Ясно Что ж, жизнь воина чаще всего коротка. А она, судя по всему, воин-то лихой была. Тело как у мужчины. Хотя жаль, что матерью не стала. Все ж красавица редкостная, дети были бы тоже красивыми и здоровыми. Она ж сама-то здоровая была. А то, что израненная, так это по наследству не передается. Да что там говорить Давай о тебе поговорим. Так что ты себе придумала?
Дело не во мне.
Муж? Да вы там что, в своей этой когорте, только и делаете, что лупите по животам и ниже?!
Нет, у него с детства. Друидская отрава.
Ого. присвистнул врач. С этим у нас никто не справится. В смысле, даже не возьмется.
Я так и думала.
А ложь во имя спасения? Вокруг тебя полно здоровых молодых мужчин. Роди от кого захочешь. А ему скажешь, что это ты его вылечила. Позваривай что-нибудь общеукрепляющее. Ванны поделай с ромашкой какой, так, тоже для общей пользы. Мне тебя учить, что ли? Заодно и ценить тебя будет больше.
Она испуганно посмотрела на старого знакомого, от которого не ожидала таких советов:
Ложь Строить жизнь на лжи Не думаю, что мое желание стать матерью так уж велико, чтобы лгать любимому человеку.
Как знаешь. Тут уж я точно не советчик. Я врач. А не философ.
Но в любом случае спасибо, что нашел время на нас с Юлией.
Заходи. И все же подумай.
Секст Фонтей, расслабившись под ее умелыми и чуткими руками, слегка задремал. И ему снилось, что он еще совсем молод, и впервые расстается с юной женой Гортензией, которую и не успел толком узнать. Он надеялся, что успел посеять в ее лоно свое семя, и к его возвращению из похода она уже будет матерью очаровательного кудрявого мальчишки с розовыми круглыми пятками. И все несколько лет, в которые растянулся тот год, молодой центурион, покачиваясь в такт шагам своего коня, погружался в теплые мысли о своем доме, где его ждут жена и сын. Он видел в мыслях, как приедет теплым и ясным весенним утром, как взбежит по мраморным ступеням, заставленным вазонами с диковинными яркими цветами, как Гортензия выйдет ему навстречус непременным сыном на руках.
Но все вышло не так. Промозглая декабрьская ночь. Темный и холодный дом, встретивший его идеальной чистотой и пустотой. И он сам себя почувствовал чем-то лишним в этой гулкой беломраморной пустотезаросший, не мывшийся несколько месяцев, с полумертвой ногой, развороченной галльским копьем. Его привезли умирать
Как он сумел тогда краем уходящего от запредельной боли и усталости сознания увидеть, как Гортензия бледнеет при виде него и летит, летит виском на угол имплювия, равнодушно поблескивающего подсвеченной факелами в руках у солдат, внесших его носилки в атриум? Но ведь успел, соскочил и поймал на руки это худенькое тело, такое странно и неожиданно узкое в бедрах для матери двухлетнего ребенка. Он даже успел подумать, что топот солдат, ржание коней возле дома, закудахтавшие при виде падающей госпожи и его коричневых от гноя повязоквсе это разбудит сына. И он выйдет, увидит и испугается.
Ребенка не пускайте сюда
Какого? Ты привез ребенка, господин? переспросила старая рабыня, и он едва не уронил свою ношу, бессильно присев с ней на руках прямо на пол, опустившись на одно колено, неловко пристроив рядом почти не слушающуюся поврежденную ногу.
Гортензия
Прости, она залилась слезами, уткнувшись в его грязную тунику. Не знаю, за что нас наказала Диана. Просто не дала мне понести от тебя, вот и все. Прости меня
Ты ни в чем не виновата. Он же не умер в младенчестве от твоего недосмотра. Его просто не было. Значит, будет. У нас впереди еще много времени.
Ты не уедешь?
В ближайшее время вряд ли.
Он слышал за спиной отчетливый плаксивый шепот все той же старой рабыни: «если только в хароновой лодке» и вскинул голову:
Вот так вы тут встречаете своего господина? Готовые разве что похоронить?
Стайка немногочисленных, разбуженных среди ночи домашних рабынь испуганно вылетела из атриума, и через какое-то время они уже предлагали ему горячую ванну и поздний ужин. Гортензия, оправившаяся от первого испуга, но все же с опаской заглядывающая ему в глаза, хлопотала с перевязкой:
А утром я приглашу врача.
Он до сих пор сохранил в душе это чувство благодарности к своей Гортензииона возилась с ним полгода, и это не мешало им позаботиться и о наследнике. Но наследника так и не было
Он еще пару раз, возвращаясь из походов, надеялся все же увидеть ее с ребенком на руках. Но увидел с испуганно прижавшейся девочкой, до ряби в глазах похожей на его брата и довольно большой, чтобы быть его собственной дочерью. Так в их жизнь вошла Юлия.
А теперь Юлия готовилась исполнить то, что не сумели сделать они с Гортензией. Вот только мысль о новоиспеченном зяте заставляла Фонтея кряхтеть и стонать, оставаясь наедине со своими мыслями. Эти русые косы почти до пояса, эта разрисованная до плеча рука
Но Рагнар быстро перестал раздражать его своей такой неуставной внешностьюживой ум и природный такт помогли мужчине найти общий язык с родней своей жены. А вскоре нашлось применение и необычной внешности Рагнарапричем совсем перед тем, как северянин, чтобы не служить бельмом в глазу ни у родственников, ни у товарищей по когорте, уже было решился отрезать свои золотые волосы и ходить с обычной армейской короткой стрижкой, лишь бы Юлии было хорошо. Хотя как раз Юлии его волосы и нравились. Если у них выдавался свободный вечер, она усаживала его на кровать после ванны и сама причесывала, заплетала ему косы.
Такая вот необычная внешность Рагнара натолкнула однажды вечером префекта, уныло наблюдающего из своего кресла над обнимающимися в дальнем углу атриума за колонной зятем и Юлией. Он, может, и рявкнул бы на нихно его любимая девочка выглядела такой счастливой, такой вдохновленной и успокоенной, что он не решился.
Префект надсадно размышлял, как ему выполнить срочное задание Октавианаспасти от нескончаемой череды покушений одного из тех немногих сенаторов, которые сохраняли верность не деньгам и даже не ему, императору, а самому Риму. Самое простое, что мог сделать префектэто приставить хоть половину центурии, чтобы караулили круглые сутки под каждым кустом, на крыше и даже в ванне. Но это означало признать на государственном уровне, что император не в состоянии управлять порядком в своем же сенате. А ещепривлечь лишнее внимание к фигуре и так уже порядком запуганного, но еще не сдающегося сенатора, упорно накладывающего вето на все попытки протащить поблажки сторонникам культа пресловутой Исиды. А вот нанять варвара-охранникадля этого и не нужна настоящая угроза. Это просто модно. Сам префект не брезговал появляться вне службы под охраной не своих молодцов. А четырех темногокжих рабов-африканцев.
И полуобнаженный, в длинных кожаных штанах тонкой выделки, с золотистой косой почти до пояса, многочисленными ножами в ножнах на поясе, бедрах и даже голеняхРагнар был еще и украшением, забавным зверем, которого сенатор к всеобщему удовольствию брал с собой и на пиры, и в баню. Естественно, что караул преторианской гвардии в алых плащах и суровыми лицами, с мечами и щитами, с развевающимися на начищенных шлемах конскими хвостами в тепидарии бани смотрелся бы даже не смешно, а просто глупо. К тому же абсолютно все, кто его видел, даже предположить не могли, что этот варвар, покрытый татуировками и шрамами, способен не только понимать латынь, но и писать и читать
Юлии было в любом случае не до смехаона только теперь до конца поняла, какой мучительной жизнью прожила ее всегда добродушная и готовая дать совет и одолжить пол-амфоры масла всем обратившимся к ней соседкам. Теперь они по-прежнему коротали вечера и ночи вместеиногда даже не ложась спать, а так и обнявшись вместе под одним теплым плащом, мучительно прислушиваясь к каждому звуку на улице, к каждому стуку копыт по мостовой. А дождавшисьс затаенным испугом выбегали на крыльцо, тревожно вглядываясь в лица своих мужей: все ли в порядке?
Юлия, иди спать. Тебе вредно сидеть по ночам.
Тетя, я еще немного подожду. Почитаю. Он же обещал.
Обещал, проворчала Гортензия, поправляя непослушные ветки миртового кустика в вазоне. Обещал, значит придет. Только может, поверь мне, завтра придет. А ты невыспавшаяся и в плохом настроении. А ему надо смотреть на твои надутые губки? Он и так устал. Так что давай, дитя мое, умывайся и спать.
А если
А если, то я тебя подниму. Не буду же я кормить сама этого варвара. Еще скажи, что я его купать должна. А рабыня у нас старая. Ей уже это не под силу. Надо тебе в помощь молодую купить. Будет ребенок, и нянька понадобится.
Не понадобится. Рагнар сказал. Что у них матери сами кормят и воспитывают детей. И при этом работают по дому и по огороду сами.
Деточка, где ж я тебе огород-то возьму?! Ну вот разве что в вазонах порыхлить можешь, если так тянет рассеянно ответила Гортензия, занятая своими мыслями.
Женщина размышляла, что приболела совсем не вовремя, и совершенно не собиралась показывать ни Юлии, ни супругу, что последний месяц еле встает по утрам, с трудом справляясь с накатывающей серой тяжелой волной тошнотой и головокружением. Сначала она думала, что съела какой-то залежавшийся кусок по давней привычке подъедать самой то, что уже не дашь ребенку, а выбрасывать жаль. Но дни шли, а легче ей не становилось. И удивляло, что ничего другого у нее не болелоразве что стали отекать ноги, и утром, вставая на пол, она ощущала, что ее ступни как будто припухли. «Не иначе рассказы Юлии о своем самочувствии так меня затронули», подумала она. «Надо же. Как я уже подготовилась стать бабушкой. Даже женские недомогания исчезли. Это боги мне показывают, что все, стала окончательно старухой. Бабка Гортензия»
Хлопнула дверь. Что-то радостно-удивленное крикнула беззубым ртом старуха-рабыня. Пролетела ураганом Юлия. Гортензия присела на кушетку: «А что я побегу? Варвара приветствовать в собственном доме? Парень он неплохой, Юлию любит. А что мне еще надо? Меня не трогают. И ладно».
Рагнар, Юлия повисла у него на шее, не забыв по уже выработавшейся привычке предварительно окинуть немаленькое тело своего мужа цепким взглядом, ища глазами следы крови и прикрытые одеждой повязки. Что сегодня пожелает мой супруг? Ванну? Ужин?
Всего лишь поцелуй моей маленькой красавицы. И больше мне ничего не надо.
Так уж и ничего? лукаво прищурилась она, уютно устраиваясь на его мощных руках.
Совсем ничего, ответил он, целуя ее губы. Ну разве что кусок мяса побольше, и пару лепешек с хорошим куском сыра А так, да, ничего, кроме твоего поцелуя.
Юлия хохотала у него на руках, наполняя своим счастливым смехом каждый уголок дома, даже заставив старую сову недовольно ухнуть где-то под стропилами.
Ты надолго? шепнула она любимому, сразу посерьезнев.
До утра. Это же целая вечность, таким же жарким шепотом ответил он, целуя ее глаза и распущенные по плечам волосы.
Но вечность эта пролетела как один вздохи на рассвете он проснулся первым, выскользнул из-под одеяла так тихо, как только мог, чтобы не разбудить Юлию, безмятежно раскинувшуюся на подушках с детской счастливой улыбкой на разрумянившемся лице. Но Юлия почувствовала его отсутствие и тут же завозилась. Провела рукой по опустевшей половине кровати, сонно сморгнула:
Ты надолго?
Нет, конечно. Разве я могу надолго тебя оставить? Посторожу немного сенатора, и сразу же к тебе.
Она засмеялась, понимая, что он просто шутит, а вернется тогда, когда сможетчерез день, через два, декаду А ей остается сидеть и молиться Виртуте, богине воинской доблести, чтобы привела его снова живым и невредимым назад.
* * *
Ренита, да присядь. Не суетись, Таранис обнял Рениту за плечи, наслаждаясь прикосновениями к ее волосам, распущенным по плечам, что она, вообще-то, делала крайне редко, всегда готовая вскочить и бежать оказывать помощь.
Но вот сейчас на выезде никого не было, разве что стояли обычные патрули на Палатине, но если бы там что и произошло, то, пока вестовой бы долетел до лагеря, а ребята кинулись бы на выручку своим и вернулись быона бы успела бы не только причесаться, но уже и приготовить горячую воду. Ренита горестно вздохнула при этой мыслипри возгласе «Тревога!» у нее каждый раз обрывалось все внутри. И, когда ребята возвращались назад, она точно также, как выбегала несколько лет к Воротам жизнинеслась им навстречу, чтобы как можно скорее остановить кровь, разобраться, кому ее помощь нужна в первую очередь.
Таранис расправил пальцами ее волосы, такой же длины, как и у него самого, но значительно мягче и тоньше. Распущенные волосы Рениты не лежали одной волной, как у красавца-кельта, а тут же разлетались во все стороны по плечам и спине, и она раздраженно сдувала их со лба и отбрасывала со щек.
Что с тобой? Устала? он заглянул в ее глаза, пытаясь в очередной раз найти там ответ на свои вопросы.
А вопросов у него накопилось много, и самым главным был тот, который он не решался задать Ренитеа счастлива ли она с ним? Или просто поменяла одну неволю на другую? Жизнь в преторианском лагере была тяжела для нее точно такжебесконечная работа, удушливый запах пота и крови, с трудом сдерживаемые стоны. К тому же здесь не было даже того подобия жилища и жалкого удобства, к которым она привыклане было своей, пусть и крошечной, комнатки, не было водопровода, являющегося неотъемлемой частью римской жизни. Но Ренита ни разу ему не пожаловалась ни на что Таранис подумал, что она, наверное, никак не может оправиться от потери подругивсе же общение с Гайей придавало сил Рените, и во многом он видел в интонациях, движениях своей любимой то, что она невольно переняла от Гайи.
Он осторожно, чтобы не спугнуть ее хрупкое спокойствие, коснулся губами лица женщины, поцеловал усталые морщинки в углах глаз:
Ты сегодня снова занята?
Нет, рассеянно ответила она, но все же прижалась к его груди, едва доставая кончиком носа прямо между его сосками.
Он наклонился и поцеловал ее макушку, снова расправил непослушные пушистые волосы:
Мне бы хотелось пригласить тебя просто прогуляться вдоль берега Тибра. Надо же, провел год в этом городе, и даже не знал, что тут может быть красиво.
Да? удивилась она. Я родилась здесь. И тоже не знаю, что здесь может быть красиво. И Тибр видела только в городской черте и то, только потому, что иначе на остров к храму Эскулапа не попасть. Он мутный, пахнет фуллоникой и заполнен отбросами.
Тут выше по течению.
А что там делать?
Просто гулять. Посмотреть вокруг себя. Я сегодня там прошелся, - он замялся, поняв, что ни к чему рассказывать Рените про то, что ему пришлось пройтись от палатина вдоль всего Марсова поля, пытаясь понять, где бы мог засесть кто-нибудь, кому взбредет в голову засесть с дальнобойным луком на пути Октавиана, решившего лично посетить не так давно отстроенное здание вигилии на Марсовом поле за театром Помпея.
Ты гулял? удивленно подняла она глаза, и он солгал:
Выбирал место для нашей прогулки. Так что решайся. Там красиво, уже вовсю вылезли какие-то первые цветы.
Какие?
Желтые. И белые.
Она рассмеялась, легонько проведя по его носу кончиком пальца:
Желтые и белые ты же друид! С закрытыми глазами должен каждую травинку знать.
Не переоценивай. Меня с малолетства готовили защищать святилище, а не служить в нем. И трав я не знаю. Может, покажешь какие?
Ренита с недоверием скосила на него глаз:
Ну ладно. А зачем вдруг так?
Он подхватил ее на руки:
Приворотное зелье сварить для одной постоянно убегающей и прячущейся красавицы. Чтобы замечала среди всей этой толпы мужчин одного-единственного, который ее любит настолько безумно, что даже свою жизнь перевернул.
Ты о чем? она испуганно обхватила его шею обеими руками.
Ренита, если бы не ты, вряд ли я бы согласился служить Риму.
Понимаю. Но я думала, это из-за Гайи.
И из-за нее. Но это разное. Вы с ней разные. Она воин. Воин, прекрасный во всех отношениях
Была, уронила Ренита, и две слезы скатились по ее щекам, упав на его грудь.
Таранис жестоко боролся с собойсказать ли ей? Вернулся же в открытую Дарий. И все сделали вид, что так и должно быть. В этой когорте не принято ничему удивляться и задавать лишние вопросы.
Он мысленно вернулся к той ночи, когда сидел в засаде на крыше инсулы, расположенной очень удобно, почти у верхнего изгиба Целия так, что с нее открывался вид сразу на несколько улиц, и ему оставалось только успеть переместиться по покатой, покрытой глиняной хрупкой черепицей крыше или проползти под стропилами. Он выбрал путь под стропиламине потому, что боялся соскользнуть вниз, а потому, что это исключало опасность случайного падения черепицы, что невольно заставило бы поднять голову наверх проходящие мимо друг за другом патрули урбанариев и вигилов. Таранису сверху было не только хорошо их видно, но и слышномужчины, утомленные бесконечным ежедневным кружением по улицам города в поисках тех, кто так или иначе может нарушить ночной покой его жителей. Впрочем, нарушить покойдело относительное в Риме, по которому всю ночь, строго соблюдая закон, установленный Юлием Цезарем, сновали груженые повозки. Они громыхали обшитыми металлом деревянными больними колесами, но хотя бы не сбивали своими бортами людей с узких переходных проходов на низко опущенную, всегда заваленную отбросами и навозом мостовую. Мостовую постоянно чистили государственные рабы, подчиненные курульным эдиламно скорость, с которой жители заваливали улицы, превышала скорость, с которой вывозили мусор. Опять же, даже сам Цезарь решил, что днем могут проезжать беспрепятственно наравне с вигилами и весталкамиповозки мусорщиков.