Да за Гайю
Понятно, что за Гайю ты согласишься, чтоб тебя запинал и заклевал африканский воробей. Но ты сам на него сейчас похож, голову в песок прячешь.
Я? Ты считаешь меня трусом? Марс даже остановился, а надсмотрщик, сопровождавший их, отвлекся от своих мыслей и посмотрел укоризненно.
Тише, хлопнул его по спине кельт. Ты не трус, просто не видишь очевидного выхода.
Какого? Разнести этот балаган до основания? Унести ее отсюда на руках куда глаза глядят? он взмахнул рукой и сморщился от боли, все же растревоженная едва зажившая рана на ребрах давала о себе знать.
Да, далеко донесешь ее, усмехнулся Таранис, тоже растирая ладонью ноющую грудь.
Мужчины понимающе преглянулись и криво улыбнулись друг другу.
Они дошли до камеры Марса, и Таранис попросил надсмотрщика:
Дружище, я точно не сбегу никуда. Слишком мне хреново. Позволь с товарищем немного поболтать.
Надсмотрщик кивнул, погрозил им обоим кулаком на всякий случай и удалился.
Марс мерял шагами камеру.
Хватит уже мельтешить! Сядь. А то у меня самого голова кругом пойдет. Уймись. Ну, выскочишь ты сейчас. Добежишь до гостевых покоев. Там охраны полно. Схватят, в карцер, к столбу, плетка.
Мне не страшно.
А о Гайе ты подумал, дурья башка?! Ее принесут истерзанную, а тут еще и ты после сорока плеток? И что ей делать?
Как истерзанную, - у Марса подкосились колени и он буквально упал на солому. Это мне больно думать, что она в чьих-то руках. Но женщины, которые были в моих руках, всегда благодарили. И просили еще У меня и девственницы были.
В твоих, заметил кельт. И в моих. Рагнар наш вон на пирушке этой на днях, говорит, пятерых ублажил. А попадись она такому гаду, как Вульфрик?
Марс сжал голову руками и застонал в голос:
Нет. Не могу. Тогда ее точно надо спасать!
Думать раньше надо было. И не только головой, но и даже головкой. Если бы сам ее взял, а не только целовался бы по углам, ей бы не так больно было бы принять другого мужчину.
Прекрати! Марс вцепился в плечи друга всеми пальцами, позабыв, что у того болит рана.
Таранис зашипел от боли, и это отрезвило Марса.
Прости.
Забыли. Успокоился?
Да.
Сиди и жди ее спокойно. Ей твое утешение понадобится, а не сцены ревности. Хочешь поревновать, так ревнуй меня к Луцилле, она ж не тебя в конце концов выбрала для постоянных встреч.
Марс расширенными глазами посмотрел на друга:
А врач?
Вот тебе и ответ. Рениту я люблю, как ты свою Гайю. А Луцилла? Все мы тут что-то делаем не по своей воле. Думать-то о хорошем даже в этот момент никто не запрещал.
И он побрел в валентрудий, чувствуя, что поднять рук почти не может.
Рениту он застал заплаканной и усталой, снова в серой хламиде и с убранными под туго завязанное покрывало волосами.
Любимая, что случилось? он хотел ее обнять, но с трудом сомкнул руки на ее талии.
Ты как? она бросилась его осматривать и ощупывать. Болит?
Он прикрыл ресницы, не в силах лгать, но и не желая ей жаловаться.
Ложись, она показала ему на стол. Ты же мылся уже?
Он кивнул и легко запрыгнул на прохладный мрамор.
Что ты собралась делать? Ран же нет. Я старался поберечься, чтобы не нагружать тебя работой.
Она вздохнула:
Вульфрик тоже старался. Не нагружать меня работой. Он опять троих убил. Насмерть.
Что поделать. Это арена. Мы все убиваем друг друга там.
Он наслаждается, прошептала со слезами в голосе Ренита, поливая его теплым маслом, от которого тут же поплыл запах укропа и чеснока.
Таранис закрыл глаза и впитывал каждой клеточкой тела прикосновения ее рук, бережно растирающих его саднящую грудь, уносящих боль и усталость. Он чувствовал, как руки скользят все увереннее, спускаются все ниже, и провалился в глубокий и спокойный сонему снились дубовые рощи его родины.
* * *
Рагнар, стараясь держаться ровно, несмотря на стянувшие кожу крепкие нитки, вошел в одни из гостевых покоев. Сердце его глухо колотилось в груди от волненияон сам не определился, хочет ли увидеть сейчас Юлию.
Ты жив? девочка бросилась к нему с широко распахнутыми глазами.
Как видишь, усмехнулся он. А вот ты опять зачем здесь?!
Увидела, как тебя ранили. И не могла успокоиться. Хотела увидеть тебя.
Спасибо. И чем займемся? он не решался присесть при ней, чтобы не выдать себя неловким движением или вырвавшимся стоном.
Но девочка, которая и так видела все с трибун, была обеспокоена не на шутку, и это его удивлялодаже его мать так не беспокоилась и о его более серьезных ранах. Как-то не было принято у его народа, чтобы мужчина оказывался слабым. То, что он здесь вынужден был безропотно принимать помощь Рениты, сначала выбивало его из колеи, постепенно принял это как еще одну неприятную неизбежность лудуса. Гайяэто было совсем другое: в походах его воины его дружины не полагались на целителей, а умели и помогали друг другу сами.
И вот теперь он был в очередной раз озадачен этой девочкойчто она добивается?
Тебе очень больно? она легко коснулась пальчиками его туго забинтованного торса.
Нет. С чего ты взяла, что вообще может быть больно?
Она призадумалась и посмотрела на него совершенно детским наивным взглядом:
Знаешь, а мне больно даже палец иголкой уколоть. Или когда плетешь венок из троянды
Он взял ее пальчики своими руками и удивился тому, какими тонкими и прозрачными они показались на его широких, иссеченных шрамами и покрытых мозолями ладонях.
Разве такие ручки можно колоть хоть иголками, хоть шипами? и он коснулся губами кончиков ее пальцев.
Юлия перевела дыханиеона и сама не заметила, как перестала дышать, едва он коснулся ее рук своими, такими жесткими на ощупь и такими нежными.
Мне все же не спокойно на душе, она оставила его вопрос без ответа, напряженно взглядываясь в его лицо своими широко распахнутыми глазами. Тебе не тяжело стоять? Может, ты присядешь? Или ты хочешь лечь?
Он качнул головой, отбрасывая за плечи свои длинные светлые волосы, и все же решился ее обнять:
Для чего ты сегодня пришла снова? Ну что я буду с тобой делать?
Ничего, прошептала она еле слышно. Наверное, я пойду.
И вдруг спохватилась:
А тебе не попадет, что я так быстро уйду? Вдруг они решат, что ты мне не угодил? Побьют?
Он пожал плечамиобсуждать с Юлией такие вещи соврешенно не хотелось, да и будут ли наказывать, Рагнар и правда не знал. На самом деле ему хотелось после тяжелого боя и какой-никакой кровопотери завалиться хоть на кучу соломы в камере, хоть на эту пышную постель с кучей подушек, и просто выспаться.
Но девочка уже опередила его мысли:
Я придумала. Моя тетя всегда говорит дяде Секстусу, чтобы он наконец выспался как следует, и тогда все пройдет. Может, ты хочешь поспать? А я просто посижу рядом. Можно?
Он кивнул:
Можно. А тебе не будет скучно?
Нет. Я буду смотреть на тебя. Ложись, и она потянула его к резной кровати, сделанной в нарочито-греческом стиле.
Он подчинился, не в силах спорить с ней. Юлия неожиданно взобралась к нему и легла поверх одеяла, не забыв тщательно укутать его:
Спи.
Она принялась осторожно перебирать его волосы, распущенные и едва просохшие после мытья.
А тебе удобно с такими длинными? В Риме принято, что настоящий мужчина носит короткую стрижку. Он воин. А отращивают кудри всякие музыканты и вообще порочные люди.
Он уже засыпал, но постарался ответить на ее вопрос:
Удобно. Они же не мешают быть мужчиной и воином, не на ладонях же растут. А вообще-то я их заплетаю перед боем. А если некогда, то связываю на затылке шнурком.
Последнее, что он почувствовалэто попытки Юлии тихонько заплести ему косу
Расставаясь, он совершенно искренне, но очень целомудренно поцеловал девочку в висок:
Спасибо тебе. Это правда необычно, что кто-то обо мне позаботился.
Можно, я приду еще.
Нет. Ты же тратишь деньги, взятые у дяди и тети?
Это мои деньги, мне государство платит пенсию за отца, да и его жалование все копилось, тетя очень экономно вела дом, мы и рабов почти не держали. Много ли нам с ней надо было?
Тем более. Не глумись над памятью отца, он воевал не за то, чтобы ты бегала по лудусам.
Юлия выдернула руки из его рук и разрыдалась. Рагнар понял, что перегнул палку и прижал ее к своей груди, не замечая, что снова бередит только едва успокоившуюся после сна в удобной постели рану:
Прости. Прости меня. Я не умею разговаривать с девушками. Ты славная. Добрая, милая. И у тебя замечательные родные. Вот и держись за них. Ты не представляешь, что значит остаться одному и в чужом краю.
Она затихла в его руках и уже спокойным голосом, подняв снова на него покрасневшие от слез глаза, сказала очень тихо:
Представляю. Я благодарна своему дяде Секстусу Фонтею, но моего отца, Квинта Фонтея, никогда не сможет заменить.
Зато ты можешь заменить им дочь. Сама же говорила, у них кроме тебя, никого нет.
Она кивнула, закусив нижнюю губу. И вдруг спросила:
А мы увидимся еще?
Не знаю. Обещаю, что если завоюю на арене свободу, то сам тебя обязательно найду. Договорились?
Я буду ждать.
Она оглянулась на подошедшего ланистуон намеревался проводить лично выгодную посетительницу, и дотронулась до витого кожаного шнурка с небольшими серебряными уголками на концах, который вплела в косу Рагнару, пока он спал:
А это тебе от меня на память.
Спасибо, и он очень осторожно, нежно поцеловал ее еще раз, понимая, что никогда больше не сможет ощутить ее тонкий запах, шелковистую кожу и нежный голосок, каждый звук которого заставляет переворачиваться в груди его сердце, и без того лежащее там не как у всех.
* * *
Гайя шла по портику, моля всех богов, чтобы он стал бесконечным, и по странным законам пространства протянулся бы до Британии или Африки, до берегов Стиксано не в гостевые покои лудуса. Умом она понимала, что случилось неизбежное. Но на всякий случай, когда ей велили «прихорошиться», как выражался Требоний, она закрутила влажные еще после мытья волосы, заколов своей любимой шпилькой. Такие меры дались ей непростоправая рука отказывалась повиноваться, но она снова стиснула зубы и довела начатое до конца.
«Что же делать? Что? Моя жизнь принадлежит родине. Но честь я не отдам никому Вот только какой ценой? Убивать посетителя смысла нет. Замучают в карцере, бросят тиграмоно не страшно само по себе. Но задание будет провалено. Убить себя? Я смогу вогнать эту шпильку себе же в яремную вену. Но вот задание от этого тоже не выполнится И родине моя жизнь тогда тоже не послужит. Так где истина?» она мучительно, до разламывающей головной боли, пыталась сложить мозаику. И решила, что все, что произойдет сейчас, ее не убьетне убили же стрелы, мечи и копья за восемь с лишним лет службы, а то, что произойдетчерез это проходит каждая женщина, и некоторые вполне счастливы. «Вот только боевой раной это не сочтешь, как ни пытайся», зло усмехнулась Гайя, пересекая порог гостевых покоев.
Икак подарок богов, как ответ на все ее мольбызнакомые серые глаза ее же декуриона.
Он шагнул ей навстречу, почти неузнаваемый без формы, с лавровым веночком на темноволосой голове, в скрывающей накачанный торс тогеи от этого одновременно смешной и такой родной в этих безумных стенах.
Дарий, и она упала ему на руки.
Декурион, не ожидавший такого поворота событий, на мгновение забыл свою роль беспечного повесы, молодого партиция. Патрицием он был, а вот повесойну никак, и с трудом освоил эту роль только по приказу префекта. И вот, увидев своего командира в нелепой простыне на голое тело, смертельно бледную до такой степени, что простыня казалась желтоватой на фоне прозрачно-голубоватой кожи на ее скулах, Дарий уже не на шутку испугался. А когда она, увидев его и вздохнув с невероятным облегчением, рухнула как подкошеннаяон подхватил ее на руки:
Командир! и сорвал ко всем церберам простыню, пытаясь увидеть раны на ее теле.
Метнулся с невесомой и неподвижной обнаженной девушкой на руках к кровати, положил ее:
Что они с тобой сделали? Эй! Ты меня слышишь?
И услышал в ответ тихое, но твердое:
Отставить панику.
Жива! он выдохнул с таким же облегчением, как только что она при виде него.
Жива. Работа же еще не закончена. Давай, рассказывай.
Здесь не подглядывают? Не подслушивают?
И подглядывают, и подслушивают. Поэтому тише.
Может, мне лечь рядом и обнять тебя? Префект дал мне на этот случай четкие указания, сказал, что ты поймешь и бить не станешь.
Она неволько усмехнулась и покачала головой:
Давай, ложись. Можешь и обнять. Только слева, ладно?
От взгляда молодого, но уже довольно опытного воина не укрылось, что она сберегает руку:
Плечо? Сломала? Оно и припухло как Что, здесь и врачей нет?
Есть. Просто не хочу с ерундовым вывихом поднимать шум. Нет смысла друзей пугать, а врагов радовать. Перетерплю, а там попустит
Парень, не скрывая восхищения, посмотрел на нее:
Эх, мне б так.
Все впереди, декурион Дарий, она подмигнула ему, заметив взгляд его выразительных серых глаз. А теперь слушай, что надо передать в когорту.
И она тихо, делая вид, что обнимает его, рассказала все, что успели разузнать они с Марсом.
Передай командиру, что Марса придется отсюда выпихивать. Я найду способ. Если все, что ты мне сказал, подтверждённые факты, то мы и правда разворошили змеиное гнездо, и он должен быть снаружи, чтобы передушить гадов, которые скоро поползут спасать свои шкуры.
Почему не тебя? Слушай, он приподнялся на локте, и еще мальчишеское лицо двадцатитрехлетнего декуриона выдало все его планы на три шага вперед. Давай я тебя сейчас прямо как бы выкуплю? И заберу сразу с собой?
Не сходи с ума. Что в тебе сейчас говорит? ее негромкий голос обрушился на него ледяным водопадом, но он не был бы спекулаторием, если б не умел мгновенно собраться с мыслями.
Ты ранена. И как гладиатор уже не годна. И можешь погибнуть.
Марс вот был действительно ранен. И серьезно. Но он же не покинул боевой пост. А на что ты хочешь толкнуть меня? Подумал? Центурион спецкогорты бежит при первом же синяке прятаться и отлеживаться?!
Все. Молчу. Осознал, Дарий примирительно провел рукой по ее спине, пользуясь возможностью беспрепятственно прикоснуться к потрясающе гладкой и нежной, несмотря на все, коже своего непосредственного начальника, скользнул губами по плечу, не в силах устоять, прижался поцелуем к шее
Она тихо рыкнула, но усмехнулась прыти молодого офицера:
Далеко пойдешь. Если стрелой не остановят. Итак, ты все запомнил, что надо передать?
Да, и он вкратце повторил то, за чем его, собственно и прислали. И еще я понял Прости, командир но я только сейчас окончательно осознал, что ты девушка.
Это в каком смысле? прищурилась Гайя.
В обычном. Ты такая красивая, такая нежная И я никому не скажу, что ты упала без сознания. И не бой тому виной, не сумасшедшее напряжение, а он сглотнул и его серые глаза потемнели. Я понял, что для тебя может значить вот такая купленная ночь, хрипло закончил он.
Она прикрыла глаза в знак согласия и благодарности.
Мне пора, еще раз окинул ее взглядом Дарий, и во взгляде уже не было любопытства или промелькнувшей разок тени вожделения, это был просто взгляд воина, боевого товарища. Может, все же перевяжу тебе плечо? Не так больно будет.
Не надо.
И все же, как мужчина и офицер, я предпочел бы забрать тебя отсюда прямо сейчас. Ты рискуешь намного больше любого из нас
Нет, ответила она твердо, и он поразился стальной решимости ее потемневших от боли и напряжения глаз. Расследование еще не окончено.
Я приду через три дня снова, а пока сделаю так, что ланиста не продаст тебя никому.
Она снова усмехнулась:
Спасибо. Вот только пристало ли тратить казенные деньги на такую ерунду?
Он чуть улыбнулся ей в ответ:
Мне пора.
Уходя, Дарий действительно достаточно щедро распорядился выданными ему для этих целей деньгами, справделиво сочтя, что обеспечивает таким образом личную безопасность своего командирапопросту дал солидную взятку ланисте, чтобы он никому, кроме его, ее ночи не продавал.
Засыпая на ходу, она еле добралась в сопровождении надсмотрщика до камерыи удивилась тому, что Марс, такой замученный и даже осунувшийся, не спит.