КАТКОВА. Дура была страшная. Ну и от безнадёги. Чего только с собой не делала. Даже медный купорос пила. Жить не хотелось, понимаете? Что вы вообще знаете о зоновской жизни?
ЛЕДНЕВ. Ну, давай о себе по порядку.
КАТКОВА. Не люблю этого слова. Где говорят о порядке, там обязательно насилие и беспредел.
ЛЕДНЕВ. Хорошо, начни с глупостей.
КАТКОВА. О, это пожалуйста. Все брюнетки выглядят старше своих лет Короче, когда меня взяли в кафе официанткой, мне еще не было шестнадцати. А кафе это облюбовал Штык
ЛЕДНЕВ. Стоп! Что тебя заставило пойти работать в этом возрасте?
КАТКОВА. Денежки. Когда родители дают детям мало денежек, они толкают их на скользкую дорожку. Надеюсь, вы понимаете, для чего нужны денежки юной алёнушке? Так вот Это кафе облюбовал братец Иванушка. Игорь Штыков приходил туда со своей бригадой расслабиться после напряженного трудового дня. Что характерно, они не пили, не курили, даже не матерились. Диету держали. У кого почки отбиты, у когопечень, у кого селезенка. Но я же об этом не знала. Я думала, они просто на удивление хорошо воспитанные чуваки. Это я потом узнала, что онинастоящая власть для многих людей, в том числе для работников и владельца кафе. Штык гонял на своем джипе, будто один на дороге. Едет на красный светгаишники честь отдают. Потерпевший, кого-то угнали машину, обращается к нему, он поднимает братву и в считанные часы тачка возвращается владельцу. Закурить бы.
Леднев протягивает пачку сигарет, щелкает зажигалкой.
Когда я родила сына, Ванечку, ему повесили над кроваткой золотой крест. Открыли на его имя валютный счет, чтобы ни в чем не нуждался, если, не дай бог, с его отцом что-нибудь случится. Своих детей они любят больше родителей, жен, любовниц. А в сыновьях видят будущих братков. И соответственно их растят. А жена Что жена? Они ели, а я им прислуживала. Я была нужна Штыку, как красивая вещьвот, мол, чем владею. И еще им нужно, чтобы дети были красивыми, чтобы кто-то встречал, подавал вкусный борщ. А я не привыкла, чтобы со мной так обращались. Устроила Игорю скандал. Думала, он что-то поймет. А он сорвался прямо при ребенке. Я стояла возле зеркала, красила губы, а он молотил меня по ребрам своими кулачищами. Ребенок плакал, а я молчала, хотя Игорь сломал мне ребро. Это его особенно завело. Запер меня в подвале и требовал, чтобы я попросила прощения. Я ни в какую. Тогда он вывез меня за город и бросил на лесной дороге По натуре, мне кажется, он не был жестоким. Но считал себя сильным. А как можно быть сильным без жестокости? Никак.
Я чувствовала, что теряю ребенка. Кто из него мог вырасти? Такой же А Игорь чувствовал, что теряет меня. И как-то предложил уколоться. Я попробовала, понравилось. Ну и пошлопоехало. Когда Игорь понял, что натворил, было уже поздно, я подсела на иглу капитально. Ему самому приходилось сыном заниматьсяс его-то характером. Кончилось все плохо. Летел однажды по гололеду и врезался в опору моста. Как раз той стороной, где Ванечка сидел (плачет) А через месяц застрелили его прямо возле дома. А дом наш сожгли. (после паузы). Так сразу все потерять В общем, я удвоила дозы. Последние бабки быстро кончились. Влезла с другими наркошами в богатый дом. Думали, раскумаримся. А тамсобака Следствие было короткое, а срок дали длинныйпять лет. Меня это оглушило. Я вообще после смерти сына жила, как в тумане. А на зоне было все, чтобы забыться: водка, анаша, ханка. Азиатская колония, чего вы хотите? Трезвой я редко была. И вот однаждыэтап из Перми. Триста новеньких. А нас, местных, больше тысячи.
Этапницы друг за дружку держались. Боялись, что мы начнем гнуть их в дугу. Ну и менты нас стравливали. Мы и пошли стенка на стенку. До смерти никого не побили, но все равноопять суд. Нарисовали мне на деле красную полосу«особо опасная» и отправили в Россию. Так я узнала, что такое этап. Конвой материт ни за чтоэто ладно. Но могут ни за что и под зад сапогом дать. В туалет идешьсолдат за тобой. Дверь рвет на себя, заглядывает, что ты там делаешь. Предложения всякие Начинаешь грубитьсутки на оправку не выводят.
Суд по идее сажает человека за решетку для чего? Думай, что натворил, исправляйся. На самом деле все не так. В неволе, как в матрешке, еще очень много других неволь. Неволя устроена так, чтобы человек не сидел и думал, а чтобы мучился.
Попала я на пересылке в камеру на шестерых заключенных, а нас туда затолкали шестьдесят. Да еще все курят Ну, короче, начали мы с одной зэчкой стучать в двери, чтобы открыли окнооно ведь обычно задраено. Кормушка открыласьмы думали, нас выслушают, а нам брызнули в лицо «черемухой». Слезы ручьем. Кажется, ослепла и никогда уже видеть не будешь. Блин, как же я ругалась! И тогда надзорки вывели меня, связали и велели зэку из хозобслуги остричь наголо. Зэк отказался. Тогда надзорки сами взялись за ножницы. Я орала благим матом. В камере меня услышали, и короче, одна женщина меня поддержала. Вскрыла себе вены.
ЛЕДНЕВ. А почему ты прямо не скажешь, что это была Мосина?
КАТКОВА. Просто у нас разлад Ладно, если вы в курсах, буду рассказывать все, как есть. Всю дорогу над нами смеялись зэки-мужики, коблухами обзывали, крысятницами.
ЛЕДНЕВ. Мосину тоже под ноль подстригли?
КАТКОВА. Да, ей тоже досталось. И на Корсунской зоне нас приняли за крысятництех, кто из тумбочек ворует, кого обычно стригут наголо сами зэчки. Сто пятьдесят пантер окружили и стали бить чем попало. Мы с Мосиной разбили окно, взяли куски стекла, только тогда нас оставили в покое. Но начали ко всему придираться. В основном к одежде. Особенно отличался начальник режима Рэкскликуха такая. Ходил все время с ножницами. То юбку располосует сверху донизу, слишком длинной ему покажется, или слишком короткой, то еще как-нибудь унизит. Сам на зону наркоту приносил, расплачивался со своей агентурой. А как-то устроил повальный шмон. Я спала после ночной смены. Просыпаюсь: мама родная, надзиратели бросают в машины вышитые пододеяльникивышивать запрещалось, сверхнормативные гамашибыла дозволена только одна пара на два года, лишние платьябольше, чем положенонельзя иметь.
Я бросилась на швейку. Сказала бабам, что творится в жилой зоне. Так мне приписали подстрекательство к бунту. Добавили еще шесть лет, и я поняла: это кранты. Больше жить не могу, не хочу и не буду. Кусочком зеркала вскрыла себе вены на обеих руках. Мне наложили швышесть внешних и четыре внутренних. Но как только медики отошли, я сорвала швы я не хотела жить. Меня снова зашили. Врач настаивал, чтобы меня перевели в санчасть, но менты велели оставить в карцере. Руки опухли, почернели. Когда Мосина узнала об этом, она тоже вскрылась. А я сделала хороший такой глоточек медного купороса. Еле откачали
ЛЕДНЕВ (недоверчиво). И где же ты взяла этот купорос?
КАТКОВА. Бог мой Да за бабки на зону слона завести можно.
Уголок общежития. Мавра и ее изрядно помятая жизнью подруга Жоржетта.
МАВРА. Жоржетта, дружочек, вот и пипец твоему сроку, завтра на волю. Ты закон знаешь? Полянку накроешь?
ЖОРЖЕТТА. Маврик, об чем звук? С меня гудёж. Золотую коронку вырву, но куплю у бырыги и чаю, и колеса.
МАВРА. Вреден нам уже чифирьь. А от колес бы не отказалась.
Жоржетта вытаскивает из гольфа заточку.
ЖОРЖЕТТА. Зеркальце дай.
МАВРА (выполняет просьбу). Осторожней, деточка, не порежься.
Жоржетта пытается отодрать от зуба золотую коронку.
МАВРА. Эх, жаль мне тебяот горячего будет зуб ломить. Но закон есть закон (прислушивается). Погоди! Кого-то черт несет Спрячь заточку, а то сроку накинут.
Появляется Мэри.
МЭРИ. Здравствуйте, дамы.
МАВРА. Чур меня! Ну, ты, америка, как привидение. Разгуливаешь по зоне, как по своему Бродвею Где тебя надзорки потеряли? Еще пофотать меня хочешь?
МЭРИ. Я поговорить.
МАВРА. Офигеть! Ну, давай побазарим, пока все на работе. Хлебнешь чифирьку для настроя? Правда, холодненький
Мэри берет из рук Мавры кружку с чифирьом, делает глоток, морщится.
МАВРА. Пей, не выёживайся! Чем богаты А мы тут свои заморочки перетираем. Подруганка вот завтра откинется, а проводы справить не на что, в карманах голяк. Хочет золотую коронку вырвать, а пассатижей нет. Да, мы такие, америка: можем последнее украсть и последнее отдать. А вы? Вы не такие!
МЭРИ. Мы почти такие же, только побогаче.
МАВРА (прищурившись). Я вот думаю, может мне на тебе раскрутиться?
ЖОРЖЕТТА. Маврик, притормози. Дипломатического скандала хочешь?
МАВРА (Мэри). У меня тоже срок кончается. А куда мне? Давай я на тебе довесок получу. Сильно больно не будет. Прославишься у себя в Америке.
МЭРИ. А что вы мне сделаете?
МАВРА. Не боись, не убью, так тока малость покалечу за дружбу народов (зловеще обнимает Мэри и пристально всматривается в ее лицо). Вот смотрю на тебя, америка, и думаюкого ты мне напоминаешь? (к Жоржетте) Ты Машку Бартеневу помнишь? Она ж на нее, царство ей небесное, похожа! Просто одна физия
Мэри лезет в рюкзачок, достает фотографию, протягивает Мавре.
МАВРА. Ха! Что за хрень? Родня, что ли?
МЭРИ. Дочь.
МАВРА. Охренеть! А у тебя какая фамилия?
МЭРИ. Барт. Мэри Барт
МАВРА. Барт Бартенева! Жоржетта, ты слыхала?!
ЖОРЖЕТТА. Маврик, это просто чума, что такое
МЭРИ протягивает МАНЕ зеленую купюру.
МЭРИ. Не надо коронку снимать, вот вам на проводы.
МАВРА. Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! А помельче нету?
Мэри протягивает другую купюру Жоржетте.
МАВРА. О, мля! Узнаю Машку Бартеневу, та тоже широкая была Ладно, так и быть, не буду на тебе раскручиваться.
МЭРИ. Расскажите о маме. Где она похоронена?
МАВРА. У нас в Раше возле каждой зоны свой погост. Здесь она, мамка твоя.
МЭРИ. Может, вы и бабушку мою знали?
МАВРА. И бабка твоя здесь. Не знаю только, под какими они номерами. У ментов спроси. Мамка твоя была белой вороной среди нас, воровских пионерок, но правильная девка была Страдалка
МЭРИ (эхом) Страдалка
МАВРА. Это мамка твоя нас так называла.
МЭРИ. А за что её сюда?
МАВРА. Использовали ее домушницы. Маленькая была, в форточки лазила А мать ее, бабка твоя, за политику сидела, и родила ее, мамку твою, уже в колонии. Потом умерла, кажись, от тэбэцэ.
МЭРИ. А отец мой кто?
МАВРА. Эх, девонька, не думай об этом. Мужиксучество случайное в нашей бабьей жизни.
МЭРИ. Сучество Неужели уголовник?
МАВРА. Не обязательно, не бери в голову Примешь пару колес? Мамка твоя иногда принимала. Когда совсем невмоготу было.
МЭРИ. Спасибо, дамы, мне пора. (уходит)
Кабинет Ставской. Входит Леднев.
ЛЕДНЕВ. Тамара Борисовна, можно задать вам неудобный вопрос?
СТАВСКАЯ. Я и так знаю, что вас интересует. Не завела ли я шуры-муры с Катковой? Я вам, пожалуй, так отвечу, Михаил. Все мы здесь, сотрудники, друг за другом присматриваем. А за нами и друг за другом присматривают осужденные, которые кому-то стучат. Так что тут ни один секрет долго не держится. Ни один! И для тайной любви тут никаких условий.
ЛЕДНЕВ. Зачем тогда закрываетесь с Катковой?
СТАВСКАЯ. Сидим, чай пьем. Угощаю ее чем-нибудь вкусненьким. Если дверь не закрывать, вся зона будет знать. Ну и мне просто интересно с ней беседовать. За последние два года она очень изменилась. Стала мягче, перестала нарушать режим Могу даже сказать, я с ней часто советуюсь, как поступить с той или иной осужденной. И не было случая, чтобы ее совет не пригодился. Она умеет думать за меня, как тюремщицу, и за любую зэчку, простите мне это грубое, но более точное слово, чем слово «осужденная».
ЛЕДНЕВ. Мне нужно очень внимательно прочесть ее дело, сделать выписки.
СТАВСКАЯ. Я постараюсь договориться со спецчастью.
ЛЕДНЕВ. Разве это сложно?
СТАВСКАЯ. В отношении к Катковойда.
ЛЕДНЕВ. Поделитесь. Я никому не скажу.
СТАВСКАЯ. Это подозрение мне самой кажется бредовым. Но как-то многовато разных наблюдений
ЛЕДНЕВ. Что-то связанное с ее красотой?
СТАВСКАЯ. Не зря Корешков и Гаманец нервничают, что вынуждены были впустить вас.
ЛЕДНЕВ. О, бог мой! Неужели?
СТАВСКАЯ. Я ж говорю, мне самой противны мои подозрения. Если вы захотите помочь Катковой, постарайтесь сделать так, чтобы об этом никто не знал.
Стук в дверь. Входит Мэри. Ставская смотрит на американку осуждающе: ворвалась, помешала разговору. Но Мэри этого словно не замечает.
МЭРИ. Родилась девочка у нашей Чижовой. Рост полтора фута, вес восемь фунтов. Во мне было столько же.
ЛЕДНЕВ. Наверное, это будут самые впечатляющие фотографии
МЭРИ. Пока не знаю. Все, что я вижу здесьдля меня, как сон. А сама себе я кажусь себе кошкой, которая гоняется за своим хвостом. Не знаю, чем это кончится. То ли я вырву себе хвост, то ли досмотрю этот сон до конца и уеду с чувством, что сама тут сидела.
СТАВСКАЯ. Я здесь почти десять лет. И теперь все чаще думаю: ну вот, и отмотала свой червонец, пора на свободу. Но вы сегодня какая-то особенно странная, Мэри. Из вас буквально на глазах улетучивается американское. С чего бы это?
МЭРИ. Если я скажу, если об этом станет известно, меня тут же перестанут пускать сюда, и я не закончу работу. Я уже боюсь. Я снимаю по старинке на обычные пленки, а ещедля страховкицифровыми аппаратами. И каждый день во время досмотра на вахте умираю от страха. Вдруг мне засветят, вдруг испортят. (непосредственно Ледневу) Но сегодня, ты прав, я сделала самые удивительные кадры. Немолодая женщина, погрязшая в порочной жизни, не видевшая свободы больше десяти лет, вдруг беременеет. От кого? Кому она могла приглянуться, татуированная с шеи до ног? А главное, зачем это понадобилось ей? И еще главнее: что ждет ее ребенка? Да, это еще главнее, еще главнее
Последние слова Мэри произносит так, словно это как-то касается непосредственно нее
Дверь распахивается без стука. Входит Гаманец.
ГАМАНЕЦ. Принимай, Тамара Борисовна, пополнение.
В кабинет входит КОНСУЭЛА. По первому взглядувластная, жестокая женщина.
СТАВСКАЯ. Да что ж это такое! Не даешь мне спокойно последние дни доработать.
ГАМАНЕЦ. Покой нам только снится, Томочка.
СТАВСКАЯ (Консуэле). Кто такая? Представьтесь по форме.
КОНСУЭЛА. Кирдяшкина Консуэла Тимофеевна. Статья 158-я, часть 2-я, карманная кража, срок пять лет Статья 105-я, часть вторая пункт А, срок пятнадцать лет.
СТАВСКАЯ. Выйди. (повысив голос) Выйди, сказала!
Кабинет Ставской. Те же: Ставская, Леднев, Мэри.
СТАВСКАЯ. Майор, ты что вытворяешь?
ГАМАНЕЦ. Томочка, Кирдяшкина этапом пришла. По статейным признакам, как особо опасная.
СТАВСКАЯ. Карманницаза убийство? Мрак!
ГАМАНЕЦ. За двойное убийство, Томочка, иначе бы к нам не попала. Хахаля своего грохнула и подругу своюна блуде с ним застукала.
СТАВСКАЯ. И вот такую хорошую, обязательно нужно ко мне в отряд?! Не делай удивленное лицо. Мосина мне рассказывала, как сдавала эту Консуэлу. Ты представляешь, как они сцепятся? И думаешь, Каткова будет спокойно смотреть, как Консуэла начнет рвать Мосину? Слушай, а не для того ли ты ее и привел, чтобы заодно и Каткову раскрутить? Ну, конечно! Для оперативной необходимости нет ничего невозможного. А необходимость есть. Тебе надо как-то вернуть власть над Мосиной. Тебе нужно наказать Каткову за то, что она не может простить тебе шесть месяцев пэкэтэ, куда ты упек ее за кусок колбасы. Ты смотришь на Каткову, а видишь в ней Маврину.
ГАМАНЕЦ. Эка ты сегодня разговорилась при посторонних. Ну-ну, продолжай. Только имей в виду. Ты сейчас на меня, а в моем лице на все наше ведомство, при свидетелях, поклёп возводишь. А все из-за чего? Из-за того, что вот-вот будет разоблачена и доказана твоя некрасивая связь с осужденной. А так и будетсразу после конкурса красоты, за который ты отвечаешь.
Дверь распахивается, вбегает зареванная Брысина.
БРЫСИНА. Начальница, беда у менямамка померла! Вот телеграмма. (протягивает телеграмму).
СТАВСКАЯ (пробегает глазами текст). Этого мне только не хватало!
ЛЕДНЕВ (к публике). Закон позволяет краткосрочный отпуск осужденного домой, но только на практике такую меру поощрения применяют редко. Это всегда риск: а вдруг не вернется?
Кабинет Корешкова. Здесь Ставская, Гаманец, Леднев, Мэри и Брысина.
БРЫСИНА (плача, падает на колени). Да не сбегу я, гражданин начальник, вот вам крест, не сбегу! Я ж рядом живу, деревня в шестнадцати километрах отсюдова. Христом богом прошу, не откажите. С мамкой попрощаться
КОРЕШКОВ. Встань, Брысина! Встань, кому говорю! (Брысина встает). Выйди, подожди за дверью.
Брысина выходит.
КОРЕШКОВ. Ну, за что мне такое наказание? (Ставской) Сама заварила кашу, сама и расхлебывай.
СТАВСКАЯ. То есть?
КОРЕШКОВ. Могла бы сразу ей отказать. На кой черт эти заморочки! Обнадежилавот и вези ее теперь сама.