Каменья, слитки, украшенья,
Бессчетно золотых монет
Ведь ты богаче, без сомненья,
Всех богачей, что видел свет!
Как можно в этакой норе
Хранить несметные богатства?!
И очи я возвел горе
Мои закончились мытарства!
Ты прежде крал, теперь убьешь, -
В раздумье молвил Никодим.
Напрасно почитал за вошь
Тебя яты неустрашим!
Ругайся, смейся, если можешь,
Мне легче будет так, поверь.
Язык ты свой и сам стреножишь,
Как смерть тебе откроет дверь!
Был страшен Прошка в этот миг:
Шерсть грязная вся дыбом встала,
Как гром осенний грозный рык,
И молния в глазах блистала.
А Никодим, как столб, застыл,
Рукой-ногой не в силах двинуть.
Заговорен он Прошкой был,
И мог легко безвинно сгинуть.
Но если б леший выбор дал:
Расстаться с жизнью или с домом,
Скорее бы он жизнь отдал,
Чем в торг вступил с презренным вором.
Гордынясмертный грех, беда,
И с Сатаной обручена.
Недаром нежить навсегда
Хранить ее обречена.
Был горд и Никодим сверх меры,
Он о пощаде не просил.
Так воин, гибнущий за веру,
Боль терпит из последних сил.
Но надо ведь еще убить
Как видом был ни грозен вор,
А полевого погубить
Не мог простейший заговор.
Заклятья смерти нет опасней.
Любого, кто прибег к нему,
И самого могли напасти
В большую ввергнуть кутерму.
Порой бывало, что с заклятым
И тот, кто проклинал его,
Мир покидал, сам тьмою взятый,
Пав жертвой гнева своего.
Был леший не из смельчаков,
И рисковать он не любил.
А смерть будь сам принять готов
Давно бы он уже убил.
«Русалка, мысль к нему пришла, -
Заклятье пусть произнесет.
Где схрон, она мне донесла,
И тайна вместе с ней умрет!
Избавлюсь от обоих разом,
Коль повезет, а нетпотом
Русалку изведу я сглазом,
Закрою рот ей вечным сном!»
И, разрешив свои сомненья,
Вор старый зябко вздрогнул вдруг,
Подумав, что без сожаленья
Он щедро сеет смерть вокруг.
И не раскаянье, а страх,
Что смерть придет за ним самим,
Мелькнул, как тень, в его глазах.
Но Прошка совладал и с ним.
Он был сейчас безумен словно,
Но мыслил ясно и логично:
Склонить русалку к мести кровной
Обманом только мог привычным.
Что наплести и как подать,
Чтоб в ней взыграл ретивый дух,
Бессмысленно сейчас гадать,
Подумал старый леший вслух.
Начать лишь надо разговор.
Обиду, ревностьвсякий вздор,
Коль между ними есть раздор,
Взрастить сумею выше гор!
А ты постой и подожди, -
Он обратился к Никодиму.
Тепло здесь, не идут дожди
И хорошо, наверно, в зиму.
Вот только не видать ни зги
Раздолье для любого вора.
Ты мне богатство сбереги,
И, так и быть, умрешь не скоро.
Типун тебе! Ведь я устал.
Все в день одинигра, дорога
Так я умру, ты обещал?
Ну что же, отдохну немного!
Был верен до конца себе
Неугомонный полевой.
Смеялся он в любой беде.
А сам уж был едва живой.
Все онемело у него,
Он спотыкался языком,
И лишь отважный дух его
Не преклонялся пред врагом.
Скривился леший, но смолчал,
Бежал, скрипя клыками, прочь.
Вслед что-то Никодим кричал
Прохладой освежила ночь.
И, ярости своей дав волю,
Вспугнув ночную тишину,
Оплакивая леших долю,
Выл долго Прошка на луну.
Могло бы показаться: Бога
Он молит милосердным быть
И, наказав когда-то строго,
Позволить вновь, как прежде, жить.
Ведь так бывает, что и нежить,
Как грешник, кается в вине,
И просьбами слух Бога нежит,
Взалкав забыть о Той Войне.
Но Прошка даже с Богом в торг,
Вступил бы, доведись просить.
Чужие беды лишь восторг
Могли в нем дикий пробудить.
И заунывный волчий вой
Был вряд ли плач по Сатане.
Но, впрочем, сердце с головой
Порой в разладе при луне.
Как плод, что цвел в саду небесном,
Она набухла над Землей,
И ночь всю в поединке честном
Извечный бой вела со мглой.
Ее к рассвету победила
Воительница князя тьмы
И небо густо очернила,
Не пожалев своей сурьмы.
И мир затих, печально внемля
Ветрам, что испокон веков
Пытаются утешить Землю,
Ей навевая сладость снов.
В сей час не спал лишь Никодим.
Не мышцыразум напрягал,
Страшась того, что будет с ним.
Но ум ему не помогал.
Бессильна мысль пред заговором,
И Никодим об этом знал.
Но, поддаваясь уговорам,
Былой в нем здравый смысл молчал.
Бывает, что в одно мгновенье
Ночь, словно искра, угасает,
Как будто ветра дуновенье
Свечу небрежно задувает.
Но ночь бывает и иной.
Тогда она, как вечность, длится,
Пугая чуткой тишиной,
И, как пожарище, дымится.
В разгульной жизни Никодима
Бессонных и не счесть ночей,
Но в эту рядом с ним незримо
Смерть не смыкала злых очей.
К утру он все-таки признал,
Что истязал себя напрасно.
И, духом ослабев, призвал
К себе на помощь друга страстно.
Эй, Афанасий, где ты, друг,
Куда идешь неутомимо?
Прислушайся, а ну как вдруг
Услышишь голос Никодима.
Я выручал тебя всегда,
Пришла пора и поквитаться.
Спеши, иль, может, никогда
Нам не придется повидаться!
И в затуманенном сознанье
Вдруг, словно гром, раздался голос:
Скорей падет все мирозданье,
Чем с головы твоей хоть волос!
И Афанасийморок дивный!
Пред Никодимом сам предстал.
Из тьмы он вышел, еле видный,
Как будто бестелесным стал.
Зато глаза, как свет, ясны,
Как будто бы промыли их
Настоем трав, что до весны
Под снегом спят в полях земных.
Отсутствие бровей, ресниц
Лишь придавало глубину
Недаром филин среди птиц
Мудрейшим назван в старину.
Был полевой рад несказанно,
Что призрак друга посетил
Его негаданнонежданно
И утешал, что было сил.
Но, не смущаясь тем нимало,
Виденье привело с собой
Дух девы рыжей и взывало:
Эй, Никодим, да что с тобой?!
Ты, несомненно, добрый малый,
Таким и Афанасий был, -
Ответил полевой устало.
Но Сатана меня забыл.
Я говорюи сам не верю:
Не до веселья нынче мне.
Ведь попади я в лапы зверю,
То меньше мучился б вдвойне!
Будь Афанасий здесь сейчас,
Не ты, бесплотный морок бледный,
От смерти он меня бы спас.
Но сам в беде он, видно, бедный!
Заворожен твой друг и бредит, -
Прервала дева разговор.
Спроси его, пусть он ответит,
Наложен кем был заговор.
И Афанасий во плоти
Ожег дыханьем полевого:
Эй, Никодим, не лопоти!
Кто пожелал тебе дурного?
И, слово за слово, сумел
Он выпытать, как Никодим
Злых чар избегнуть не сумел
И после что случилось с ним.
Нет проще, ведьма прошептала, -
Всех чувств и тела онеменье!
Рукой коснулась, пошептала
И заговор был снят в мгновенье.
Так ты не призрак, а живой?!
И другу распахнул объятья,
Смеясь и плача, полевой,
Освобожденный от заклятья.
И Афанасий с Никодимом
Расцеловались горячо.
Из городада невредимым? -
Вскричал тот. Сплюнь через плечо!
И, трижды плюнув сам, признался:
Прилипчив суеверный страх!
Но я, признаюсь, ошибался,
Зло видя только в городах.
Оно повсюду, где порок
Гнездо в сердцах коварных свил,
И я даю себе зарок, -
Он смолк внезапно и спросил:
Да, кстати, что за солнце вдруг
Мой скромный посетило дом,
Мою лачугу из лачуг,
Где мрак кромешный даже днем?
Мариной Силовной зовусь, -
И ведьма руку протянула.
Я зло и есть, и тем горжусь.
Ты уж прости! И подмигнула.
Я не всегда такой, поверь, -
Воскликнул восхищенно тот.
Глаза скорее с сердцем сверь
В набат оно недаром бьет
И предвещает: быть беде! -
Вмешался леший в разговор.
Порок, зарок А зайцы где?!
Куда загнал их старый вор?
И Никодиму рассказать
Пришлось все без утайки другу.
Решил он рану врачевать,
А не потворствовать недугу.
Был Афанасий сильно взбешен.
Но, лишь себя во всем виня,
Скрыть не сумел, как безутешен:
Ночь, звери, лес И без меня!
Так что болтаем зря? В дорогу! -
Вмиг загорелся Никодим.
Быстрее зайцам на подмогу!
Вот только Прошка Как быть с ним?
И было отчего смутиться:
Вернется леший в дом пустой
И полевому в путь пуститься
Придется по миру с сумой.
Обчистит он меня до нитки, -
Вздохнул печально полевой.
Я сберегу твои пожитки, -
Марина молвила. Не вой!
Не страшен мне ваш ярый враг,
С ним совладаю без труда.
В лесу же топь иль овраг
Того гляди, свалюсь туда.
Поберегу я лучше ноги,
И без того горят в огне,
Так истоптала их в дороге.
Не беспокойтесь обо мне!
Все взвесив, леший с полевым
Решилитак тому и быть.
Ведь лес, и верно, мог быть злым
И горожанку невзлюбить.
А силы ведьмы колдовские
Их в трепет привели самих.
Ухватки Прошки воровские
В сравненье с ними просто чих.
И Афанасий с Никодимом
Оставили ее одну,
Во мгле растаяв легким дымом,
Беззвучно канув в тишину.
Глава 11, в которой Афанасий и Никодим в поисках зайцев набредают на охотников и решают завести их в болото.
Как хорошо быть снова дома!
Не изменилось ничего.
Холмы, тропинкивсе знакомо,
И, как нигде, дышать легко.
И Афанасий каждым вздохом
Им о своей любви кричал.
Вот дуб, седым поросший мохом,
Что с новой бурей лишь крепчал.
А от него рукой подать
До тихой рощицы сосновой.
Здесь он любил порой мечтать,
Взяв сон недавний за основу.
И если по ручью идти,
Что между соснами плутает,
То можно к бучилу дойти,
Где дед Водяник обитает.
Вода шумит, стекая в падь,
И водяной, хоть нравом лют,
Валежником насыпал гать,
И звери мирно воду пьют.
Как Афанасий мысль не гнал,
Но возвращалась та упорно:
Ужель напраслину сказал
На водяного Прошка вздорный?
И был напрасен долгий путь,
И возвращение с Мариной
Но как тогда в глаза взглянуть,
Когда к ней явится с повинной?!
Как скажет деве он, простак:
Доверчив, мол, был и проворен,
И бучу поднял просто так
В веках он будет опозорен!
И, голову склонив понуро,
За полевым брел леший вслед,
Вокруг поглядывая хмуро
И новых ожидая бед.
А Никодим, напротив, шел,
Сияя солнцем в день погожий.
Он словно вновь алмаз нашел,
Во всем на Черта Око схожий.
В мечтах, сомненияхне сразу
Друзья заметили вдали
Кровавому подобный глазу
Огонь, что люди разожгли.
Костер то будто затухал,
То вдруг он утреннюю дымку,
Воспламенившись, обжигал
И в пляс пускался с ней в обнимку.
Вокруг огня сидели трое,
Вели неспешный разговор.
От зайцев всей деревне горе, -
Сказал старик, один разор!
А молодой с угрозой ухнул.
Двустволку тут же сняв с плеча,
Изобразил он: «Бах!» и рухнул,
Как заяц раненый крича.
Враз стихли все ночные звуки.
И в первозданной тишине
Звучал крик боли, полный муки,
Как будто корчился в огне.
Ребенок плачет так порою,
Когда терпеть невмоготу,
Платя ценою дорогою
За жизнь и сердца наготу.
И содрогнулись нежить, звери,
Жильцы лесов, полей и рек,
В предсмертный этот плач поверив.
Смеялся только человек.
Так зайцев расплодилось много, -
Старик свою продолжил речь, -
Что скоро мы косых с порога
Начнем стрелятьи сразу в печь!
Покроется румяной коркой
По мне, так мяса нет вкусней.
Накладывай тарелку с горкой,
И мигом я расправлюсь с ней.
Он, не сдержавшись, облизнулся,
Гнилых ряд обнажив зубов.
В нем дух былой сейчас проснулся,
Он полон сил был и здоров.
Ведь человека предок дикий
Охотой лишь и промышлял,
В звериных шкурах и безликий,
Свой голод кровью утолял.
Из рая изгнанный, на воле
Он выживал, как только мог,
Чужой не сострадая боли,
Забыв, что есть на свете Бог.
А Бог тогда страдал и сам
Так долго это время длилось,
Что не изгладить и векам,
Пусть все давно уж изменилось.
Старик не знал, как дело было,
И почему в душе его
Порой рождалась злая сила
И кто виновником всего.
Но точно знал он, что охота
В нем пробуждала жажду жить,
И он ее с большой охотой
Спешил убийством утолить.
Немало на своем веку
Он истребил зверья лесного,
Но сладко спится старику,
Не мыслит он себе иного.
С ружьишком стареньким одним
Бродил всю жизнь он по лесам,
И смерть шагала рядом с ним,
Но чаще по его следам.
И если б только можно было
По смерти собственной своей
Душе бы приказал унылой
Ружьишко взяв, идти за ней
Сегодня славно постреляем!
Жаль, без собак, скривился он.
Зато никто не выдаст лаем,
В тайге шуметь ведь не резон.
Но не беда, я буду с вами,
Со мной не бойтесь ничего!
И закивали головами
Согласно спутники его.
Ужо посмотрим, так ли это! -
Как будто ветер ноту спел,
Иль филин злобно гукнул где-то
То Афанасий не стерпел.
Подкравшись тихо, с Никодимом
Давно он прятался в кустах.
Старик пропах табачным дымом
И пробуждал в нем гнев и страх.
Я заведу людей в болото, -
Беззвучно другу он сказал.
А угодит в трясину кто-то
Я лишь тропинку указал.
Ты поспеши-ка к водяному,
Гостей незваных пусть он ждет.
Не верю я, что духу злому
Предать нас вдруг на ум придет.
Коль даже зол на леших он,
Но человекисконный ворог.
А дед Водяник чтит закон,
Ему он больше жизни дорог.
Уже одной ногой я там, -
Ответил Никодим, смеясь.
И ты поверь моим словам
Лицом я не ударю в грязь!
Сказав, он в тот же миг пропал,
И даже куст не шелохнулся.
Заклятье леший прошептал
И человеком обернулся.
Лишь глаз наметанный бы смог
В нем прежние черты найти.
Но если только суд не строг
За божью тварь легко сойти.
Отводит взгляд, стыдится словно,
И гол лицом, как будто брит, -
Урод он внешне, безусловно,
Знать, оттого всегда молчит.
Когда охотники бы знали,
Что леший вдруг к костру их вышел,
То враз бы нежить в нем признали
Но не пришло подсказки свыше.
Старик взглянул из-под бровей
Был мужичонка хлипковат
И под котомкою своей
Согнулся, будто виноват.
Страшиться не было причин,
И он кивнул: Садись к костру!
В лесу нам твой не важен чин
И робость нам не по нутру.
Спасибо, добрый человек, -
Чуть слышно леший глухо буркнул,
Глаза прикрыв завесой век,
И в тень, как ящерица, юркнул.
Шумел лес грозно за спиною,
Людей неистово кляня,
Грозя им участью всем злою
И в бедах их во всех виня.
Но человек и глух, и слеп.
Он, притязая на господство,
Не ведает, как он нелеп
И как убог в своем уродстве.
Мог Афанасий подсказать,
Спроси охотники его.
Но те и не желали знать,
В плену безумья своего.
Сойдет он за собаку нам, -
Шепнул старик, сверкнув глазами.
Ему нести я зайцев дам,
И налегке пойдем мы сами!
Он что-то все воротит рожу, -
Сказал с опаской молодой.
И у меня мороз по коже, -
Признался третий, с бородой.
Что за беда? старик зевнул,
Лениво рот перекрестил.
Да он ведь попросту заснул,
Должно быть, выбился из сил.
В лесу страшитесь лишь огня
Да затеряться меж трех сосен.
Зовут Георгием меня,
И я всегда победоносен!
Немало прежде бедолаг,
Что с миром не живут в ладу.
Передо мной спустили флаг
И служат дьяволу в аду.
Среди людей, скажу по чести,
Себе врагов не наживал.
Чтоб избежать их кровной мести,
Курок я первым нажимал.
Я твердо знаю: спор любой
Мне пуля выиграть поможет,
И честен я с самим собой
Других пусть червь могильный гложет!
Старик уже почти кричал.
То ль оправдаться он пытался,
То ль смертный грех изобличал?
Но вновь непонятым остался.
Ведь были спутники его
Распалены грядущей бойней
И не слыхали ничего.
Ему б час выбрать поспокойней
А правду люди говорят -
Медведь здесь оборотень бродит,
Парней и девой всех подряд
В берлогу жить к себе уводит?!
Старик метнул тяжелый взгляд
И встретил юный, глупый, чистый
На кой они медведю ляд?
В нем жить не может дух нечистый.
Вот волк совсем иное дело,
И от него не жди добра.
Легко свое меняет тело
Он в полнолунье до утра.
Однажды я видал такого.
Его и пули не берут!
Молитва лишь от духа злого