Тут уже и Дарий, несмотря на то, что ехал все это время молча от еле сдерживаемой ярости, расхохотался в голос:
При Таранисе не скажи. А то он тебе в кончик языка стрелу вгонит. Или еще в какой кончик.
Квинт коротко хохотнул и послал коня вперед:
Поеду обрадую ее.
Благополучно довезя до лагеря побитого офицера, незатейливо перекинув его через спину коня, и убедившись, что дорога пошла на пользу и он может стоять на ногах, Марс перекинул его руку себе через плечо и отвел в санитарную палатку.
Оттуда слышались голоса: низкий, глубокий и чуть глуховатый мужской, что-то односложно отвечавший женскому, тоже негромкому, но со сварливыми нотками, в которых иногда проскальзывал тот звук, который издает меч, доставшийся сыну от погибшего в бою отцаскрежущущий звук металла, оставшегося без хозяина.
Ренита, окликнул врача Марс, давая возможность Волку не оказываться на глаза товарищам во время бессмысленного спора.
Иду! отозвалась она из глубины палатки. Меня Квинт предупредил! Сейчас, только уложу пациента.
Не надо меня укладывать, устало и бесцветно проговорил Волк, и Дарий понял по его голосу, что за этим сейчас последует буря.
Как это не надо? возмутилась Ренита. Я врач и лучше знаю, кому лежать, а кому ходить. В том числе кому ходить на фуллонову чашу. Подумаешь, гордый какой. Я что, впервые вижу мужчину на горшке?
Почтеннейшая Ренита простонал Волк, понимая, что их разговор уже стал достоянием Марса и Дария, чьи голоса он узнал, а также всех тех, кто там еще с ними подошел к госпиталю.
Я почти тридцать лет Ренита! А это фуллонова чаша.
Так, положил конец спору Марс, зайдя в палатку один, оставив свою добычу под охраной Дария. Ренита, что именно тебе передал Квинт?
Женщина обернулась к нему, полыхая неожиданно глубоким гневом в своих коричневатых, обычно невыразительных глазах, подбоченилась, удерживая при этом полотенце в левой руке:
Да все! Вот паук похотливый! Ну уж я ему помогу Давайте его в соседнюю палатку на стол.
Раздеть? с готовностью предложил Марс.
Да я сама могу.
А мы с него доспехи поснимаем, да тунику грязную. Его ж Гайя в пыли как следует вываляла, весь двор храма им протерла, они ж должны теперь сандаловым маслом там побрызгать, раз уж вычищено лично трибуном спекулаториев.
Хорошо, неожиданно легко согласилась Ренита. Так Волк, мне надо идти, и я хочу удостовериться, что ты лежишь уютно и тепло в гнездышке. И все же отдал дань фуллону.
Ренита, ужаснулся Марс выражению глаз Волка и мысленно ругнул Кэмиллуса, который увел куда-то Гайю, а справиться с ситуацией могла только она. Но тут же осек свои мыслион же сам обрадовался, когда Кэм увлек девушку за собой из храма прочь, и она не видела расправы, которую они с ребтами учинили над ее обидчиком. Он был готов и правда разнести его на мелкие клочки, как жрицы разбирают цветки троянды на лепестки, чтобы усыпать ими подножия статуй богов и героев. Но поразмыслили взял себя в руки. Все же поединок или просто дракадля мужчины в общем-то привычное явление. А вот то, что может сотворить Ренита с объективно нуждающимся в ее помощи человеком, ему и самому было представить страшно. А уж уловив край ее спора с Волком, и вовсе убедился, что был полностью прав.
Марс удержал пытавшуюся разойтись с ним в узком проходе между койками врача, прикрывающую рукой живот:
Ренита, а Волку действительно надо лежать, не вставая?
Не совсем. Я поднимаю его, мы делаем лечебную гимнастику, ту, которую разработали еще греческие врачи.
А ванны? Помнится, ты Гайю каждый день в ванне с травами держала, а после массировала.
Ванны? Ему очень надо! Массажи я делаю. А вот ванна, она задумчиво покачала головой и добавила с обидой. Хотела отвезти к целебным источникам за городом, горячим. А он отказался!
Что, не смог сеть на коня? Марс нарочно изобразил незнание о предыдущей ссоре Рениты со своим непокорным пациентом.
На коня?! Не дам! Рухнет на дорогу. А вот в повозку он сам не полез.
А на колеснице?
Я не умею водить колесницы, обиженно буркнула Ренита.
Мы-то все умеем, примирительно провел по ее руке Марс. Главное. Понять, можно ли ему постоять полчаса? Я его же и придержать могу.
Может. Если ты еще и подстрахуешь, пожала плечами Ренита. Идея хорошая.
Прекрасно. Тогда я его сейчас к себе и заберу. Мою ванну и бассейн ты видела.
Она притихла на мгновение и улыбнулась:
Разумно. У тебя хорошие условия. И не будет этого ужасного спора утром и вечером из-за горшка Понимаешь, он же удирает и плетется сам в уборную. А если свалится в яму?
Все, Ренита, давай не будем нагнетать страсти. Разрешаешь забрать пациента? Я ж тебе привез нового больного!
Разрешаю. выдохнула она. Волку и правда здесь неуютно, а это скажется и на результатах лечения. Ты мне разрешишь приезжать делать ему массаж?
Естественно.
Волк ответил ему благодарным взглядом, и вскоре они покинули лагерь.
А Ренита зашла в палатку, где ее дожидался пациент, почему-то абсолютно мокрый и подрагивающий от холода. Возле входа в палатку прохаживался Дарий:
Ренита, я его даже помыл.
Сам? Ну хоть мне бы сказал, я б простыню дала завернуться. Простудится же.
Середина лета. Это раз. А два, отряхнется как собака. Тявкать умеет, пусть и отряхивается.
Помыл? прокряхтел впервые подавший голос бедолага. Да он меня сунул в поилку конскую. И прополаскал, словно тряпку.
А ты кто же? невозмутимо поинтересовался Дарий и уже более тепло, с подчеркнутой почтительностью добавил для Рениты, но так, чтобы слышал и офицер. Почтеннейший врач, вручаю тебе нашего драгоценного гостя. Надеюсь. Он теперь в надежных и милосердных руках. И сможет убедиться, что спекулатории не мстят слабоумным. И никому не мстят. Гайя ему показала в честном поединке, что у нас тут офицеры служат, а не квадрантарии. Но у нее самоконтроль лучше, она ни одной царапины не нанесла. А мы все погорячились немного, но теперь исправляем ошибки гостеприимством. Наслаждайся, наш новый друг!
И Дарий ушел, оставив Рениту наедине с незнакомцем, осторожно ощупывающим пальцами свой распухший нос и посиневшую челюсть.
На что жалуемся? поинтересовалась она, бесцеремонно срезая с пострадавшего сублигакулюм и оставляя его совершенно обнаженным.
А так не видно? скривился в попытке усмехнуться мужчина.
Нос сломанный я отлично вижу, заверила его Ренита. Но может, душа болит? Язык, гадостями натертый? Совесть печенку грызет?
Мужчина насупился, догадавшись, что влип окончательно: мало того, что врач оказался беременной и довольно невзрачной женщиной, так еще и по ее первым же словам и по тому, как она с кем-то ругалась в палатке, он понял, что решительностью она не отстала от своих боевых товарищей. Когда она сдергивала с него сублигакулюм, он пытался протестоватьмог же снять и сам, руки в порядке, разве что сбиты слегка, а мог бы и остаться в мокром, но все же прикрывающем интимные места. Но врач резко отстранила его руки:
Пришел лечиться, так лечись. Ты мой пациент. А я за пациентами ухаживаю тщательно и заботливо.
Ренита вправила сломанный нос, внимательно осмотрела все его ссадины и взялась за небольшой сосуд с едко запахшим, как только она вытащила пробку, снадобьем. Он с безразличием наблюдал, как она отлила немного на клочок чистого полотна, и поднесла к его лицуболи от жгучего лекарства он не боялся. Но вот когда она закончила обрабатывать его повреждения и отбросила ткань в ведро, он с ужасом увидел, что кончики пальцев врача, которыми она держала пропитанную снадобьем ткань, стали коричнево-зелеными, и этот цвет был очень насыщенным, ярким, заметно выделясь на фоне ее далеко не белоснежной кожи рук.
Он не успел спросить у нее, выглядит ли его лицо так же, как ее пальцы, как она проворно выхватила из корзины еще один кусок полотна, надорвала его с двух сторон и, получив какое-то подобие самой обычной пращи, накрыла середкой его нос, укутанный предварительно слоем мази, а концы связала где-то у него на затылке и макушке.
Ренита отступила на шаг, полюбовалась свеженаложенной повязкой, закрывшей пострадавший нос ее пациента, а затем взяла еще одну полотняную ленту, пошире и подлиннее. Она бережно нанесла мазь на припухшую синюю челюсть там, где ее коснулся кулак Гайи, проложила салфетку и подвязала челюсть, заботливо расправив складки ткани.
Вот, заключила она с радостным вздохом. Помощь тебе я оказала всю, в которой ты нуждался. Свободен.
Как? вытаращился на нее офицер, осознавая, что его грязную тунику куда-то небрежно бросил под ноги коням у поилки тот молодой старший центурион с серыми жесткими глазами, а врач только что срезала и выбросила в помойное ведро сублигакулюм. Он провел руками по голове, наткнувшись на повязки и понимая, что выглядит в них совсем не так, как должен выглядеть раненый воин. И что мне теперь делать?!
Долечиваться по месту службы, буркнула врач, делая какие-то записи на небольшой навощеной табличке. Вот записка врачу из того легиона, где служат такие недоумки, способные наговорить гадости трибуну. Так что бери, иди и хами там. Предложи переспать трибуну вашего легиона. Что уж далеко-то ходить было?
Как я пойду?
Ногами, Ренита раскрыла футляр с египетским папирусом и раскатала по рабочему столу свиток, вглядываясь в рисунки.
Как? он уже был готов кричать.
Раз-два, раз-два. Они же в порядке, я тщательно проверила.
Я голый!
Но позволь, доблестный кто ты?
Старший центурион.
Так вот, доблестный старший центурион, я же не препозит и складами не заведую. Ну простынку могу выделить какая потрепаннее. Какую не жалко выбросить.
Согласен.
Он вышел из санитарной палатки, прищурившись на яркий солнечный светдень был в самом разгаре. Старший центурион не так уж чтобы плохо себя чувствовалврач действительно помогла, обработала все повреждения и напоила какими-то отварами.
Он обернул вокруг себя выданную ею простынюдействительно ветхую и застиранную, в несмывающихся пятнах каких-то снадобий наподобие того, которым она его всего обмазала. Взгляд мужчины упал на его же собственные доспехи, аккуратно сложенные возле входа в палатку. Он едва не споткнулся о них и с трудом скосил глаза на них из-за массивной, мешающей смотреть перед собой повязки на сломанном носу. Перебрав и натянув свое имущество, он убедился, что спекулатории не тронули ничеговозможно, их остановили две боевые награды на грудных пластинах парадных доспехов. Затянув все ремни, он почувствовал себя чуть увереннеено из-под бедренных пластин предательски торчала отвратительная тряпка. Схватив свой меч, он спешно вытянул клинок и взглянул в неготак, как и привык бриться. И едва не выронил меч себе под ноги, рискуя приобрести еще одну ранувсе лицо и почему-то уши были зелено-коричневого цвета там, где не было закрыто торчащей посередине шишкой повязки, убегающей назад тонкими ленточками, а подбородок казался обросшим короткой и неровной белой бородой.
Он побрел к выходу из лагерявсе римские воинские лагеря ставились по одной схеме и по одним правилам, поэтому он легко нашел дорогу. Но тут перед ним неслышной тенью вырос тот самый вежливый и немногословный, подтянутый офицер с невыразительным, отстраненным лицом и кристаллом турмалина в глазу. Наученный горьким опытом встречи с его кулаком, мужчина отступил в сторону, но тот улыбнулся официальной улыбкой:
Друз, старший центурион когорты спекулаториев. И на правах, данных мне нашим префектом, запрещаю тебе покидать лагерь в столь непотребном виде. Ты собрался в Великий Рим, в праздничный день! И позоришь грязной тряпкой армию Великого Рима!
А что мне делать? Ну пошлите вестового за моими вещами в наш лагерь.
Мысль разумная. Заодно и напишем подробно причину такой странной просьбы.
А может, не надо? Да что меня попутало к трибуну вашему прицепиться? Сам уже не рад, поверь, сокрушенно махнул он рукой.
Друз внимательно заглянул ему в глаза:
Тебя как зовут-то, герой?
Тит. Да пойми, я ж четыре года мотался по диким лесам и видел неумытых местных. А тут она! Да еще в храме Беллоны. Сама как Беллона! С золотыми локонами, с этими глазами А губы
Стоп, усмехнулся Друз. У Гайи, если не ошибаюсь, не только губы. Там еще меч и кулаки? Так?
Так
Ладно, пойдем, я дам тебе нормальную тунику. И не столько из сострадания к тебе, сколько из уважения к гражданам Рима, которые не должны в праздник, да и по будням, видеть офицера в таком виде. Тем более, ты ж в боях был? Друз кивнул на его фалеры.
А тебя удивляет? уже с некоторым вызовом ответил Тит, обретая почву под ногами.
Нет. Ни капли. Был бы ты такой, для красоты, взрощенный в Табулярии где, Гайя вряд ли бы вызвала тебя на поединок. Не стала бы руки марать. А так радуйся. Значит, она все же равного себе воина увидела.
Она мои извинения примет?
Как принесешь. Думай.
А эта женщина в госпитале? Она правда врач?
А есть сомнения?
Если у вас тут такой трибун, то и врач не удивляет теперь. Но эти дурацкие повязки снять можно?
Я б не советовал. Она вроде ничего зря не делает. Ей виднее, а то вдруг нос твой отвалится, а ей отвечать в храме Эскулапа.
За разговором они дошли до палатки, где жил Друз, и он пригласил Тита зайти и переодеться спокойно. Тит заметил над одной из аккуратно заправленных коек висящую на внутреннем креплении палатки женскую столу темно-синего цвета, и вопросительно глянул на Друза:
Это ее?
Кого именно?
Трибуна Гайи.
Друз рассмеялся:
Это Рениты. Видишь, рядом койка ее мужа. Лук висит запасный.
Ого! Лук-то дальнобойный.
Вот и делай выводы. И, кстати, вот койка Гайи.
Он указал на идеально натянутое простое серое одеяло, на котором лежали ножны для метательных ножей.
Тит вздрогнул.
Глава 14
Кэмиллус, как только понял, что ребята слишком возбуждены выходкой незнакомого офицера, осмелившегося не просто подойти с оскорбительными продолжениями к Гайе, но и при этом отдававшем себе отчет, в каком она звании и в каком подразделении служит, схватил Гайю за руку и шепнул:
Это срочно. Тихо уходим.
Она, среагировав на знакомые слова, не стала спорить, и они покинули двор храма тихо и незаметно, пока вокруг поднимающегося с плит и отряхивающего запыленный подол парадной белой туники легионного офицера собирался плотный кружок спекулаториев и второй, чуть поодаль, из сочувствующих и любопытствующих. Кэм успел уловить, что сочувствующих самому «виновнику торжества» практически не былокак он унижал девушку, слышали все, а как несет службу Гайя, тоже знали практически все в Римском гарнизоне.
Кэм уволок Гайю быстрым шагом, но все же не переходящим в бег, который бы уже напугал бы праздничную толпу, которой меньше всего хотелось бы видеть суетящихся спекулаториев и строить невероятные предположения. Он остановился в двух переулках от храма Беллоны, в самом начале крутого взвоза, оглянулся по сторонам, кивнул встревоженной девушке и неожиданно для нее приник губами к ее губам. Он воспользовался тем, что переулок был пустынным. А их самих загораживала установленная в нише стены одного из домов статуя какого-то местного божества. Не случайно же ходила поговорка, что в Риме богов больше, чем горожани в каждом квартале были свои особо почитаемые покровители.
Гайя не сопротивлялась его поцелуям, как и не задала ни одного вопроса, сберегая дыхание в с трудом залеченном легкомона была уверена, что сейчас Кэм действует в интересах какого-то внезапно возникшего дела. Она успела шепнуть ему в перерыве между жаркими, сводящими с ума поцелуями, на которые стала невольно отвечать:
Мне взвоз или проулок?
Меня, прерывистым хриплым шепотом ответил ей Кэм, снова накрывая ее рот своими горячими сухими губами.
Она слегка заворочалась в его объятиях:
А разве?
Все тихо. Мне просто надоело там стоять. Я хочу быть с тобой прямо сейчас
Гайя чувствовала, как ее тело перестает подчиняться ей, и еще несколько мгновений таких ласк, и она действительно обовьет его шею руками, и плевать, что они оба в парадной форме и люди могут подумать неизвестно чтов отличие от фиванской армии древних греков, в римской все же такие отношения не приветствовались и не афишировались.
Она первой взяла себя в руки:
Не надо Иначе получится, что этот гад прав
Забудь о нем, повелительно рыкнул Кэм, и она против своей воли кивнула головой, глядя в эти пронзительные васильковые глаза.