И нежить не могла сравниться с ним.
Средь них немного помыслами чистых
Дух водяного каждому был зрим.
Лелея месть, Марина понимала,
Что вызови его на смертный бой
И приговор себе бы подписала.
Не ведал жалости могучий водяной.
За ним стояли мир его и тьма,
И ей победа вряд ли суждена:
Пусть ведьма и коварна, и умна,
Но одинокатем обречена.
Все изменилось разом, в одночасье:
Сначала Афанасий к ним забрел
И, вызвав у отца ее участье,
Его доверие и зелье приобрел.
Марина и мечтать о том не смела.
Отравленный напиток духу злому
Она бы и сама сварить сумела,
Но как войти в доверье к водяному?!
Сомнения все леший разрешил.
Был дед Водяник дружен с полевым,
И Афанасий к другу поспешил,
Готовый к испытаниям любым.
Марина с ним обратный путь прошла,
И близость лешего ей голову кружила.
Но ненависть из сердца проросла,
И зелье ведьма все же подменила.
Был дед Водяник обречен жестокой девой.
Что он умрет, дала себе зарок.
Расплачивалась, мнила, той же мерой.
Он должен был отпить всего глоток
Но леший не привычен убивать
И слишком мягкотел, она решила.
Марина не желала рисковать
Коварный ум любовь не ослепила.
Но Прошка и Галинато, что надо,
И ведьма вдруг поверила сама,
Что ждут ее удача и награда,
Коль ей подручных посылает тьма.
Русалка с водяным ее сведет,
А леший пригодится тем, что силой
Он зелье водяному в рот вольет,
И с жизнью будет кончено постылой!
Кто одержимне видит тот помех
Своим мечтам, наивным и безумным.
Не в силах удержать счастливый смех,
Сочла Марина этот план разумным.
Ей счастье грезилось: лишь руку протяни,
Возьми его, согрей своим дыханием
И расцветет оно, собой украсив дни,
Наполнив жизнь ее благоуханием.
Что в прошлом было? Беспросветный мрак,
И одиночество, и слезы, и печаль.
Саму себя терзала, словно враг,
Которому народ чужой не жаль.
Там тьма, там свет. Она сейчас меж них
И в полумраке ждет, едва дыша;
В ней голос крови непривычно тих
Свой выбор делает заблудшая душа.
Был миг одинмогла она вернуться:
Марина вздрогнула при мысли об отце
Но снова ум помог ей извернуться,
И бледность пламенем сменилась на лице.
Все решено, она себе сказала, -
И если не теперь, то никогда!
Прости, отец, что я тебе солгала,
Но трусом был и будешь ты всегда.
Мигнула ведьма Прошке и Марине,
И глаз прищуренный ее сверкнул огнем:
Утопим старика в болотной тине,
И позабудет этот мир о нем!
Едва его недремлющее око
Закроетсяуйдет из жизни страх.
Законы ветхие, которые жестоко
Он насаждал, рассыпятся во прах.
И каждый, как захочет, будет жить,
И сам решать, кого ему любить,
И возродится в жизни новой нежить,
Презрев запрет Творца детей плодить.
Тиран умретвернется в мир свобода.
Пьянит как волязнаете о том?!
Печать проклятья мы сорвем с народа,
И светом озарим печальный дом.
Марина бредила как будто, и слова,
Спеша за мыслью, с губ ее слетали.
И кругом шла у ведьмы голова
Свои мечты ее же увлекали.
Она не видела, как равнодушен взгляд,
Которым старый вор смотрел покорно,
Кивая ей на все слова подряд,
И как русалка хмурится упорно.
В том дух нельзя зажечь, в ком нет души
И жизни смысл давно уже потерян.
Остывший пепел как ни вороши
Не вспыхнет вновь, в грядущем изуверен.
Но бред ее недолго, впрочем, длился, -
Безумие на время лишь нашло, -
И в душу темную вновь демон поселился,
Напомнив ей, что солнце уж взошло.
Довольно слов, Марина крикнула. За дело!
Эй, как тебя, русалка, веришь снам?
Пусть отдохнет твое немного тело,
А дух постранствует и все расскажет нам.
В глаза Галины ведьма посмотрела
И помутнел русалки бедной взор.
Она, как неживая, вдруг осела,
Залепетав бессвязно всякий вздор.
То хлынет изо рта потоком пена,
То дрожь пронзит от пят до головы,
То с голосом случится перемена,
И он напомнит хриплый крик совы.
А то вдруг замолчит и омертвеет,
Порою даже сердце не стучит,
И холодом могильным будто веет
Но вновь конвульсии, и голос вновь звучит.
Я в небе, над землей, парю как птица, -
Покинув тело, дух ее вещал.
Сегодня мне впервые сладко спится.
Так вот что Сатана нам обещал!
А я не верила и думала, что тьма
По смерти ожидает нас, русалок.
Неверием наказана сама
Наш мир в сравненье с этим просто жалок
Верну тебя обратно я в мгновенье,
Коль водяного не отыщешь мне, -
Зубами скрипнула Марина в нетерпенье.
И будешь, как коряга, гнить на дне!
Ужасней не слыхала ничего, -
Язвительно ответил ведьме дух.
Восторга не снесла ты моего?
Прости, что оскорбила бренный слух!
Болтливый дух, Марина покривилась. -
Русалка молчаливою была
Признать приходитсявесьма поторопилась,
И лучше бы я Прошку в транс ввела.
Я вижу дуб, смирился дух, и водяной
В тени его на дне ручья таится
А вот шагает перелеском дух лесной,
И люди с ним Хотят воды напиться
Я знаю все, что я хотела знать, -
Марина оборвала духа грубо.
Пора и в путь! А ну, довольно спать!
Судьба нас ждет у векового дуба.
Глава 14, в которой леший Афанасий водит охотников по лесу, а дед Водяник топит одного из них.
Как будто вечность длилась эта ночь.
Но, неохотно, все же уступила.
И, одряхлевшая, скорей убралась прочь,
Пока глаза ее заря не ослепила.
Был день так юн, что утром звался он
И только мог мечтать пока о власти.
Он царствовално правил миром сон,
Союзник смерти и противник страсти.
Без сновидений жуток был бы мир,
И даже нежити они необходимы
Для сотворивших дьявольский кумир
Черты его всегда должны быть зримы.
У каждого свой Бог, свой Сатана.
Душа ли, духего лишь и приемлют,
Когда тот в пелене туманной сна
С небес, из ада ли спускается на землю.
И утешает, словом иль безмолвно,
Даруя силы умереть иль жить.
Ведь милосердие настолько же условно,
Как свет и тьмаих трудно разделить.
О Боге Афанасий думал мало,
А Сатана был, как звезда, далек.
Его величие манило и пугало,
И сердца лешего он тоже не привлек.
Был дух лесной свободен, словно ветер,
И споров богословских не любил.
Он сиротою жил на белом свете
И только лесу бы, случись, поклоны бил.
Вот почему людей он ненавидел.
Те приходили в леск нему домой, -
И никогда никто из них не видел,
Что лес имеет дух, что онживой.
Кто срубит дерево, кто ветви обломает,
Траву ли вытопчет, костер ли разожжет
У лешего аж сердце замирает,
И адским пламенем его обида жжет.
Но, думал Афанасий, все же хуже
Те из людей, что мирных зайцев бьют.
Охотники подобны мутной луже,
Откуда все пороки жадно пьют.
И первым среди них Георгий слыл.
Он жалости к зверям лесным не знал,
А на охоте столь жестоким был,
Что раненых, как волк, он загрызал.
Но этим утром был Георгий мрачен,
Как будто что тревожило его,
Иль был внезапно чем-то озадачен.
Он шел, задумавшись, не видя ничего.
А между тем смотреть бы в оба надо,
Таким он леса прежде не видал.
И что ни шаг, то новая преграда
Кусты колючие, овраг или завал.
Давно уже в траве пропала тропка,
Никто и не заметилкак, когда
Мох под ногами проседает топко,
И заполняет тут же след вода.
Деревья и кустыи те во мхах,
Как кабаны, все поросли щетиной бурой.
Застойный воздух сыростью пропах,
И местность кажется убогой и понурой.
Какие зайцы? Выпь здесь не живет.
Лишь мошкара, тяжелой мрачной тучей
Закрыв полнеба, сладострастно ждет
И жало точит яда каплей жгучей.
Гнилое место, бородач сказал
И благодарный взгляд в ответ увидел.
Юнец, что было сил, ему кивал.
Но старика словами он обидел.
Тот, глянув искоса, приклад рукой погладил,
Невольным жестом выдав злые мысли, -
С ружьем своим Георгий только ладил, -
И оба бунтаря мгновенно скисли.
Уж несколько часов брели они,
Но даже тени зайца не видали.
Порой за зверя принимали пни,
Но, ружья вскинув, сразу опускали.
Лес словно вымер, был как неживой,
Иссякло в нем дыхание как будто.
Застыл вокруг, насупленный и злой
И ненавидящий, казалось, это утро.
Ни зверя, и ни птицы, и ни гада.
Такого не бывало отродясь.
Казалось, распахнулись врата ада,
И крест творя, они вошли, молясь.
Мы были здесь, воскликнул вдруг юнец.
Не ври, дурак, Георгий возмутился. -
Как смеешь обвинять меня, птенец,
Что я в лесу да вдруг и заблудился!
А я не говорил, что заблудились, -
Юнец упрямо голову склонил.
Но снова мы в то место возвратились,
Где в прошлый раз я нож свой уронил.
Докажешь чем? старик сурово глянул
И потянул, как невзначай, ружье к себе.
Ты мелешь языком уж слишком рьяно
А вот и доказательство тебе!
Георгий смолк, он сам уже заметил
Нож в прелый мох вонзен по рукоять.
Юнец сосну им час назад пометил,
Не думая вернуться к ней опять.
Ты думаешь, я нож свой не признаю,
Иль как грибы в лесу ножи растут?
И сам слова он вырезалчитаю!
«Великий и ужасный я был тут»?
Кривая надпись все еще сочилась
Древесным соком, словно кровью зверь,
В котором сердце все слабее билось,
И громче, чем юнец, кричала: «Верь!»
А ведь и верно, бородач сказал. -
Вот нож его, а вот мои следы. -
И на пустую банку указал.
Я пиво пил Недолго до беды!
В курятник на охоту вам ходить, -
Старик с презрением вокруг себя смотрел.
А лучше дома с бабами блудить.
Я верно говорю, эй, ты, пострел?
Старик шутил, скрывая липкий страх
Впервые в жизни он в лесу кружил, -
А сердце билось птицею в силках
Видать, нам леший путь заворожил!
Георгий ли сказал, иль ветер дунул?
Но закрестились тут же разом все.
Через плечо три раза каждый сплюнул.
Вот почему, старик прозрел, я как во сне!
Я помню, говорил мой дед покойный
Он сам в лесу однажды заплутал, -
Что дух лесной настолько беспокойный,
Что даже ночью спать им не давал.
Но главноетебя лишает воли:
Ни ног, ни рук не чувствуешь своих.
Во всем ему покорен ты, доколе
Он тешится Знал дед мой все про них!
Притихший было лес вдруг зашумел,
На сотни голосов перекликаясь.
Как будто ветер, заскучав, в ветвях запел,
Тоскою вековою бурно маясь.
Протяжно выводил, без всяких слов,
И плакал, и свистал он, и аукал.
То ухал громко, будто стая сов,
То глухо, словно филин дикий, гукал.
Грозится дух, Георгий пробурчал. -
И то сказать, в его мы полной власти.
Мой дед его неделю приручал
Сдается мне, нас ждут Христовы страсти!
Уж начались, юнец стучал зубами. -
Мужик, что приблудился, вдруг исчез.
Он всю дорогу семенил за нами,
Но нет его сейчас, кругом лишь лес.
И все-таки ты глуп, вздохнул старик. -
То не мужик, а леший сам и был.
Прислушайсяего ты слышишь крик.
Я знал о нем и помнил, а забыл!
А вывести теперь сумеешь нас? -
На старика с надеждою смотрели
Две бледные от страха пары глаз.
Но лишь отчаянье в лице его узрели.
Не узнаю я здешние места, -
Признался он. Мне все здесь незнакомо.
И на душе такая маета
Едва ли доведу я вас до дома!
Ведь с нами Бог, парнишка закричал. -
Прочтем мы вслух заветную молитву
Не может быть, чтоб ты ее не знал!
И проиграет леший эту битву.
Да Бог с тобой, Георгий зло ответил. -
С рассвета он за нами вслед шагал,
А ты, безмозглый шут, и не заметил,
Что крест его нательный не пугал.
Скорее лешего мы дрыною бы вздули, -
И взвел старик ружейные курки. -
Вот разве что испробовать мне пули
У духа даже шкура есть таки!
Ружье на лес навел и прокричал:
Коль ты не трус, то покажись мне, дух!
Ведь я тебя как друга привечал
И не терзал твой воем диким слух.
Обижен чемтак выскажи обиду,
Пусть снизойдет прозрение на нас.
Ты леший добродушный вроде с виду.
И деда моего не ты ли спас?
Он говорил, и будто слушал лес,
И понимал Георгия слова,
И проявлял к ним явный интерес
Шум затихал, лишь ухала сова.
И от сосны вдруг отделилась тень
Прозрачней воздуха она почти была,
Туманнее виденья в ясный день, -
И, как зверек пугливый, замерла.
В ружья прицел старик ее поймал,
Глазам своим и веря, и не веря.
Он в дымке этой лешего признал,
И духа приравнял к лесному зверю.
Сверкнула молния, за ней вторая разом.
В сосну вошли две пули, чмокнув зло.
Инстинкт охотника быстрее был, чем разум,
Однако с нежитью ему не повезло.
Пропали только даром два заряда,
Да дерево невинно пострадало.
В кровь старика как будто влили яда,
И сердце близость смерти угадало.
Он лег на землю, будто вдруг устал,
И опустилось небо слишком низко
А где-то в чаще леший хохотал,
То очень далеко, то очень близко.
Георгий, что с тобой? юнец спросил.
Старик его как будто не расслышал.
Он словно с кем-то в небе говорил,
И только он один ответы слышал.
Смотри, он посинел, юнец завыл. -
Эй, борода, а вдруг старик помрет?
Уж лучше он, чем мы. Ты не забыл?
Он возмечтал, что лешего убьет.
Как можно угрожать нечистой силе?!
Ее, ты видел, пули не берут.
Мы лешего порядочно взбесили,
И если не старик, то все умрут.
А лешему до нас какое дело?
С Георгием ведь счеты сводит он.
Умрет старикв лесу мы бросим тело,
Нам ссориться с нечистым не резон.
И с мыслью жить, что я его убил?
Да лучше пусть сдерут с живого кожу.
Не брошу я его, юнец вопил.
А леший попадетсяплюну в рожу!
Был прав Георгийты и впрямь дурак.
Иван и есть, видать, не зря назвали.
В лесу, скажу тебе, любитель драк,
От лешего живым уйдешь едва ли.
Идем с утра за старикомкуда пришли?
Болотоне болото, мошки, сырость
И сами-то не знаем, как зашли.
А как обратно, ты скажи на милость?!
По звездам выйдем мы, сказал Иван. -
Нам Млечный Путь из леса путь укажет.
Затем он человеку был и дан!
Спасет нас Бог, а лешего накажет.
Не бойся, Петр, со мной не пропадешь.
Я с виду лишь дурак, не по природе.
Умнее и захочешьне найдешь.
Одна бедаглупею при народе.
Живи, как хочешь, я жекак могу, -
И на него ружье направил Петр.
Себе я сам, прости уж, помогу
Движение однои будешь мертв!
Спиною повернуться не осмелясь
Дрожали даже пальцы на курке, -
Он быстро уходил, в Ивана целясь,
На мир озлобясь в собственном мирке.
Иван не двигался и даже не дышал,
Как идол каменный, в безмолвии застыл
И повода спустить курок не дал.
А Петр, покорность видя, поостыл.
В глазах Петра плескалась яро тьма,
В них не было ни проблеска, ни тени,
Как будто бы они сошли с ума,
Попав во власть гнетущих наваждений.
Он слепо шел, дорог не выбирая,
И, спотыкаясь, падал и вставал,
В игру со смертью странную играя,
В которой изначально проиграл.
Редел деревьев строй, и хмуро небо
Лишайником цвело над головой.
Петр отроду в лесу так долго не был
И, зарекаясь впредь, спешил домой.
Ни голода, ни жаждытолько страх,
Что гнал вперед, и больше ничего.
Животным страхом будто он пропах,
И запаха страшился своего.
А плоть была сейчас полумертва,
И с миром внешним связь ее пропала.
Раскаянье не мучило Петра.
Душа с небес в кромешный ад упала.
Тьма одолела доброе все в нем,
И, торжествуя, погасила искру божью.
И адским освещая путь огнем,
Душа Петра брела по бездорожью.
А плоть его к ручью лесному вышла,
Как поманил ее замшелый дуб с дуплом.
Уж так в судьбе Петра нескладно вышло
Сбежав от лешего, столкнулся с худшим злом.
Ручей был неширок. За ним тропинка,
Как змейка пестрая, осокой поросла.
На берегу секундная заминка
И в воду Петр вошел, в объятья зла.
Шагнули по колено, шаг другой
До пояса, по грудь, над головой,
И словно прикоснулся кто рукой.
Уже он дна не чует под собой
Казалась с берега прозрачною вода
Вдруг тиною запахла, помутнела.
И померещилось Петру, как борода,
Свиваясь кольцами, его обвила тело
Петр закричал от ужаса невольно
Все было кончено в мгновение одно.
Мелькнула мысль последняя: «Как больно!»