Тем временем природа вокруг нас просто торжествовала. Дед Мороз нарядил елки и сосны так, как не сможет никакой самый искусный художник. Ветки были украшены снежком самого первого сорта, белым и искристым. Тишина была необыкновенная. Сверху, то там, то сям, пробивались лучи зимнего жгучего солнца. Игра света и теней была совершенно фантастической. Я загляделся на это зимнее чудо. В такие моменты кажется, что будешь любой ценой приходить сюда еще и еще, чтобы любоваться первозданными творениями матушки-природы. Эх, да разве получится вырваться опять из суеты московских будней?!
А мы все дальше и дальше бежали на своих лыжицах, в поисках не то приключений, не то пропавших охотников. Миша и его товарищ смело рассекали впереди снежные сугробы, а мы покорно катились сзади. За плечами у нас болтались вполне бесполезные ружья. Рюкзачки были готовы принять груз мяса убитой дичи. Но где она? Видимо, гуляет себе по лесу и даже не думает превращаться в добычу.
Долгое катание назад не дало никакого результата. А время все шло. Судя по солнечным лучам, уже было близко к полудню. За это время мы один раз все-таки изменили направление движения. По какому принципу — я не знал. Возможно, не знали и сами провожатые. Но только мы однажды довольно резко свернули вправо. И вскоре встретили лосиный след. Судя по всему, тут достаточно недавно прошли два лося. По крайней мере по просеке они двигались быстро, может быть, даже бежали. Снег был выброшен далеко, отпечатки были глубокими и как бы растянутыми. Мы все вчетвером сгрудились вокруг. С одной стороны, это дичь, за которой мы так упорно гуляем с самого раннего утра. С другой стороны, вчетвером мы ее никак не подстрелим. Идти по следу бесполезно. Для загона четырех человек решительно мало. Но наши сельские товарищи все равно явно приободрились. Получалось, что лоси тут все-таки водятся. Другое дело, как их добыть.
После короткого совещания было решено двигаться дальше. Нам тоже дали возможность высказать свое мнение, чем мы вместе с Володей и не замедлили воспользоваться:
— Мы их тут не достанем. Но следы идут, похоже, влево и вперед. Значит, если мы пойдем прямо, то по крайней мере будем их немного поддавливать и вынудим пойти дальше. Может быть, они выйдут на наших охотников.
Такое мнение не предполагало отмены решения идти по просеке. И не означало, что Миша и его друг — никчемные следопыты и охотники. Возможно поэтому наше предложение было принято. К тому же оно означало, что мы тоже принимали на себя какую-то долю ответственности за наше нынешнее состояние. Состояние потерявшихся в лесу горе-охотников.
Немного бодрее вся наша небольшая группа двинулась дальше. Ружей никто с плеча уже давно не снимал, но влево, в глубину леса все четверо поглядывали достаточно часто. Кто знает, вдруг лось остановился у дерева, объедает кору? И так увлекся этим занятием, что даже нас не заметил? Это я конечно пишу с определенной долей иронии. Читателю не следует думать, что при подобных обстоятельствах можно рассчитывать на какую-то беспечность лесных зверей, которые постоянно являются объектом преследования со стороны людей. Впрочем, ирония иронией, но и я всматривался между стволов. И иногда мне даже казалось, что я вижу очертания притаившегося за деревьями лося.
Наконец мы вновь вышли на поле. Уже был твердый полдень. Солнце светило вовсю. Все вокруг искрилось и сверкало до звездочек в глазах. Мороз стал менее кусачим и утренняя как бы дымка полностью рассеялась. Вокруг до самого дальнего леса не было видно никаких ни лосей, ни охотников. Вообще не было видно никого и ничего, только бескрайняя снежная пустыня. Мы остановились. Опять было надо принимать решение, что нам делать дальше. Зайти в лес так, чтобы нас вообще никогда не нашли? «Весной-то конечно найдут», — пришла в голову довольно идиотская мысль. Все это бегание по лесам и полям, по колено в снегу стало уже, мягко сказать, слегка поднадоедать. Нет, мы не устали. Понятное дело, что охота пуще неволи. Но полное отсутствие охотничьего замысла действовало довольно удручающе. В конце концов, просто на лыжах мы могли покататься и в Москве, в каком-нибудь из городских парков. Все-таки сюда мы приехали на охоту, а не на лыжную прогулку.
Но Миша еще не был готов сдаться и признать, что надо просто искать дорогу домой и не морочить друг другу голову. Он задумался как военный стратег перед важным сражением. И изрек наконец: «Надо все-таки пересечь это поле, а то мы отклонились от нужного места. Чуть-чуть пройдем, и все будет как надо. Если бы там что-то подстрелили, мы бы услышали выстрелы. А раз не слышим, значит пока не подстрелили. Вы-то еще способны идти?»
Речь была длинной, что означало, что Миша наконец до нас снизошел. То есть почти признал в нас охотников, приблизительно равных ему, и допустил ситуацию, когда было возможно обсуждение охотничьей стратегии с нашим участием. Однако наше возвышение по иерархии охотничьей лестницы нас самих не очень вдохновило. Идти дальше мы были, конечно, готовы. Будет ли только толк?
Переход занял целую вечность. Внимание было приковано только к тому, чтобы не завязнуть окончательно и не растянуться во весь рост, зацепившись за очередную кочку, скрытую снегом. В результате я совершенно потерял счел времени. Наверное, такое же чувство испытывали несчастные рабы на галерах — грести, грести и опять грести, неважно куда и зачем.
Мы уже почти перешли снежное поле, как вдруг услышали выстрел. После всех мытарств это было так неожиданно, что поначалу я просто не поверил своим ушам. Да, точно, это был выстрел из охотничьего ружья. Но далеко. Где-то далеко слева, видимо, за лесной гривкой. Второго выстрела не последовало. Но и этого было достаточно. Миша, а за ним и мы, довольно быстро помчались в ту сторону, откуда пришел звук. «Помчались» — это было громко сказано. Конечно же, мы пошли примерно в том же темпе. Другое дело, что стали более энергично вытаскивать утонувшие в снегу лыжи и вообще как бы устремились к какой-то цели. Наша жизнь с этой минуты обрела какой-то смысл, что уже было неплохо. Оставалось только обнаружить автора стрельбы. А может быть, и поверженного лесного великана.
Через какое-то время мы достигли гривки и стали продираться сквозь не слишком густую поросль, которая беспорядочно росла понизу. Пройти через нее было в принципе можно, но занятие это было довольно трудоемкое. Гривка была шириной метров в сто, не больше. Но довольно густая, сквозь стволы деревьев было совершенно невозможно определить, что происходило за ней. Прорыв через кусты наконец удался, и мы один за другим вырвались на очередное бескрайнее снежное пространство. На этот раз поле было не совсем гладкой равниной. Это был скорее небольшой холм с вершиной посередине. Во всяком случае перегиб был настолько значительным, что деревья на другой стороне поля видны не были.
Самое же удивительное было то, что вдоль гривки, по ее краю, тянулись следы. И это были следы лыж! Кажется, мы обрадовались этому больше, чем того требовала ситуация. Наконец-то мы обрели других охотников, с которыми столь неразумно расстались поутру. Теперь-то уж мы точно всех окончательно найдем!
Однако самих охотников нигде видно не было. И никаких лосей или лосиных следов. Оставалось только пойти дальше по следу, чтобы определить, кто и где стрелял, и что подстрелил. Для себя я, однако, отметил одну странную деталь. Почему несколько человек шли вдоль лесной гривки? Это что, попытка организовать загон? А где же лес? И направо, и налево снежные поля. Тут никакие загоны не получатся. Или это вся группа наших лыжников переходила на новое место охоты? Но лыжный след был маловато накатан для десятка человек. Или это вообще другие люди, не из нашего отряда?
Метров через двести след повернул налево, к вершине снежного холма. Мы также поехали в этом направлении, пользуясь довольно приличной лыжней.
Двигаться было намного проще. Я бы даже сказал, что мы как бы раскатились, почти перешли на хороший лыжный шаг.
Еще метров сто пятьдесят, и стало понятно, что именно произошло в этом месте минут тридцать назад. Именно столько занял у нас наш короткий лыжный пробег. Лыжня распалась на три отдельных следа. Итак, тут шли всего три человека. Один из них, который стоял левее, остановился и выстрелил. Об этом говорила красная гильза, торчавшая неподалеку из снега. Но куда же он стрелял? В общем, это было нетрудно понять по расположению лыж в момент выстрела и по направлению дальнейшего движения лыжника. Мы просто пошли дальше по лыжному следу, который вновь объединился из трех в один. Наконец нашему взору предстала следующая картина. По снегу тянулся заячий след. Причем следы передних и задних лап отстояли друг от друга довольно значительно. То есть заяц драпал во все лопатки. Вдоль этих самых следов, иногда пересекая их, тянулась узкая черта на снегу, местами превращавшаяся в дырку в сугробе. Ни крови, ни охотников, ни лосиных следов. Реконструировать картину происшедшего было несложно. Конечно, никакого лося тут не было и в помине. Трое охотников, возможно, из нашей компании, невольно подняли зайца, который припустился от них по белому полю. Один из троих, несмотря на значительную дистанцию, метров сто пятьдесят, не меньше, влепил по беглецу пулей, припасенной для лося. Из-за большого расстояния пуля полетела настильно, почти параллельно поверхности снега. Именно поэтому она оставила след в виде длинной черты.
Ясное дело, что в зайца не попали. А если бы попали, от него остались бы только уши и хвост. Все-таки пуля была великовата для такой дичи.
Вообще, подобная стрельба была грубым нарушением для загонной охоты. Мало того, что зайца не застрелили. Выстрел мог спугнуть любых лосей-кабанов. Более того, стрельба по культурным правилам могла означать конец охоты. Ведь, как правило, охотники имеют ограниченное количество лицензий на лося. Одну лицензию, редко больше. Если прозвучал выстрел, значит один лось уже может быть убит. Пока ситуация не прояснена, дальше охотиться нельзя, можно допустить перестрел, добычу еще одного животного без лицензии. То есть совершить акт браконьерства. Ну и зачем нашим горе-стрелкам надо было создавать всем остальным охотникам столько головной боли из-за какого-то зайца? Все это выглядело как форменное разгильдяйство.
Мы поплелись дальше, придерживаясь проложенного ранее следа. Собственно говоря, другого пути у нас и не было. Скорее всего это действительно были охотники из нашей группы. Если мы пойдем за ними, то в конце концов найдем и остальных.
Дальше было катание продолжительностью часа в два, не меньше. Идти по чужому следу было заметно легче. Правда, такое путешествие явно не предполагало никакой стрельбы. Те, кто прошли перед нами, уже подняли с лежки всех мыслимых и немыслимых зверей. И если кто и мог подстрелить что-то с подъема, то это уж точно не мы. Но идти своей дорогой в неизвестно каком направлении было уж совсем не с руки. Это без слов понимали и мы, и наши невольные товарищи по охоте.
Шли мы все в том же порядке: первым то Миша, то его друг. Потом ползли мы с Володькой. В душе набиралось чувство какой-то безысходности. Ни охоты, ни охотников. Ни дичи. Одно катание с места на место. Следы в основном зайцев. Те немногие следы лосей, которые нам все-таки встретились, говорили только об одном — лось тут в принципе, конечно, есть, но его мало.
А те трое, кто шел впереди нас, явно рассчитывали на стрельбу с подъема. Они точно так же, как и мы, шли то по краю леса, то заходили вглубь, пользуясь просеками. Их путь на первый взгляд выглядел довольно хаотичным — то вправо, то влево. Но в целом, как я вдруг понял, они шли по большому кругу, забирая постепенно влево. Какая-то система в их передвижении меня очень даже приободрила. Значит, по крайней мере хотя бы они знали, куда именно надо идти. Уже неплохо. Я поделился своим наблюдением с Володькой. Однако он засомневался, что дело обстояло именно так, как я его излагал. Он, в отличие от меня, не считал, что общее перемещение охотников, которые шли впереди нас, выглядело как незамкнутый круг. Почему-то Володька полагал, что эти охотники не забирали вправо, а скорее двигались то приблизительно прямо, то по большой дуге направо, а потом и вовсе налево. Я не стал спорить. В конце концов, ориентироваться в лесу было довольно сложно. Солнце тем временем скрылось за легкими тучками, которые набежали невесть откуда. Так что единственный очевидный ориентир стал нам вовсе недоступен.
Дело уже близилось часам к трем пополудни, когда в наше монотонное существование опять вторглись новые события. Мы опять услышали выстрелы. Их было несколько. Стреляло несколько человек. Наверное, выстрелов было не менее пяти. Потом последовала довольно продолжительная пауза — и послышался одиночный выстрел. Пальба была довольно отдаленной. Пожалуй, не меньше, чем в паре-тройке километров. Но выстрелы слышались вполне отчетливо.
Все это, скорее всего, означало следующее. Впереди нас находится группа охотников. Они видели дичь, и явно, что это не заяц, иначе так не палили бы. Лось, если это был он, находился более или менее близко, если уж несколько человек одновременно сочли возможным открыть огонь. Последний одиночный выстрел мог означать, что лося завалили и теперь добивают. Хотя это, конечно, мог быть и выстрел отчаяния, по уже безнадежно удравшему на безопасное расстояние животному.
Поскольку стрельба раздалась хоть и впереди, но не вполне по следу наших предшественников, мы предпочли сойти с их лыжни и довольно энергично направились в направлении предполагаемой группы охотников. Миша и его товарищ заметно повеселели. Они даже позволили себе несколько раз глянуть на нас с торжеством: «Вот, мол, какие мы, местные охотники! Подстрелили лося, несмотря ни на что». Я, однако, никакого чувства торжества не испытывал. Если подстрелили, то и хорошо. Если это наши охотники, то тоже неплохо, окончилось наше блуждание. А если речь идет об охоте, то мы с Володькой в ней по существу и не участвовали. Все это наше катание по первозданному снегу никак нельзя было назвать коллективной охотой на лося.
Но все-таки какое-то облегчение явно пришло. Мы не потерялись в необъятных лесах, и то хорошо. Впрочем, до окончательного избавления было еще далеко.
Мы прошли на своих лыжах еще не менее минут сорока, прежде чем увидели других охотников. Они стояли группой и о чем-то активно спорили, что было заметно даже издалека, поскольку то один, то другой время от времени взмахивал рукой, желая, видимо, подкрепить свои высказывания.
Когда мы подкатились поближе, по характеру разговоров стало ясно, что лось все-таки застрелен. Люди были возбуждены и одновременно радостны. Да, это были охотники именно из нашей группы. Как ни мало я с ними до этого общался, тем не менее некоторых все-таки узнал, в первую очередь обладателя дубленки. Собственно говоря, по поведению наших провожатых уже давно можно было понять, что мы нашли тех, кого так долго безуспешно искали. Миша и его друг довольно прилично прибавили шаг и, оторвавшись от нас, устремились навстречу своим напарникам.
Мы немножко подотстали и подъехали чуть позже. Удивительно, но никто на нас особого внимания и не обратил. Продолжалось обсуждение прошедшей охоты. А у меня возникло довольно неприятное чувство, что мы прибыли не на свой праздник. И я, и Володька встали с краю и молча взирали на чужое веселье.
С первого взгляда было понятно, что охотники уже успели на радостях выпить. Однако нам никто ничего не предложил. Нас по-прежнему никто просто не замечал, как будто подошли не люди, а подбежала пара собак. Мы со своей стороны не бросились с расспросами, и ясно почему. Мы же все-таки были не мальчики, а почетные гости из Москвы (хотя тут я уже не в первый раз начал в этом сильно сомневаться). Если кто-то хотел нам рассказать об успешной охоте, он мог это сделать сам. «Дяденьки, расскажите, что тут у вас получилось, кто стрелял и кого застрелил?» — мне так совсем не хотелось себя вести.
Долго ли, коротко ли, но наконец очередь дошла и до нас. Тот, кто подстрелил лося (но не Дубленка), говорил горячо и много. При этом он по очереди обращался к каждому из группы охотников. Тот его выслушивал, высказывал свое мнение и замолкал. Тогда стрелок обращался к следующему. Так в конце концов очередь дошла и до нас.
— Вижу, идет! Вздымает снег, рассекает его, как танк. Еще чуть-чуть — и уйдет. Ну, я приложился, смотрю, надо стрелять в сердце, чтобы наверняка. Прицелился, повел, и раз! Я сразу понял, что попал. Лось прямо вздрогнул, припал на переднюю ногу. А потом эти все стреляли, никто не попал ни разу. А я попал, точно в сердце, как и целился! А добивали уже убитого лося. Тоже мне охотники. Посмотрели бы сначала, куда я попал, а потом уже достреливали!
Мы выслушали эту горячо произнесенную речь, но не нашлись, что именно спросить. А через некоторое время стало окончательно ясно, как именно был подстрелено несчастное животное.
Оставленные нами утром охотники действительно собирались организовать загон. Однако поначалу не могли прийти к согласию, в каком именно месте, в каком квадрате леса это надо делать. В конечном итоге пошли дальше, по той же просеке, по которой двигались до этого. Но никаких лосиных следов видно не было. Прошли один квадрат, второй, третий. Загонная охота никак не складывалась. В конце концов еще три охотника откололись от основной группы и решили пойти своим путем. Они посчитали, что скорее сами подстрелят лося с лежки, чем будут дальше искать верный загон. Именно следы этой тройки мы потом и встретили.
Вообще, вот так откалываться от основной группы, у серьезных охотников — совершенно немыслимое дело. Был же какой-то план на охоту! В соответствии с ним было рассчитано, кто и куда должен пойти. А потом вдруг часть решила, что будет охотиться самостоятельно! И ушла себе восвояси. Все это говорило о полной анархии, царившей в нашем коллективе. И, главное, о том, что охотники эти, хоть и местные, были скорее сборищем балбесов, понакупивших себе ружей, но так и не усвоивших, что охота — это благородное дело и любит, чтобы участники вели себя подобающим образом.