«А что изменится, даже если и уронит? мрачно подумал Эймел. Всё равно теперь уже всё потеряно, и война проиграна окончательно».
«Так, хватит! оборвал он себя. Какое ты имеешь право так думать? Это всё равно твоя дочь, и она достойна жизни на этой земле! И надежда существует всегда, несмотря ни на что».
В этот миг онувидел, как руки у Ирель чуть-чуть не дотянулись до рожаницы, разжались, и ребёнок начал падать головой вниз, стремясь к смерти, так и не успев вкусить жизни
Стремительное движение, рывоки Эймелу удалось поймать младенца. И, уже отдавая плачущего ребёнка рожанице, он медленно и с укором произнёс:
Как же вы не заметили? Это мальчик!
Рожаница, вновь укутывая плачущего младенца и передавая его на руки отцу, ответила:
И действительно, мальчик! Это я, наверное, от волнения и недосыпа. Младенец с таким милым личиком, что я подумалаэто дочка, даже не поглядела впотьмах Спасибо вам, что поймали ребёнка, я бы не успела, лёгкий поклон Эймелу. Не уроните больше? спросила она у Ирель.
Да, теперь всё будет хорошо, я уже успокоилась и не волнуюсь, улыбнулась Ирель и в доказательство этого протянула перед собой руки. Дрожали лишь кончики пальцев; женщина достойно перенесла роды.
А раз у вас мальчик, то не называть же его женским именем? справедливо заметила рожаница.
Конечно, нет, мягко улыбнулся Эймел, укачивая на руках младенца. Мы назовём его Сатийдобрый.
Улыбнулась и рожаница, уже спокойная за судьбу новорождённого. А на небе загоралась яркая новая звезда, и все, кто воевал сейчас на заградительной стене, увидели её и назвалиДарующая Надежду.
Заманчивым серебристым светом сияла звезда только что родившегося Сатия.
* * *
В деревне Лесная Земляничка шли годы совместного счастья Ирель и Эймела, а во внешнем мире продолжалась война. Троллеорки наступали, и бойцы на заградительной стене всё гибли и гиблибессмысленно, беспощадно, страшно.
После бесследного исчезновения всех магов в армию стали набирать всех, кто хоть как-то мог управляться с оружием; кузнецы выбивались из сил, работая едва ли не круглые сутки, а враги всё наступали, и не было их орде ни конца, ни края
Вдоль границы западных дебрей тоже шли ожесточённые битвытам аэры воевали с чудовищами, что вторглись из глубины чащи. Благодаря своей воздушной магии они быстро справлялись с напором лесной нечисти, и могли позволить себе отослать несколько бойцов и на заградительную стену. Их помощь была неоценимааэры редко гибли, ведь не так просто справиться с духами воздуха, и с начала войны понесли небольшие потери, в отличие от людей и даже эльфов. Впрочем, они сообщали, что в западных дебрях стали появляться новые чудовища, словно специально созданные для убийства аэров, и эти новости всерьёз встревожили Солнцепоклонного.
Большинство эльфов тоже присоединились к армии на заградительной стенепрактически бессмертные, но уязвимые для опасных ран, они отнюдь не были трусами. Тем временем молодые эльфы в глубине своего сокровенного леса пытались овладеть мощной боевой магиейведь в основном их раса славилась целительскими чарами, и поэтому пока что все попытки создать опасные для троллеорков заклятья проваливались.
А в Хостоке люди осуждали Солнцепоклонного за то, что он рискнул сразу всеми магами. Правитель не винил себя в этом, ведь он даже не предполагал, что артефакт окажется настолько мощным. К тому же, он сделал это под давлением знати, в частности, влиятельного рода Муннов. Теперь аристократы искали другие способы прекратить войну, звучали даже дикие предположения отдать троллеоркам плодородные земли. Но Солнцепоклонный не мог пойти на это: ведь тогда все люди, эльфы и аэры окажутся в опасной близости от границы с новыми вражескими владениями.
Тем временем троллеорки, узнав, что маги погибли, не только усилили атаки на заградительную стену, но и стали искать обходные пути к столице через восточные дебри. После гибели волшебников ослабли и чары друида, основанные не только на собственной Силе, но и на совокупной колдовской энергии. Поэтому кое-где в дебрях заклятия пропускали врагов. Троллеорки по двое отправляли разведчиков искать тропы, как пройти вглубь леса. Конечно, некоторые из них погибали, натыкаясь на мощные чары друида. Но другие находили дорогу там, где колдовство больше на них не влияло
* * *
Шли годы, мальчик рос крепким и здоровым, ни разу не болел, охотно учился, схватывал знания на лету. Ирель считала, что Сатия нужно с детства закалять, и Эймел с ней согласился. Уже поздней весной они купали сына в пруду, но тот не заболел, а быстро раскраснелся. Мало того, Сатий научился плавать даже раньше, чем ходить. А ещё благодаря закалке он не признавал никакой обуви и не простывал даже зимой в лёгкой одежде. Свои первые шаги он сделал босиком по снегу, задорно смеясь и ничуть не страшась холода.
В возрасте трёх лет он уже мог довольно сносно читать и писать, а рисовать Сатий начал ещё раньше, и все его картины были проникнуты теплом и любовью ко всему окружающему. А однажды, когда ему исполнилось пять лет, Сатий нарисовал очень необычную картину, поразившую его отца до глубины души.
На небольшом листочке бумаги он начертил семь почти правильных кругов, а посерединесолнце, нарисованное самыми яркими красками. Внутри одного из кругов Сатий изобразил небольшого человечка, а рядомруна войны . На солнце также был нарисован человек, а рядомдругая руна, творчества: <.
Эймел заинтересовался и спросил у сына:
Скажи, что ты такое интересное нарисовал?
Это семь разных миров. Один из нихнаш, тут мы живём. Стрела означает войну. У нас ведь идёт война, папа?
Да, вздохнув, признался Эймел. Жители деревни нет-нет, да и вспоминали про сражения на севере, и эти разговоры не могли укрыться от любопытного мальчика.
Войнаэто плохо, серьёзно сказал Сатий. А на Солнце тоже живут люди, только там царит мир, а все людитвор-чес-кие, смешно выговорил последнее слово Сатий.
Постой, а как люди могут жить на Солнцетам ведь должно быть очень жарко? удивился отец.
А они живут в гар-мо-нии, ответил сын и мечтательно проговорил: Я бы тоже хотел жить в гар-мо-нии.
А откуда ты такие слова знаешь? И как ты смог нарисовать подобную картину?
Не знаю. Слова и картинки пришли из сердца, совершенно серьёзно ответил Сатий и побежал бегать по улице, обгоняя порой даже резвого Фирри.
«Нет, всё-таки друид не ошибся, подумал Эймел. Мой сын видимо, общается с чем-то, что выше нас. Это говорит о его высоком духовном, а следовательнои магическом развитии. Очень часто он меня удивляет, как сегодня. Может, мой сын уже живёт в гармонии? Вопрос тольков гармонии с чем? Наверное, с природой. И не из гармонии ли рождается настоящая магия? Возможно, именно из неё», решил маг и отправился на кухню помогать Ирель.
* * *
Эймел помнил наставления друида и потому, как мог, оберегал сына от самого понятия «магия». Но однажды Сатий сам спросил у него:
Пап, а маги существуют? Я слышал от Фирри истории про них.
Конечно, раз о них рассказывают, значит, это правда. Скорее всего, если маги есть, то они воюют сейчас на заградительной стене. Слава Триглаву, война пока далеко от нас.
А можно ли магии обучиться?
«Не говори ему, что основы колдовства сможет преподать тот, кто им сам владеет. Он должен сам всё постичь, как это сделал в своё время сам Великий», промелькнуло в голове Эймела: видимо, с ним телепатически связался страж гор, уловив смятение в мыслях мага.
Не знаю, сынок. Наверно, маг сам познаёт всё, а не учится у других. Только своими стараниями можно добиться многого, мудро ответил он, после чего добавил: А теперь пойдём заниматься. Сегодня тебе нужно постичь смысл всех изученных тобой рун, а также узнать имена всех Богов, которые хранят нашу землю.
Ирель помогала Эймелу обучать Сатия, а также Фирри. Однако маг знал, что помимо основных знаний, Сатию нужны ещё и духовные качестваи потому он вместе с женой учил сына добру, душевности, несгибаемости, отважности, самоотверженности и многому другому, что должно было пригодиться юному магу в будущем. И, конечно, не менее важным было и физическое воспитание. В свои шесть лет Сатий уже мог подтянуться на перекладине, установленной во дворе, десять раз, а также достиг успехов и в других упражнениях, которым его обучил отец. Эймел хотел, чтобы вырос не просто маг, но ещё и крепкий духом воин. Мало того, ему немало помогал в этом даже Хитрый Весельчак, ставший верным другом мальчишкам. За последнее время он сильно изменился: стал меньше пить, остепенился. Его всё время тянуло к дому Эймела и Ирель, и он с лёгкостью общался с Сатием и Фирри
Время шло, а вестей извне не было, и никто в деревне не знал, что происходит в мире. Прорвать заградительную стену троллеорки всё никак не могли, да ещё и аэры подмогу прислалив западных дебрях вновь стало поспокойнее. Казалось, троллеорки ничего не добились своими бесчисленными атаками, но упорно лезли вперёд.
Но людей и эльфов погибало больше, чем рождалось, и становилось ясно: враг хочет взять измором, рано или поздно добившись того, что защитников на стене уже не останется.
* * *
Однажды, когда Сатию было двенадцать лет, он попросил у Фирри:
Расскажи, пожалуйста, о своих родителях. Если, конечно, тебе не больно говорить об этом.
Фирри тяжело вздохнул, немного помолчал, но всё-таки решил всё поведать Сатию, ставшим верным другом:
Мама Её звали Олуна. Она была прекрасным человеком, ласковая и добрая, нежная и умная, в отличие от моей вредной тётки, на попечении которой я остался. Мама исцеляла людей, занималась травничеством, и однажды поняла, что не может отсиживаться в деревне, когда идёт война. Она отправилась на заградительную стену, чтобы выхаживать раненых и помогать воинам. Говорят, она спасла не одну жизнь, прежде чем Фирри всхлипнул. Однажды ночью троллеорки прорвались через стену и начали крушить все палатки в лагере, не обращая внимания, где целители, а где воиныубивали всех без разбору. Им потом дали отпор и перебили всех, но мамы мамы не стало. Говорят, её просто-напросто зарубили топором, и некому было исцелить саму Олуну. Гонец с заградительной стены торопился в столицу, но по пути завернул в нашу деревню, чтобы сообщить мне эту горестную новость. Как я плакал и рыдал! Но лучше знать всё наверняка, чем мучиться в неведении, истязая себя. Тётка заявила мне, чтобы я был мужиком и вытер слёзы и сопли. Тут я понял, что обречён жить с ней ещё невесть сколько лет, а потом и мне самому придётся отправиться на войну. Но терпеть её укоры я не хотел, и потому втайне от тётки собрал вещи и пошёл куда глаза глядят по дороге, лишь бы подальше от родной деревни. Так я и пришёл к вам в Лесную Земляничку.
А где же твой папа? Он тоже погиб на заградительной стене? участливо спросил Сатий.
Фирри помотал головой.
А вот отца я так и не узнал и не увидел. По словам мамы, однажды у нас в деревне остановился на ночь знатный гость из столицы. Она по закону гостеприимства дала ему стол и кров, а он Он соблазнил её, наобещал златые горы, жизнь в столице, а она, глупая, поверила. Но уже на следующее утро гость скрылся в неизвестном направлении. Мама запомнила его имяМерид, если, конечно, он не соврал. Вот и всё, что я знаю о своём отце.
Да уж, не повезло тебе, с сочувствием сказал Сатий. Он-то рос, воспитываемый обоими родителями, что любили и оберегали его, и даже не мог себе представить, что кто-то мог бросить женщину, сделав ей ребёнка. В этот день, узнав о том, каким жестоким бывает внешний мир, он поклялся себе всё изменить к лучшему. Да, может, это и была детская наивная мечта из числа тех, что несбыточны, но горячее и доброе сердце Сатия подсказывало ему: он будет идти к этой цели всю жизнь, и как знатьможет, однажды он её достигнет
* * *
Фирри и Сатий давно сдружились, и в тот самый летний день, когда листья уже начинают слабеть и тускнеть, отроки бились на игрушечных деревянных мечах во дворе дома Ирель и Эймела. За прошедшие вёсны два парня возмужали: оба были широкоплечими и сильными, легко справлялись с делами по хозяйству. Сатий унаследовал лучшие черты своих родителей: добродушное, но строгое овальное лицо, как у Эймела, сине-васильковые глаза, как у Ирель; русые волосы. Фирри был более невзрачным: чуть угловатое лицо с острыми скулами, зеленоватыми глазами, прямым носом и светлыми волосами. Но оба мало внимания обращали на внешность, потому что для друзей она ничего не значила; куда важнее было для них ощущать необыкновенное единение и сродство душ.
Сатий сделал выпад, а Фирри отразил удар и атаковал уже сам; мечи сошлись, каждый начал давить, но соперники не желали уступатьи вот, наконец, оба бросили мечи на землю и пожали друг другу руки. Несмотря на разницу в возрастеСатию пятнадцать, а Фирри недавно встретил свою двадцать первую веснумладший ничем не уступал старшему и старался быть с ним на равных, а то и вовсе его превзойти.
Близилась осень; ощущение неясной тревоги повисло над деревней. Что этопредчувствие скорой беды, или просто лето ещё не хочет уступать свои права, как не хотела до этого весна?
Цветник боролся до последнего, но несущий грусть и беду Листопадник уже веял осенним холодом. Подступал печальный месяц Увядник.
И в этой сказочно-невозможной тишине, окутавшей всю деревеньку, внезапно раздался пронзительный крик умирающего человека.
Никто ещё ничего не успел понять, но Эймел уже начал догадываться. Произошло самое страшноето, чего он опасался больше всего последние пятнадцать лет: похоже, троллеорки либо прорвали оборону у заградительной стены, либо нашли способ пройти через дебри, минуя заклинание друида, и теперь шли маршем на столицу. Магу ничего не оставалось, кроме как выбежать во двор и крикнуть:
Сатий, Фирри, в укрытие! Вы знаете, где оно. Ирельс ними! и добавил, уже для выскочивших из соседних домов поселян: Вооружайтесь, кто чем может. Стариков, детей и больныхспрятать! Это война!
А на другой стороне деревни уже полыхали подожжённые троллеорками дома, и с воплями отчаяния гибли люди
«Эх, и Сил-то магических во мне, почитай, не осталось, на одно только лишь заклинание, максимум на два», грустно подумал Эймел, хватая в руки топор и отправляясь навстречу битве. И только в подсознании раненой птицей билась мысль: «Как им удалось прорваться сквозь магическую защиту, поставленную друидом? Или они пробили такую брешь в стене, что теперь расползлись по всему миру?..»
Жители деревни последовали совету «бывалого воина» и вооружились кто вилами, кто косами, кто тесаками. Они бежали за Эймелом, но маг понимал, что никто из них не умеет сражаться, и их жизни зависят от него.
И ровно посередине деревни две армииесли, конечно, почти неорганизованных жителей можно было так назватьвстретились.
Троллеорки были воистину ужасны и противны. Представьте себе низкорослых людей с болотным цветом кожи, каменными, без эмоций лицами, с огромными клыками, сильными и длинными, до колен, ручищами (в каждой по топору или по палице), кривыми, но мощными ногами с длинными шипами на коленях. Грозный вид противника испугал жителей деревни, и они начали разбегаться в разные стороны, осознавая, что идут на верную смерть. Эймел понимал: ещё немного, и их уничтожат. Ему поневоле пришлось пустить в ход заклинание.
С чистых голубых небес сорвалась фиолетовая молния и, ветвясь, зацепила ближайших троллеорков, свалив их с ног. Многие из них загорелись и в отчаянии закувыркались по земле, пытаясь сбить пламя. Эймел радостно воскликнул:
Не бойтесь их! Видите, даже боги за нас, это их карающая молния!
И жители деревни, воодушевлённые видом гибнущих врагов, начали рубить и колоть ужасных чудовищ. Казалось, ещё немногои они одержат верх. Но Эймел никак не ожидал, что оставшимся в живых троллеоркам удастся быстро перегруппироваться, не обращая внимания на потери. Враги выставили свои железные щиты, и молния, ударив в них, быстро исчезла. А затем троллеорки пустили в ход собственную магию.
На Эймела упала чёрная паутина, не давая пошевелиться. Маг попытался вырваться, но ни руки, ни ноги не слушались его. Паутина обволакивала его, затягивая в прочный кокона затем резко сжалась, давя и ломая кости. Последнее, что увидел Эймел перед смертьюприбежавшую Ирель. Он успел мысленно произнести заклинание, но не знал, сработает ли оно, ведь уже через мгновение мага разорвало на части; с его гибелью перестал работать и артефакт, данный друидом. А троллеорки, справившись с главной помехой, с ожесточением навалились на жителей деревни, мстя за погибших.
* * *
Хитрый Весельчак наблюдал за беспощадной бойней издалека, не решаясь вступить в схватку. И, когда он узрел, как погиб Эймел, то понял: битва проиграна. На поле боя умирали и все остальные. Но мужчина этого уже не видел.
До Весельчака дошло, что пора уносить ноги. Вспомнив об овраге в лесу, где сейчас должны были прятаться Фирри и Сатий, он побежал туда, обгоняя ветер, доносивший до него звуки битвы и крики умирающих людей. Весельчак не видел и не знал, что стало с Ирель, но боялся, что она тоже погибла вместе со всеми.