Вася нравился ему все больше. Еще тогда, в больнице, он, что называется, упал ему на сердце, и теперь чем больше он глядел на него, тем сильнее чувствовалвсе в этом мальчике по нем, даже его молчаливость, даже кажущаяся неприветливость
Сперва Вася удивился. Удивился и серьезно, без улыбки взглянул на капитана.
Стало быть, этот чужой старый человек, капитан «Ястреба», предлагает ему жить вместе с ним? Он хочет, чтобы Вася стал ему сыном?
Все это было так неожиданно, что Вася растерялся и не мог произнести ни слова.
А Петрович, старый искуситель, соловьем разливался:
У Афанасия Данилыча тебе хорошо будети учиться пойдешь в городскую школу, и семья у тебя будет какая-никакая, душа у капитана золотая, добрая, ничего для тебя не пожалеет, будет тебе отцом самым что ни есть показательно-образцовым!
Капитан ежился от лестных слов, вздыхал, отводя глаза. Никто никогда еще не говорил ему в лицо столько приятных вещей, и, по правде сказать, он никак не ожидал, что малоразговорчивый Петрович может так горячо и, по-видимому, искренне выхвалять его необыкновенные качества.
Вот уж поистине, тридцать лет вместе щи хлебал, а кто таков, так и не знал.
И себя, очевидно, тоже не сумел познать как следует. Неужто и впрямь он такой необыкновенный, замечательный и душа у него золотая?
Не выдержав, он встал, прервав излияния Петровича:
Будет тебе, кончай культ личности.
Подошел к собаке, лежавшей возле печки.
Как лапа-то? Заживает?
Конечно, ответил Вася. Фельдшер говорит, недели через две опять прыгать будет
Черные влажные собачьи глаза смотрели на капитана с привычной преданностью. Он провел рукой по голове собаки.
Как зовут?
Тимкой. Тимофеем.
Тимка вдруг живо опрокинулся на спину, показав розовый живот в мелких черных пятнышках.
Вон ты какой ловкий
Капитан почесал Тимкин живот. Закрыв глаза, пес от удовольствия подрыгивал задней лапой.
Он на задних лапах ходить умеет, сказал Вася. Вот увидите, как поправится.
Охотно верю, сказал капитан и покраснел: слова эти показались ему какими-то выспренними, неестественными, словно он и сам не знает, что сказать этому мальчику и вообще каким тоном говорить с ним.
Постойте, сказал Вася. Я вам еще что покажу
Он метнулся из горницы в сени. Потом тут же вбежал обратно, держа в руке голубя. Одно крыло у голубя было ниже другого.
Это Тимкин первый друг
Голубь встал на голову Тимки и словно застыл на миг.
И Тимка лежал не шевелясь, как бы боясь потревожить птицу.
Большое у тебя хозяйство, заметил Петрович.
Мальчишки ему крыло подбили, сказал Вася. А вообще-то он тоже умный
Как зовут? спросил капитан.
Еще не придумал. Просто голубь.
Теперь Вася смотрел только на капитана и обращался к нему одному.
Еще у меня кошка есть
И в первый раз за все время, что они были здесь, улыбнулся. Капитан увидел, что зубы у мальчика редкие, со щелочкой между двумя передними.
Вася открыл дверь, позвал негромко:
Мурка, ты где?
Вбежала кошка, серая, с большими ушами и тонким хвостом, по правде говоряне из красивых. Потерлась облезлым боком о Васины ноги, обнюхала Тимку, все еще лежавшего на полу и, не обратив никакого внимания на голубя, улеглась рядом с собакой.
Хорошая кошечка, неискренне похвалил Петрович.
Вася сказал гордо:
Она тоже очень умная
Наверно, сказал Петрович. Как же иначе?
И отвернулся. Капитан знал: он терпеть не может кошек.
Так как же? спросил Петрович немного погодя, сердито глядя на кошку, собаку и голубя: черт бы их побрал совсем, только отвлекают от серьезного разговора.
Вася молчал, водя пальцем по чисто выскобленному столу.
Не знаю, ничего я не знаю
А все-таки, не отставал Петрович. Ты же сам понимаешь, одному тебе никак нельзя оставаться, а у него тебе будет хорошо, уж поверь мне, я знаю.
Он бы, наверное, опять начал говорить без конца об одном и том же, но капитан решительно остановил его.
Ладно, сказал капитан. Ты, Вася, поговори, посоветуйся с людьми, с учителем, еще там с кем. Брату напиши, если хочешь.
Брату? спросил Вася. А я его адреса не знаю.
Он что, не пишет вам? спросил Петрович.
Не знаю, может, и писал дедушке, только я не помню
В общем, решай, сказал капитан. Твое дело, как скажешь, так и будет.
Петрович неодобрительно покачал головой. Нет, видно, никогда из капитана не получится дипломата. Привык рубить сплеча и думает, иначе никак невозможно, чудак человек, одно слово!
Пошли, сказал ему капитан, напоследок посмотрел на Васю и повторил:Как скажешь, так и будет!
8
Спустя некоторое время капитан записал в летописи:
«Сегодня Вася переехал ко мне. Сперва он сам пришел и сказал, что учитель и фельдшер советуют ему переехать ко мне. Правда, он не сказал, что и сам хотел бы жить у меня. Я ждал, что он скажет, но он не сказал. Онискренний, это хорошо.
Я заехал за ним и перевез к себе. Вместе с ним переехали Тимка, Мурка и голубь. Дом агронома купил колхоз, теперь в нем разместили медпункт, деньги внесли на имя Васи в сберкассу. Эти деньги никто трогать не будет до его совершеннолетия, а тогдапусть сам решает, что с ними делать. Пока что будут расти проценты, и получится изрядная сумма к его совершеннолетию».
Он положил ручку и задумался. Вот и исполнилась его мечта. Исполнилась неожиданно и просто.
Он перечитал короткие строчки, и самому стало досадно. Нет у него слов, нет настоящих, выразительных, точных слов, которыми можно было бы описать этот день. Ведь он понимал: такому дню суждено стать, может быть, самым важным, самым значительным за прожитые им годы.
Он сжал голову обеими руками, но так ничего нового и не смог придумать. О чем еще написать? О чувствах, переполнявших его? О том, что он вдруг ощутил себя счастливым и в то же время испугался? Да, испугался!
Ведь теперь он отвечает за Васину жизнь, он по доброй воле взвалил на себя все, всеи будущие заботы, и тревоги, и болезни, все, что могло бы приключиться с мальчиком, потому что онединственный за него ответчик, единственная опора.
Нет, о таком просто не напишешь. И не найдешь подходящих слов. Тогда написать, может быть, о Тимке и Мурке, которые сразу же, с первого дня, по-хозяйски обосновались в его доме?
Или о том, как Вася сказал, увидев фонарь на столбе:
Хорошо, когда всегда зеленый
Или о том, как вечером, когда он увидел на столе учебники и тетради Васи, у него вдруг так сильно и остро защемило сердце, что на мгновение он даже задохся.
Что с вами? удивленно спросил Вася.
Ничего, ответил капитан и попытался улыбнуться.
Он не сказал, что вспомнил Ардика. Ардик тоже, как Вася, сидел, бывало, за столом, на котором были разбросаны его тетради и учебники
А Вася заметил озабоченно:
Мне надо за лето три письменных работы сделать. У меня по русскому тройка с натяжкой.
Он сидел и прилежно писал, потом внезапно опустил голову на руки и расплакался.
Капитан испугался:
Что ты, Вася, что с тобой?
Вася поднял к нему залитое слезами лицо:
Дед у меня все мои диктанты проверял. Бывало, поглядит, скажет: «Три ошибки, какие не скажу, сам ищи!»
Да, сказал капитан, сопя от жалости, вот ведь какое дело
Ночью, когда дом затих, капитан подошел к Васиной постели.
Вася спал, выпростав руку поверх одеяла. В ногах у него лежали Тимка и Мурка, а голубь сидел на подоконнике, заводя розовые бессонные глаза.
Капитан долго смотрел на Васю, потом вышел на улицу, зажег зеленый фонарь. Вася сказал давеча: «Пусть всегда будет зеленый».
Как же написать обо всем этом?
Он вздыхал, то садился за стол, то снова вставал, шагал по комнате. Потом присел, написал внизу страницы:
«12 июня 1961 года».
В этот день Вася переехал к нему.
9
В конце лета капитан отправился в школу и записал Васю в шестой класс.
Ваш сын? удивленно переспросила его секретарша, недавно появившаяся в городе полная, молодящаяся дама с высокой прической, немного смахивавшая на морского конька.
Да, ответил капитан, раздув ноздри, мой сын.
У вас же разные фамилии.
И так бывает, сказал капитан.
Морской конек пожал плечиками, однако записал:
«Василий Костомаров, сын А. Д. Алексича, зачисляется в шестой класс».
Незадолго до первого сентября капитана вызвали в школу на родительское собрание.
Он вошел в класс, самый обычный, не слишком просторный, с большой черной доской на стене, скромненько уселся в самом углу.
Парта была неудобной для него, узкой и тесной, словно оковы. Капитан и шевельнуться не смел, ибо она немилосердно скрипела, как телега, при каждом его движении. Кругом за партами сидели взрослые мужчины и женщины, и все они покорно глядели на молоденькую темноволосую учительницуклассную руководительницу шестого класса.
Учительница говорила громким, хорошо натренированным голосом, держалась солидно, не по возрасту, и, видимо, привыкла, чтобы ее слушали.
В этом году наши учащиеся начинают сочетать учебу с производственной практикой, сказала она. Понятно?
Понятно, нестройно и робко отвечали родители.
А она, обведя их взглядом, продолжала говорить о том, что такое производственная практика, какое она имеет значение в деле политехнического воспитания учащихся и какие цели преследует.
Говорила она долго, поучительным тоном, должно быть воодушевленная необычной тишиной, царившей в классе.
Родители сидели очень тихо, не в пример своим детям, ловили каждое слово учительницы, и, может быть, самым внимательным слушателем был капитан Алексич. Самым внимательным и самым гордым.
Да, он гордился Васей. Это его Вася будет сидеть в этом классе, учиться уму-разуму у этой строгой, несмотря на молодость, очевидно, знающей учительницы, писать задачи, сочинения, диктанты, ходить на завод, изучать станки и машины.
И капитан будет покупать для него новые учебники, тетради, атлас с картами, чертежную доску. А потом, дальшеи готовальню, и логарифмическую линейку, и толстые листы ватмана, и всякие умные книги по физике, химии, математике
«Он будет ученым, растроганно думал капитан, или артистом. Или инженером. Кем захочеттем и будет. Я ему ни в чем перечить не стану».
Учительница кончила говорить, спросила громко:
Все понятно?
Все, рявкнул капитан, давно уже не слушавший ее. Все понятно.
Учительница улыбнулась, и все родители улыбнулись и посмотрели на капитана.
Держись, Вася, сказал капитан, придя домой. У тебя такая классная руководительница будет, что ой-ой-ой!
Вася не понял, что хотел сказать капитан, и на всякий случай ответил:
Подумаешь, мне-то что?
Потом свистнул Тимке и вместе с ним убежал на Москву-реку купаться.
А капитан походил по комнате, прибирая за Васей, повсюду валялись рогатки, куски цветного стекла, Железные болты, обрывки веревок: Вася, словно Плюшкин, любил собирать все, что попадалось под руку. Потом подмел пол, быстро начистил картошку, поставил жарить вместе с печонкой на керосинку.
Подбежала Мурка, мяуча, блестя зелеными глазами.
Так-то, брат Мурка, строго сказал капитан, бросив ей кусочек печонки. Вот оноэто самое, производственное обучение!
Вася учился плохо. В дневнике его красовались сплошь одни двойки, и только изредка среди двоек спасительным маяком врезалась одинокая тройка.
Каждую неделю капитана вызывали в школу, и классная руководительница подолгу внушала ему, что ему надо бы тщательней следить за учебой сына, что она недовольна его сыноммальчик рассеян, невнимателен, своенравен.
Капитан пыхтел, краснел, обливаясь потом, обещал «повлиять», «воздействовать», «исправить»
Иногда он чувствовал, что его раздражает поучительный тон учительницы, она и с ним держала себя, словно он был еще маленький, неразумный. Но он и виду не показывал. Шутка ли, ведь это может отразиться на мальчике, мальчик-то чем виноват?
Обычно, когда он возвращался из школы, Вася встречал его у калитки.
Что, сильно драила? сочувственным тоном спрашивал Вася, словно решительно ни в чем не был виноват, словно капитана вызывали совсем не из-за него.
Порядком, мрачно отвечал капитан.
Идемте, дядя Данилыч, вы, наверно, кушать хотите, говорил Вася. Я картошки нажарил на всякий случай.
Васино лицо казалось невозмутимым, должно быть, он и вправду не чувствовал за собой ровно никакой вины.
Ладно, идем попробуем твоей картошки, отвечал капитан, чувствуя, что не может и не будет на него сердиться.
Вы любите картошку на сале? спрашивал Вася. Ведь правда любите?
Люблю, вздыхал капитан, мысленно честя себя «тряпкой», «дерьмом» и еще чем-либо похлеще.
А вечером он обо всем подробно докладывал Петровичу.
Петрович возмущался от души:
И о чем только парень думает?
Ну-ну, потише, успокаивал его капитан.
Чего там потише, надо с ним решительно поговорить, кипятился Петрович.
И, недолго думая, подходил к Васе, грозно нахмурив брови. Вася невинно взмахивал на него ресницами.
Петрович! Мы с Тимкой уже раз пять выбегали, а вас все нет
И Петрович таял, словно мороженое в жаркий день.
Да ну его, признавался он потом капитану. Ты как хочешь, а я не буду в это дело влезать. Не хочу.
Капитан молча разводил руками. В самом деле, комиссия
Однако надо было что-то предпринять. Через два месяца кончалась четверть, а двойки росли в угрожающей пропорции, что ни деньновая двойка.
И однажды капитан привел в дом невысокого, хмурого, еще молодого человека.
Вот, сказал он Васе. Знакомься. Это твой репетитор, Антон Иваныч.
Вася сдержанно кивнул головой Антону Иванычу.
Давай садись, сказал Антон Иваныч без лишних разговоров. Пиши задачу номер один
Антон Иваныч преподавал в соседней школе. Несмотря на молодость, он был суров и категоричен.
Нет, так дело не пойдет, говорил он Васе, бегло просмотрев диктант или решение задачи. Начнем сначала.
Вася умоляюще взглядывал на капитана, но капитан старательно отводил глаза или быстро выходил из комнаты. И Васяничего не поделаешьвновь склонялся над тетрадью.
Не ходи туда, шепотом говорил капитан Петровичу, они занимаются.
И оба тихонько сидели на кухне. Присмиревший Тимка лежал возле плиты, уткнув морду в лапы. Мурка щурила зеленые глаза и потягивалась. Голубь нетерпеливо прыгал с окна на стол. Все ждали Васю.
Наконец Антон Иваныч уходил. Вася вбегал на кухню.
Все, с облегчением говорил он и подбрасывал кверху растрепанный учебник. На сегоднявсе.
Капитан и Петрович озабоченно поглядывали на Васювроде похудел, осунулся слегка, должно быть, трудно ему, долго ли заболеть?
Но Вася не заболел. Зато к концу четверти в его дневнике уже не было ни одной двойки.
10
Перед самым концом навигации возле Корсакова сел на мель теплоход «Эльбрус». Огромный, белоснежный красавец, поблескивая круглыми иллюминаторами кают, стоял неподалеку от шлюза.
Петрович с Васей первыми прибежали на берег и теперь стояли уже несколько часов, не сводя глаз с «Эльбруса» и с маленького, юркого «Ястреба»: «Ястреб» то приближался к теплоходу, то отходил от него и, подобно настоящему ястребу, описывал круги.
Петрович обернулся к Васе:
Работенка!.. Вздохнул, расправил плечи. Теперь бы лет двадцать долой
Сколько? невнимательно спросил Вася, глядя попеременно то на «Эльбрус», то на «Ястреб».
Хоть бы лет пять, сказал Петрович грустно.
Он хотел и не мог высказать всего, что волновало его сейчас. Да, хотя бы лет пять с плеч долой, он бы показал, он бы, черт побери, ни на что не поглядел бы. Кто еще так хорошо знает речное дно, можно сказать, воистину как свои пять пальцев? За сорок лет почитай что тысячу раз лазил на дно. Да чего там тысячу, десять, двадцать тысяч раз!..
Вася рассеянно взглянул на Петровича и уже не смог отвести от него взгляда.
Он показался ему сейчас совсем другим, непохожим на себя, глаза старика расширились, стали блестящими. Что он, плачет, что ли? Оказывается, у Петровича голубые глаза, в самом деле голубые, а он и не замечал никогда.