Ланиста пожал плечамивыпили они уже порядком, и он не был уверен, что Публий вообще говорит здравые вещи. Где это виданно, чтобы римская женщина, вместо того чтобы украсить себя драгоценнностями, изящными складками паллия, венком из свежей трояндыполезет в болотную жижу по пояс или будет бегать по огню. Но присмотреться к рыжей гладиаторше все же решил. А накануне оружейник заглянул к нему уже глубоким вечером:
Ходил в город. Бестолку. Публия как крабы сожрали.
Ты его давно видел?
Сутки назад. Он собирался с нашим египетским другом как раз встречаться.
Да, дела, почесал сразу вспотевший затылок ланиста, утверждаясь в своем решении вывести все же Гайю на арену, тем более, что она так просится.
Он рассудил, что девушка, несмотря на весь ее гонор и решимость, все же ранена, обессиленаи долго не продержится. Чем и решит многие его сомнения.
Ренита оторопелак ней по-хозяйски приближался по белоснежному песку арены, сопровождаемый восторженными криками зрителей, сам Вульфрик.
Замерла и Гайяона не прочь была сама сразиться с Вульфриком, и то не особо надеясь на победу в своем нынешнем состоянии и утешаясь лишь тем, что Вульфрику победа дастся с большим трудом. Но Ренита и Вульфрик? Для Рениты это не означало даже быстрой смертиГайя понимала, что гад будет глумиться над девушкой, медленно уродуя ее легкими ударами, заставляя терять человеческий облик и выть от боли, ползая по песку с подрезанными сухожилиями и выколотыми глазами. И она твердо решила выжить в своем поединке, чтобы как можно скорее отбить Рениту. Или хотя бы добить ее самой, легко и безболезненно.
Огромный, мускулистый негр медлеными, с особой грацией крупного сильного животного, подошел и встал напротив нее, ожидая сигнала эдитора.
Да здравствует цезарь, император! Умирающие салютуют тебе! крикнули они слаженно, за исключением Рениты, растерявшейся от всего происходящего.
Эдитор дал сигнал к началу боя.
Противник Гайи, вооруженный, как и она, двумя мечами, тоже одинаково уверенно владел как правой, так и левой рукой.
Гайя крутанула мечи, чувствуя, как нарастает привычное боевое возбуждение, прогоняя собой боль и слабость. Она взглянула в глаза негра, сверкающие белоснежными белкамии с удовлетворением заметила, как тот не выжержал ее тяжелого, пронизывающего взгляда и отвел глаза. Начало победы было положено.
Но дальше Фортуна словно отвернулась от неепочти одновременно оба меча переломились у основания, оставляя ее с голыми руками против двух клинков. Она ускорилась до пределаспасти ей жизнь могла только быстрота. Уклонилась пару раз от пролетевших возле горла и груди скрещивающихся мечей, а потом ударила под колено. Негр падает на одно колено, ткнувшись мечами в песок и даря ей другоценную половинку мгновения. Ну и второй удар с ноги в челюсть отправил его в бессознательное состояние. Гайя подхватила его мечи, выпрямилась и обвела трибуны глазампальцы были опущены вниз.
Думать о том, что несчастный гладиатор не виноват в том, что сегодня пересекся с ней на этой арене, было некогда. Единственное, что смогла она для него сделатьэто перерезать горло одним сильным движением так, что он расстался с жизнью, даже не осознав этого.
Гайя оглянулась на Рениту и Вульфрика, готовая перехватить бой, но остановилась. Похоже, Ренита справлялась пока сама.
Ренита, глядя в глаза Вульфрика и вспоминая все то, что все же рассказал ей как-то Таранис, бросила сеть. Вульфрик попытался ее разрубить, но ей удалось дернуть сетку к себе, выкручивая и вырывая запутавшийся меч. Развернулась и ударила трезубцем по ногам, успевая поймать одобрительный кивок Гайи. Близость подруги придала ей сил, и Ренита, сама не понимая как, ударила Вульфрика древком в шею и пришпилила к арене трезубцем. Три острия удивительно легко вошли в незащищенный низ живота мужчины.
Меч подними, одними губами крикнула ей Гайя, и Ренита послушно подхватила тяжелый клинок, обвела глазами трибуны.
Добивай, шепнул ей подошедший эдитор.
Она встрепенулась. Оглянулась на Гайюогромные, теплые глаза подруги прикрылись длинными густыми ресницами на мгновение, и меч полоснул по сонной артерии, заливая ей ноги теплой дымящейся кровью германца. Зрители выли от радости, и их крик сливался в бессмысленный шум.
Свободу! Молодец девчонка! крикнули с трибун, где сидели легионеры только вчера вернувшегося из похода легиона, и в полном составе отправленные отдыхать и наслаждаться всеми радостями римской цивилизации.
И тут внимание всего амфитеатра привлек бегущий по лестнице между трибунами офицер преторианской гвардии в развевающемся за плечами алом плаще.
Марс не успел прискакать в цирк до начала бояего отряд всю ночь и остаток утра методично обыскивал термополии и лавки в одном из эсквилинских кварталов, плотно оцепленных двумя ряами урбанариев.
И вот теперь ему оставалось только смотреть и замирать от ужаса. А замирать было от чегоон видел даже сверху, как бледна Гайя, как распахнуты ее полные боли и тревоги за подругу глаза, как капают из-под маники на песок крупные капли крови, стекающей по ее боку и бедру.
Не раздумывая, он с разбегу спрыгнул на арену, хотя высота была почти в два его ростано мягкий песок принял его тренированное тело. Он выпрямился, подбежал к Гайе, отвел в сторону ее победно поднятые клинкии подхватил Гайю на руки, салютуя ею смеющемуся Октавиану.
Он имел право на такой поступокв ложе имератора уже находился Секст Фонтей, и Марс не сомневался, что о разгромленном притоне с египетским дурманом императору уже известно, как и то, что спекулаториям удалось не только ликвидировать притон, но и обрубить все ниточки, которые связывали его организаторов со своими египетскими хозяевами.
Публика ликовала, так и не поняв до конца, было ли все происходящее на арене тщательно спланировано или и правда случилась романтическая история Марс, не думая уже ни о чем, кроме того, что его любимая жива, обнял ее, не опуская на землю и зацеловал на глазах всего города.
Иди уже, подтолкнул его эдитор.
И он, уходя, обернулся к толпе и императору, крикнув во всю мощь своих легких:
Свободу Рените!
Заведенная эмоциями толпа бездумно подхватила крик, тем более, что легионеры подержали его, присоединились даже моряки, наверху расправлявшие складки велария, и не смолчали из солидарности с товарищами вигилы, присланные сюда на случай пожара. Зрелищ было на сегодня достаточно, и всем хотелось увидеть до конца красивую историю, разворачивающуюся на арене.
А теперь выпустят тигров? лениво поинтересовалась Клавдия у Друзиллы.
Надо бы, сощурилась та. А то уже становится скучно. Целоваться и я умею. Да и смотреть на эту худышку совсем не интересно. На Невесту смерти хоть смотришь и завидуешь, стараешься что-то себе перенять
Друзилла, зашлась в язвительном смехе Клавдия. Что же именно ты могла бы перенять у ой, не могу у Невесты смерти? Мускулы?!
Взгляд, мечтательно произнесла Друзилла, пытаясь избразить некое шевеление бровей.
Юлия не слышала даже, о чем болтают подруги. Она напряженно всматривалась поверх ареныпыталась выискать глазами фигуру Рагнара за решетками выходов. Но его имени не оказалось и в глиняной табличке с распианием боев сегодняшнего дня. И Юлия всполошиласьнеужели с ним что-то произошло? Она знала, что гладиаторы выступают и на похоронах, на свадьбах и просто на домашинх праздниках тех состоятельных людей, которые могли себе позволить оплатить такое изысканное удовольствие, чтобы порадовать и удивить гостей.
Она твердо решила, что теперь сама уговорит подружек пойти вечером в лудусей было необходимо увидеть Рагнара. Неизвестность сжимала ее сердце, и больше ни о чем другом думать ей не хотелось.
Марс, пронеся Гайю по коридорам амфитеатра, беспрепятственно вышел с ней на руках туда, где оставил коня. Урбанарии на выходе отсалютовали ему мечами, завидев не просто центуриона преторианцев, а узнав фалеры спекулатория на его доспехах.
Милая, любимая, он покрывал поцелуями ее бледное лицо с запавшими глазами, одной рукой удерживая поводья.
Манику с нее буквально сорвал сразу у Ворот жизни мрачный оружейник лудуса, и Марс не возражал, потому что все эти ремни и железные пластины мешали дышать его любимой. Увидев окровавленный, растравленный металлом и потом жуткого вида разрез на ее боку, Марс обезумел. Думать о том, где сейчас Ренита, он не хотелпусть занимается своей упавшей с неба свободой, она жива и здорова, а остальное как-то сложится. Сейчас ему было важно спасать Гайю.
Он галопом ворвался в преторианский лагерь, остановив коня только у санитарной палатки.
Врач, услышав топот копыт и поняв, что случилось что-то серьезное, выглянул наружу. Увидев, с какой ношей явился Марс, Кезон не скрыл гримасу отвращения. Он вообще не слишком был рад назначению в эту созданую на ровном месте когорту спекулаториев. До этого он, числясь врачом римской армии, продолжал спокойно жить в комфорте своего родного дома, пользуя вышедших на покой старших офицеров и их семьи. Помогал и заболевшим членам семей тех офицеров, которые находилсь в дальних уголках Ойкумены со своими легионами. Но лечил Кезон все, кроме свежих боевых ран, и, попав в когорту спекулаториев, первым делом поинтересовался у врача когорты дворцовой стражи:
Работы много?
Нет, пожал плечами тот. Вовсе нет. Даже обидно, что пропадают годы учебы зря. А с другой стороны, хорошо, что ребята целы и здоровы.
И Кезон успокоился. Оглядев несколько раз тренирующихся возле лагеря своих потенциальных пациентов, Кезон обрадовался назначению. Эти ребята, купавшиеся в ледяной воде в любую погоду и бегавшие часами, явно не намеревались болеть насморками. А с разбитыми на тренировке носами, рассаженными в кровь коленями и локтямиони сами к нему не подходили, а он и не спрашивал, как они разбираюся с ссадинами и сечками. Зато когорта элитная, и жалование платили существенно отличающееся от других подразделений.
Единственное, что вывело несколько месяцев назад, в самом начале службы, в общем-то спокойного врачаэто то, что одним из центурионов когорты оказалась молодая женщина. Он случайно заметил этот факт, когда она присела рядом с ним со своим котелком, чтобы перекусить между тренировками, проходившими в тот день так далеко от лагеря, что и его сорвали с насиженного места и отправили вслед за ними с тяжелой сумкой медицинских принадлежностей через плечо, что само по себе вывело Кезона из душевного равновесия.
Чумазые, исцарапанные и покрытые мелкими ссадинами бугры тугих мышц, пропитанная потом затасканная туника, облепленные до колен засохшим илом мускулистые ноги в грубых кальцеяхона ничем не отличалась от остальных устало поедающих кашу воинов, рассевшихся на вытоптанной траве у костра. Но вот Кезон поднял глаза повышеи остолбенел, потому что вместо привычной короткой стрижки увидел туго сплетенную вдоль затылка золотисто-рыжую толстую косу, из которой на сильную загорелую шею и виски выбивались крупные кольца непослушных влажных рыжих завитков.
Ты женщина? невольно остановился тогда Кезон.
Центурион, не донеся ложку до рта, поднял на него глазаи сомнения развеялись окончательно, потому что глаза на этом грязном усталом лице были великолепными и настоящими женскими по разрезу, по красоте ресниц, вот разве что сам взгляд был таким пронзительным, как будто центурион уже натянула лук.
Тем не менее, она дружелюбно улыбнулась врачу, которого распознала по эмблемам на фалерах:
Да. Приятно познакомится. И надеюсь, что наше знакомство и останется таким, не слишком близким.
Кезон профессиональным взглядом сразу заметил шрам у нее на бедре, открывшемся через разорванный подол туники, и несколько рубцов на бровях. Костяшки пальцев, державших котелок и ложку, тоже были покрыты старыми и свежими шрамами от многочисленных рукопашных схваток.
Но при этом девушка была удивительно хорошагибкая, длинногая, с правильными чертами лица, она оставила у врача досадливое впечатление, как если на твоих глазах варвар крушит прекрасную статую работы греческого мастера, чтобы сделать из нее пестик для растирания крупы.
Женщина? С оружием? За что ты так себя ненавидишь? поинтересовался Кезон с участием в голосе. Поискала бы себе мужа, пока не поздно. Разве тебе здесь место?
Она удивленно посмотрела на него и проглотила очередную ложку каши:
А почему нет? Восемь лет было место
Он не нашелся, что ответить. Опять же глаз врача четко заметил, что центурион явно не знала мужчин, что даже не удивило Кезонасам он бы на нее сейчас отнюдь бы не позарился, на такую перепачканную, пропотевшую насквозь и изодранную колючими кустами, по которым ее отряд ползал целый день у болота.
Что, дура, вляпалась? поинтересовался врач у Гайи, как только Марс уложил ее на стол и покинул палатку даже не по настоянию врача, а потому, что за ним прибежал вестовой с коротким:
Тревога! На выезд!
Гайя предпочла промолчатьона боялась застонать, когда врач резким движением раскрыл еще больше ее рану.
Зашьем сейчас, буркнул Кезон.
И Гайя краем глаза увидела, что он бросил в чашу с уксусом иглу с толстой нитью, показавшуюся ей слишком большой и прямой.
Другой иглы нет? Потоньше. Этой же мешки шить, она прекрасно умела зашивать раны и понимала, что такой иглой он зашьет ее через край, захватив широкий край кожи, и до снятия швов не то что тренироваться, она не сможет разогнуть бок.
Капризы? Женские капризы, центурион? поинтересовался Кезон. Боишься, что будет больно? Дать крепкого фалерна? Хотя что может быть мерзопакостнее пьяной бабы
Гайя едва не заскрипела зубами и почувствовала, что злится на Марса, притащившего ее в руки этого коновала. Она подумала, что врача надо срочно менятьи не из-за его отношения к женщине-офицеру, а из сострадания к ребятам, которым приходится попадать в его руки. До нее доходили слухи, что врач жаловался как-то своим коллегам из других подразделений, что спекулатории не могут жить спокойно, и что мало того, что выезжают ночью, так еще и возвращаются ранеными. И это в мирном городе, в столице, где объяснимы только ожоги и переломы вигилов. Она все отчетливее думала о том, что надо сразу же отыскать Рениту и забрать к себе в когорту, тем более, что и сам префект ее знал, да и Дарий с Марсом слово замолвят.
Да, шрам грубый будет, продолжил врач, раскладывая инструмент. А что поделать? Рана явно не свежая, хотя и не гноится. И ее несколько раз бередили. Так что такое месиво разве что схватить парой-тройкой стежков. Чтоб дальше не разъехалось. Да и не выдержать женщине, если я буду как следует обрабатывать. Конечно, будь ты парнем, я б зашил бы частыми мелкими стежками, самому интересно было б. А ты Помрешь от боли.
Гайя молчала, стараясь найти равновесие между сладкими ощущениями поцелуев Марса на своих губах и нарастающей обидой на него. Она понимала, что Кезона не переделать, но зачем Марс отдал ее на растерзание и унижение? Она могла перенести любую боль, не дрогнувно не унижение. И сейчас ее гордость болела больше, чем ребра.
Да ты и так никому не нужна, кроме армии. Тебе ли переживать о шрамах? утешил он ее на свой лад. Хотя, признаться, гнать тебя надо отсюда поганой метлой, пока вовсе не изуродовалась. Кто вот на тебя в постели посмотрит на такую?
Шрамы украшают разведчика.
Разведчика, согласен.
Глаза Гайи наполнились слезами, но она не подала виду, уткнувшись в простыню, которой был покрыт стол.
Позови вестового.
Что за новости? Пришла лечиться, лечись. А то вот нашлась полководица. Без тебя там разберуться.
Позови. Пожалуйста, твердо попросила она.
Кезон с вздохом выглянул на улицу, и в палатку шагнул молодой солдат с копьем в руках, стоявший на посту по охране полевого госпиталяримские солдаты строго следили, чтобы раненые товарищи не подверглись дополнительной опасности.
Он вытянулся в струнку и доложил о своем прибытиивидел, кого привез Марс. А когда заметил рану на боку у командиразастыл окончательно, даже не услышав ее «Вольно!».
Куда уехала группа?
На выезд.
Понятно, что не за земляникой. Куда именно, знаешь?
Так точно! Улица Шорников, школу захватили, там дети и учитель.
Так, она рывком поднялась и села на столе. Зашивание откладывается, затяни покрепче, и я поехала.
Никуда ты не поедешь, спокойно возразил Кезон. Все вы тут такие. Ляг и не мешай. В конце концов, я старше тебя по званию, я старший центурион медицинской службы, и ты сейчас пытаешься оказать неповиновение старшему по званию. Лежи и вспоминай дисциплинарный устав.
Она сделал вид, что смирилась, и жестом отпустила солдата на пост. Кезон вышел следом, сказав, что должен принести из другой палатки какой-то оставленный там инструмент. Она вихрем слетела со стола, схватила первый попавшийся бинт пошире, несколькими витками перехватила сама себя по ребрам и выскочила из палатки. Промчавшись на глазах у изумленного часового в одном набедреннике и повязке в свою палатку, она натянула форменную тунику, схватила доспехи, проверила и вбросила в ножны меч: