Вот видишь, тихо сказала мне Тоня, все разъяснилось.
Да, ты была права, так же тихо ответил я.
Должно быть, в моем голосе слышалось разочарование, потому что, подумав, Тоня сказала:
Но все равно надо было проверить. Мало ли что
Да, конечно, ответил я. Мало ли что.
Я протянул руку, чтобы снова коснуться ее косы, но Тоня отвела мою руку и сказала:
Не надо, я домой, мама будет ругаться.
Ты ж говоришь, она у тебя добрая, возразил я, почувствовав себя задетым.
Добрая, упрямо ответила Тоня. Ей только трудно. И без всякой видимой логики добавила:Я скоро работать пойду. На шарикоподшипниковый. Ученицей. И буду сама себе хозяйка.
Я посмотрел на нее с удивлением:
А как же школа?
Тоня пожала плечами, и в кабине у нас стало тихо. Я смотрел на Тоню во все глаза: надо же, сама себе хозяйка! Круглолицая девчонка в длинной вязаной кофте с чужого плеча, в классики сегодня играла, а туда же«хозяйка». И в то же время я чувствовал, что все именно так и будет: я уже видел ее заранеев белом халате и белой косынке, завязанной до самых бровей, чтобы волосы не падали на рабочий стол впрочем, так, кажется, одеваются работницы часовых заводов. А брови у нее были красивые, в широкий разлет, они как бы помогали глазам распахнуться. И еще одно, что делало ее лицо миловидным: соотношение глаз и губ, их линии как-то неуловимо повторяли друг друга. А вот нос был невзрачныммаленький носишко, иконописным его никак не назовешь, греко-римскимтем более. Теперь-то, по прошествии лет, я знаю, у кого был точно такой же носишко. Сикстинская мадонна с шарикоподшипникового завода Да, она именно так и сделала, как сказала, и стала себе хозяйкой, но вот зачем она в тот вечер заговорила об этом со мной? Тоня как будто ждала от меня каких-то слов, утешения ли, протестане знаю, но я не сказал вообще никаких слов, я просто молчал, как болван, слишком занятый самим собою.
Скажи мне, Гриша, я некрасивая? шепотом спросила она и приблизила ко мне свое круглое личико, слабо светившееся в темноте.
Она это сделала так глупо (теперь бы я сказал «трогательно и искренно»), что я засмеялся.
Здесь трудно разглядеть, вот выйдем на светтогда скажу.
А я не хочу на свет, возразила Тоня. И, как бы в подтверждение своих слов, отодвинулась в угол кабины, между стеклом и висящим на стенке автоматом. Я здесь постою, а ты иди домой.
Так это же тебя мама ждет, сказал я. Ты и иди.
Она поежилась, запахнула кофту.
Сначала ты. Я не хочу, чтоб ты рассматривал меня на свету.
Здравствуйте, пробормотал я. Как будто я тебя на свету ни разу не видел. Да за сегодняшний день успел насмотреться.
Ну и как? вскинув голову, спросила она.
Сама знаешь, как ответил я лучшее, что смог придумать.
Тоня подумала.
Знаю, конечно, сказала она, Маргарита красивее. И все равноя с тобой, а она с каким-то там старикашкой. Кому лучше? Конечно, мне
Слушай-ка, сказал вдруг я, сам для себя неожиданно, это правда, что ты сказала Максу, что жить без меня не можешь?
Я думал, что Тоня растеряется, но она тихонько засмеялась.
Все-таки передал проговорила она. Вот разбойник.
Значит, правда? настаивал я.
Вместо ответа она посмотрела мне в лицо, и губы ее зашевелились: «Гриша, Гришенька, Гриша»
Я хотел сделать шаг вперед, но вдруг глаза Тонины остановились, и в ту же минуту в кабине стало темно. Я обернулсяу двери, широкая, мощная, с огромным бровастым лицом, стояла тетя Капа. Мы с Тоней оказались как в мышеловке.
Антонина, домой! сказала, не глядя на меня, тетя Капа.
Я отступил к стенке кабины. Признаться, мне было здорово не по себе.
Пока, прошептала мне Тоня, протиснулась мимо меня и вышла на улицу.
А я почему-то остался в кабине Да нет, не «почему-то», а просто ноги отказались мне служить. Операция «Тянитолкай», подумал я. Ну, будет сейчас Тоне
Когда я вернулся домой, Максимка уже «ухрюкался» (или, в переводе с папиного языка на русский, просто заснул), мама сидела за столом на кухне и перечитывала папино письмо. Она внимательно на меня посмотрела и спросила, все ли в порядке. Я ответил ей, что на улице холодновато, тянет к дождю, и пошел спать. Накрывшись одеялом, я выпростал руку, которая гладила Тонину шею и щеку, дотронулся ею до своего лица Нет, у Тони другая кожа. Совсем другая. Едва я успел это подумать, как тут же провалился в сон.
16
Проснулся я от настойчивых звонков и долго не мог сообразить, раннее утро сейчас или поздний вечер. За окном был теплый пасмурный свет, низкие тучи искрились, как шелк. Кто-то держал палец на кнопке, не отрывая, потом стал звонить прерывисто, по моей системе, как бы вызванивая: «Куз-не-цов, Куз-не-цов». Приподнявшись на локтях, я очумело смотрел на будильник: там значилась половина восьмогоили без двадцати пяти шесть, разобрать было трудно. Но если еще нет шести, мама должна быть еще дома, почему же она не открывает?
А звонки продолжались: «Куз-не-цов, Куз-не-цов, Куз-не-цов!» Как будто я ломился в квартиру к самому себе. Я вскочил, босиком подшлепал к двери, распахнул. «Может быть, папа?»спросил я себя, вглядываясь в полумрак. Но на площадке стояла незнакомая женщина. Она была в длинном, узком в плечах и расширяющемся книзу одеянии светлого цвета, на головетоже светлый, мягко примятый берет. Через плечотемная сумка на длинном ремне. Некоторое время я ошеломленно рассматривал ее, забыв, что стою босой и в одних трусах. «Вам кого?»хотел было я спросить, но хорошо, что не сделал этого, потому что до меня наконец дошло, что передо мноюЖенькина сестра, Маргарита Ивашкевич.
Здоров же ты спать! сказала Маргарита, вошла и, отстранив меня, захлопнула за собою дверь.
Тут только я уйкнул и бросился в свою комнату.
Извини, пробормотал я, запрыгивая в штаны, я думал, свои.
А мы чужие, отозвалась Маргарита. Да ладно, не смущайся, подумаешь, Аполлон. Куда проходить?
На кухню пока.
А что я еще мог сказать? В одной комнате спит Максим, по другой скачу я, путаясь в свободной штанине.
Я натянул рубаху, закатал свою постель в ящик тахты, сунул ноги в сандалии, одновременно обеими руками приглаживая свалявшиеся за ночь вихры. Обернулсяи увидел, что Маргарита стоит на прежнем месте и наблюдает за моими действиями.
Ну, готов? спросила она нетерпеливо. Надеюсь, бриться не будешь?
Мысль о бритье еще не приходила мне в голову, но я машинально потрогал рукой подбородок.
Маргарита усмехнулась, села на мою тахту, и мне показалось, что нашу с Максом детскую комнату осветила огромная ночная звезда, настолько красива была Маргарита. У нее были большущие черные глаза с медовым отливомв густых мохнатых ресницах, под густыми мохнатыми самолюбиво сведенными бровями губы, которые иначе как алыми и назвать-то нельзя, и красиво приплюснутый носик Темная челка спуталась на лбу, но Маргариту это вряд ли заботило.
Всю ночь не спала, сказала она, сняв берет и стряхнув с него на пол брызги дождя, потом достала из кармана своего супермодного одеяния пачку сигарет «Новость» (ничего лучшего тогда просто не продавалось). Тащи сюда пепельницу и рассказывай. Если наврал, накажу.
Пепельницы у нас в доме не водилось, я принес чайное блюдце. Маргарита с варварской жадностью закурила, я впервые в жизни видел девчонку с сигаретой и глядел на Маргариту с изумлением и страхом, как будто наблюдал камлание шамана. А все ведь было понятно: девчонка желала подчеркнуть свое старшинство. Она окуталась дымом, поморщилась, досадливо прижмурив глаза, похлопала по тахте рядом с собою.
Садись.
Я сел чуть поодаль, от Маргариты пахло речной водой. Хламида ее, синевато-серая, просторная, шелковисто свистящая, застегивалась у горла стоячим воротничком. Держа сигарету на отлете, Маргарита закинула ногу на ногу, повернулась ко мне, выпустила дым мне в лицо и повелительно повторила:
Докладывай.
Я вспомнил о Тоне: в сравнении с Маргаритой она была как белая прибалтийская ночь в сравнении с тропическим закатом. Нет уж, простите, сказал я себе, у нас тоже все есть, и, кроме того, мы не любим, когда на нас давят.
А что докладывать? спросил я угрюмо. Что тебя так взволновало?
Значит, ты видел Коновалова в нашей квартире, нетерпеливо сказала Маргарита, ерзая и шурша пышной юбкой с чехлом (тогда была такая мода. Теперь в этих многослойных юбчонках отплясывают румбу на танцевальных вечерах). Когда это было?
Я же сказал: вчера, в половине второго Нет, в час.
Ты что же, к нам заходил?
Да нет, я только увидел его в твоем окне, решил, что это Женька, и поднялся, а тут он как раз и вышел.
Маргарита, хмурясь, подумала.
А в чем он был?
Не помню. Что-то серое.
Костюм такой светлый в полосочку?
Да, похоже.
Я начал смутно кое-что понимать. По-видимому, Тонина правота оказалась весьма относительной.
И как он выглядел? продолжала допрашивать Маргарита.
Да я ж тебе вчера рассказывал. Высокий, немного сутулый, лицо худое, волосы черные, прилизанные, глаза такие маленькие, нос утиный
Ну, ты уж опишешь Маргарита зябко передернула плечами, раздавила окурок в блюдце, поставила блюдце на пол. Он что-нибудь тебе объяснил?
Нет, ничего. Я старался не обращать внимания на резкость ее вопросов и отвечать по возможности четко, подыскивая слова. Сказал, что проездом и ничего не знает. Он что, не должен был там находиться?
Где? В нашей квартире? возмутилась Маргарита. С какой это стати?
Мне очень понравилось, как она это сказала: я с удовольствием прослушал бы эту реплику несколько раз. «Где? В нашей квартире? С какой это стати?»
Маргарита задумалась, потом нервно обхватила руками колени.
Похоже, я влипла, сказала она по-театральному «в сторону». Если узнает бабушка, мне не жить.
Теперь пришла моя очередь задавать вопросы.
Ты что же, дала ему ключ?
Маргарита покачала головой.
Сам-то ключ на месте?
Она похлопала по сумке.
А ну-ка, проверь.
Маргарита покорно расстегнула сумку, достала фестивальный пятицветный брелок с ключом.
Так это ж Женькин, удивился я.
Ну прямо, Женькин. Он свой посеял давно.
А ты вчера домой заходила? Может, дверь не захлопнула?
Нет, печально сказала Маргарита, мне некогда было. Я только поднялась почтовый ящик посмотреть, бабушка просила.
И дверь не открывала?
Не открывала.
Точно?
Ай, отстань.
Приглядевшись к ней, я поверил, что Маргарита и в самом деле не спала всю ночь: лицо ее было смугло и бледно одновременно, особенно скулы, глаза припухли. И все равно она была красива: да что там красива, десять тысяч Лолит Торрес померкли бы перед ней!
Вот такие пирожки, без всякого выражения проговорила Маргарита. Боюсь теперь идти домой.
Он что, и в самом деле проездом?
В гостинице живет.
Номер знаешь?
Н-нет Он не велел звонить. Сказал, там в гостинице сердятся, от претенденток отбоя нет.
А как же вы связь держали?
Он сам звонил. Сегодня тоже должен, с десяти до одиннадцати.
«Как же, должен, держи карман шире, подумал я. Смотался уже из Москвы за Уральские горы».
Тут Маргарита медленно повернулась ко мне, заглянула в лицо, тронула рукой мое колено.
Послушай, Гриша, ты Женьке друг, помоги. Пойдем, вместе к нам домой сходим. А то одна я боюсь.
Ну, разумеется, о чем речь, сказал я, краснея. Только
Что только? Тоже боишься?
Да нет, Максимка у меня, братик. Один ни за что не останется.
Подумаешь, посидит полчаса, с досадой сказала Маргарита. Сколько ему?
Я не успел ответить, потому что в эту минуту, словно почуяв, что решается его судьба, братишка мой подал голос.
Эй, кто там? закричал он из спальни. Тоня? Иди сюда, Тоня, я здесь!
В глазах у Маргариты загорелось извечное женское любопытство.
Тоня? быстро спросила она. Это какая Тоня? А, знаю, знаю. Смотри-ка, Тоня. Тоня-тихоня Она что же, тут поселилась?
Я ничего не ответил: много чести. Я встал и пошел к Максимке: братишка мой не терпел промедления.
17
Узнав, что у нас гостья, Максимка пожелал быть не только одетым, но и умытыми даже зубы взялся почистить, хотя было жалко смотреть, как он это делает. Затем он вошел в детскую и, заложив руки за спину и выпятив живот, стал гоголем ходить из угла в угол, притворяясь, что уж-жасно занят. Должно быть, красота Маргариты не оставила его равнодушным: с Тоней он вел себя намного проще.
Да, с улыбкой сказала Маргарита, такого одного не оставишь. Активный товарищ.
Максимка перестал вышагивать, остановился, посмотрел на Маргариту исподлобья (она как раз принялась закуривать вторую сигарету), перевел взгляд на блюдце с окурком и вдруг спросил:
А вы губы красите?
От неожиданности Маргарита поперхнулась дымом, закашлялась и засмеялась одновременно.
Смотрите-ка, проговорила она, разговаривает!
Как будто это была кукла с открывающимися глазами.
Скажи, Максим, кончив смеяться, спросила Маргарита, а Тоня здесь часто бывает?
Каждый день, не моргнув глазом, ответил юный провокатор. Мы с ней серьезными делами занимаемся.
Маргарита захохотала и, бросив сигарету на блюдце, захлопала в ладоши.
Ну что ты глупости говоришь? сказал я Максимке сердито, но он не повел и бровью.
А я, между прочим, книги писать умею, заявил он, еще больше выпячивая живот. Возьму и про вас напишу.
Тут только я заметил, что он говорит Маргарите «вы». А к Тоне обращался на «ты», как будто это само собой разумеется.
Про меня? вытирая слезы платочком, переспросила Маргарита. Напиши, будь любезен. Ужасно люблю, когда про меня книги пишут.
Максим тут же, как будто дожидался разрешения, уселся за свой столик, взял тетрадку от «мессершмитта» и принялся писать. А я все это время стоял у окна и смотрел во двор. И не напрасно: хлопнула дверь подъезда, и с зонтиком в одной руке, с хозяйственной сумкой в другой вышла Тоня. Моросил мелкий дождик, Тоня посмотрела в небо, потом перевела взгляд на окна нашей квартиры. Она всегда в восемь тридцать ходила за хлебомво время каникул, конечно.
Открыв окно, я махнул ей рукой, и даже на таком расстоянии я увидел, что лицо ее осветилось радостью. Тоня была все в том же платье с «фонариками». Не раскрывая зонта (зонт был черный, мужской, под тросточку), она подошла к нашим окнам поближе, остановилась, глядя на меня вопросительно.
Ну что? крикнул я. Попало вчера?
Она улыбнулась и покачала головой.
Ты не могла бы зайти?
Тоня не поняла.
Зайти? К тебе? спросила она, сама же утвердительно кивая.
Да! Дело есть! крикнул я. Сбегай в магазин и приходи, ладно?
Тоня постояла, оглянулась на свой подъезд, потом раскрыла зонтик и быстро пошла, почти побежала к воротам.
Закрыв окно, я обернулся. Маргарита смотрела на меня во все глаза.
Дружба, переходящая в любовь? спросила она после паузы.
Я ограничился тем, что коротко ответил:
Да. И обратно.
Ого! одобрительно сказала Маргарита. Вот это ответ.
И я, не шибко довольный своим остроумием, пошел на кухню варить Максимке кашку. А кашка-то, между прочим, была уже сварена мамой: сегодня мама, наверно, встала пораньше и успела хоть немного облегчить мне жизнь.
Максюта! позвал я братика. Дописывай и иди завтракать.
Максимка явился через минуту.
«Воздушный бой?»спросил я вполголоса, подсаживая его на высокий стульчик.
Не надо, так же тихо ответил Максим. Я сам.
Что ж, сам так сам, гордынядвигатель прогресса. И я вернулся в детскую.
Маргарита молча протянула мне свежую Максимкину работу.
«Вот пришла к нам девочка, зовут Маргарита, сидит и курит, а дома у ней диверсант».
Братишка мой расстарался: всего лишь несколько ошибок, предлоги вместе со словами, «девочка» через «ы» да «диверсант» через два «и», а так все в порядке, и по стилю, и по содержанию.
А ты не боишься? пытливо глядя на меня, спросила Маргарита.
То, что Максим заговорил, как живая кукла, ее удивило, а то, что ребенок написал такую замечательную книгу, ей показалось в порядке вещей. Видно было, что у нее нет привычки и интереса к маленьким детям. Но вот откуда у Тони привычка? Она ведь выросла одна.