И не шибко беспокойся. В случае чего, скажу, что сама тебе велела.
— А мне защитники не нужны, — расцепила Валентина спекшиеся губы. — Сама сделала, сама и отвечу.
— Когда придется отвечать — все ответим. Дело общее, — глухо сказала Евдокия. — А теперь поезжай вниз, на свою загонку. Ставь трактор и иди отдыхай. Сегодня, наверно, позже начнем вторую смену.
Валентина молча вылезла из машины, стала возиться с пускачом. Капот спереди был погнут, исцарапан. Она с жалостью его оглядывала. Потом завела двигатель, и скоро трактор побежал вниз.
«Ну и язва, — подумала Евдокия. — Язва, а смелая…»
Колобихина стояла рядом, глядела вслед пылящему оранжевому трактору, а свой заводить не спешила.
— А ты чего ждешь? — спросила ее Евдокия.
— Я с тобой останусь.
— Не дури, Нинша. Сегодня еще мантулить да мантулить. Без отдыха чего ты наработаешь?
— А-а, не впервой.
— Гляди сама… — махнула рукой и только сейчас поняла, как устала. Сил не было уговаривать.
Внизу, у подножия склона, поднимался жиденький дымок.
— Костер жгут, — сказала Колобихина.
— Надо и нам отдохнуть. Да и колотит всю…
Они зашли на подветренную сторону трактора и, подстелив телогрейки, легли. Пахло полынью и нагретой землей, и так хорошо лежать, глядя в синее небо. Лежать и ни о чем не думать и чувствовать, как медленно, капля по капле, возвращаются силы, будто из земли идут. И еще подумалось Евдокии, что будущей весной вспомнит, как лежала она на теплой земле, глядя в небо. Останется в ней ощущение тишины и покоя.
Колобихина вдруг рассмеялась.
— Ты чего? — не поднимая головы, спросила Евдокия.
— Да смешно, как ты воюешь с ними. С родней-то будущей.
— Смешного мало, — проговорила Евдокия. — Дочь-то всего одна. Вот и переживаю за нее, мучаюсь. Было бы хоть двое… Ты счастливей меня, Нинша, у тебя трое.
— Нашла счастье, — хохотнула Колобихина.
— Счастье, счастье, Нинша. Ты сама этого не понимаешь. У меня Юлия одна, и с ней не могу общий язык найти. Будто совсем мы с ней разные люди. И думаем по-разному. Вот как все вышло. И знаешь, что я подумала? Когда уйду с трактора, здесь вместо меня Галка останется.
— Галка? — Колобихина удивленно скосила на подругу глаза.
— Галка, — сказала Евдокия со вздохом. — Хорошая девчонка, работящая. И землю любит. Поверь мне, о ней мы еще услышим. Она нас с тобой перещеголяет. Я о Гале в последнее время много думаю. И знаешь, отношусь к ней как-то… ну, как к дочери, что ли… Родность какую-то к ней чувствую. Будто дочь она мне. Не по крови, по духу.
— Ой, не жалей, что у тебя их мало. С моими, троими, попробуй-ка сладь… Да был бы еще мужик путевый, а то горе, не мужик. Что он есть, что его нет. Никакого толку… Пошлю я его, однако, к такой-то матери. Буду жить одна.
Евдокия встрепенулась:
— Да ты что, Нинша? А дети? Какой ни есть, а отец.
Колобихина мрачно усмехнулась:
— Не отец, названье одно. Запился ведь совсем.
— Где они ее берут, проклятую? Шофера, что ли, из города везут?
— Какая разница, где берут… Свинья грязь найдет. Вчера мы кончили где-то в половине двенадцатого? Ну нот, прихожу домой, а Володьки еще нету. Минут через десять является пьяным-пьянехонек. Я его ругать, а он еще и злится. Чего, дескать, пилишь, такая-рассякая. Отлаял как следует… — Колобихина приподнялась на локте. — У меня когда смена кончается, бегу домой сломя голову. Надо печку затопить, ужин сготовить, проверить, сделала ли ребятня уроки. Орет скотина — подоить, накормить надо. И все я. Да и как я после работы не домой пойду, а еще куда-то? А, Дуся? Ведь у меня семья. Мне не то чтобы перед людьми стыдно, перед собой совестно. Перед ребятишками. В голове у меня не укладывается, чтоб еще куда-то пойти. А Володьке — хоть бы хны! Будто ни дома, ни семьи, никого нету! Закончил смену и пошел себе пить с друзьями-товарищами. И вроде так и надо! У тебя хоть не пьет.