Да крест серебряный спасут.
Молитва? Ну, тогда пропал.
Ведь ни одной, ей-ей, не знаю.
Юнец в затылке почесал.
Прочти, Георгий, заклинаю!
Коль встречу волка я в лесу,
То помолюсь на всякий случай,
И душу тем свою спасу.
Георгий, научи, не мучай!
Не будь таким ты дураком!
Сам видишьнебо заалело, -
Старик ткнул парня кулаком.
Гуляй до полнолунья смело.
А зайцы-оборотни есть? -
Бок почесав, юнец спросил.
Узнаешь сам, как брошу здесь, -
Старик угрюмо пробасил.
Эй, борода, уйми мальца,
Да посмотри, сухи штаны ли
На нем от страха нет лица
Ох, что-то кулаки заныли!
И он, бранясь сердито, встал
И пару плюх юнцу отвесил.
Затем кострище затоптал
И, зло сорвав, стал снова весел.
В час этот ранний зайцы спят,
Они такие же, как мы.
Как Иисус будь я распят,
Коль не набью своей сумы.
Что человек и заяц что?
Несоразмерны величины!
Ябожья тварь, а он ничто,
И есть на то свои причины.
Как я, он тоже может плакать.
Но может ли, как я, страдать?
Коль нет души, то слезы слякоть,
Здесь даже нечего гадать.
И зайца предавая смерти,
Творю благое дело я
Ведь без души живут и черти,
А знать, они одна семья!
И сам невольно в небо глянул,
Как будто знака ожидал
Он в доказательство, что спьяну
Вдруг волю Бога угадал.
Что хочет, то и видит каждый.
Он не увидел ничего.
Пророк Георгий был неважный,
И не сподобил Бог его.
Но что о небе говорить
Он лешего вблизи не видел
И продолжал речами злить
Как Афанасий ненавидел!
Впервые в жизни люто так.
А он веков прожил немало.
Но все ж был не такой простак,
Чтоб показать до срока жало.
Смиряя гнев, он молча брел
Вслед за людьми с котомкой тощей.
Он, наконец, в себе обрел
Своих великих предков мощи.
Он лешим чувствовал себя
Впервые, может быть, с рожденья.
И, в сатанинский рог трубя,
В нем дух пылал и жаждал мщенья.
Глава 12, в которой Прошка попадает в западню ведьмы, а Никодим встречается с водяным.
Спеша за другом что есть мочи,
И не подумал полевой,
Что надо быть беспечным очень,
Чтоб ведьме дом доверить свой.
Но даже если мысль закралась,
Тревожился напрасно он
Марина золота чуралась
И красть ей было не резон.
Сокровищ вид ее смутил
На миг всего. Ей стало душно
Но дух в ней пламень погасил,
И отвернулась равнодушно.
Но дерзкий план созрел мгновенно.
(Одной не так-то просто мстить!)
Она решила вдохновенно
Беднягу Прошку подкупить.
Убить за клад чужой готовый,
Вор старый ведьме угодил.
По нраву был союзник новый,
Такой как раз ей нужен был.
Безмозглый, хитрый, очень жадный
Достоинств всех его не счесть.
Но, что важнее, беспощадный
И ставит выше жизни честь.
Не всякому дано понять,
Как можно с будущим проститься
И все, что было, потерять,
Чтоб лютой местью насладиться.
Марина знала, что хотела,
И понимала, что теряла.
Но ни о чем не сожалела
Своею мерой измеряла.
Заклятье ведьма прошептала
И сотворила образ мнимый.
Тот, неживой, вздыхал устало,
Во всем похож на Никодима.
Покуда Прошка все поймет,
Его я волей овладею.
Пусть карачун меня возьмет,
Коль не внушу свою злодею!
В моих руках он будет глина,
И я вдохну свой дух ему, -
Так, богохульствуя, Марина
Врагу грозила своему.
А Прошка в этот час с русалкой,
Шел без дороги через бор.
Галина выглядела жалкой,
И боль туманила ей взор.
Добром поладить не сумев,
Не соблазнив русалку златом,
Задумал леший, озверев,
Убив обоих, стать богатым.
Не долго думая, избил
До полусмерти вор Галину
Он возражений не любил, -
И нес теперь, взвалив на спину.
Напрасно, леший, тратишь силы, -
В себя придя, она стонала.
Убить тебя когда просила,
Что и сама умру, я знала.
А потому не страшно мне,
И ты меня не запугаешь.
Ужасней нет стареть на дне,
Ненужной всем. Ты это знаешь?!
Недолго ждатья поспешу!
Мне редко прежде так везло
Одним я махом разрешу
Задачи две, сказал он зло.
Ведь смерть возьмет за вас двоих
Одну лишь плату, а забудет
Напомню о правах своих.
А там что будет, то и будет!
Однажды ведьма мне гадала -
Им прорицать одним дано, -
И знаешь, что она сказала?
Всем умереть нам суждено!
Молчи, взъярился старый вор, -
И без тебя озноб по коже!
Сперва затеял разговор,
И трусишь сам теперь, похоже?
Будь дольше чуть еще их путь,
Обиды вор не снес бы злейшей
Свою от всех скрывая суть,
Был Прошка трус наипервейший.
Для нежити порок изрядный.
Ведь в этом племени любой,
Пусть даже самый заурядный,
Спроси егохрабрец, герой.
Умело Прошка прятал страх
За внешней грубостью своей.
Порой на первых он порах
Казался прочих леших злей.
Но чуть отпор встречал он, сразу
Терял и мужество, и стать.
Зато и не был бит ни разу,
Что мог он в споре уступать.
Твоя беда, что ты упряма.
Не догорит еще заря, -
Он, не стерпев, сказал ей прямо, -
И ты умрешь совсем зазря.
Зазря я век свой коротала
И Никодима зря любила,
Но я жила, не умирала
Ведь даже смерть меня забыла.
Тебе я буду благодарна, -
Русалка молвила со стоном, -
Вдруг жизнь моя, что здесь бездарна,
Иною будет в мире оном?
Иной не будет, я ручаюсь, -
Злорадно старый вор сказал.
И, убедить ее отчаясь,
Во все лопатки побежал.
Он не смотрел по сторонам
И не заметил полевого,
А Никодим спешил и сам,
И думал лишь про водяного.
И разминулись два врага
Судьба на сей раз развела.
Один прошел по дну оврага,
Где волчья ягода цвела;
Другой меж сосен по ручью,
Туда, где бучило шумело:
То ль жизнь оплакивало чью,
То ль водяному славу пело.
Вокруг рос буйно водопьян.
И каждый, кто сорвет его,
Вдруг становился будто пьян
И не страшился ничего.
Он реку вплавь одолевал
И топи вброд переходил.
Но цели редко достигал,
А чаще смерть он находил.
Ведь в водах дед Водяник жил.
К апрелю силу обретал
И до зимы людей топил,
Но никогда не лютовал.
Дед справедливо рассуждал,
Что ни к чему худая слава,
На гибель редко осуждал
И только тех, кто плохо плавал.
Порой и опытный пловец,
Забыв задобрить водяного,
Был в мире этом не жилец,
В нем пробуждая духа злого.
Средь нежити считался дед
Ревнителем старинной веры.
Водяник многих спас от бед
Судил всегда он с чувством меры.
Он лишь однажды не стерпел
И волю ненависти дал:
Ведун жить с ведьмой захотел
И на законы клеветал.
Приговорил Водяник их
К разлуке вечной в наказанье.
И, жертва помыслов своих,
Ведун отправился в изгнанье.
Был суд предвзят и слишком строг,
Шепталась нежить меж собою.
Но водяной смирить всех смог,
Тряхнув зеленой бородою.
Он ересь так искоренял.
И, в страхе свой держа народ,
Сомнение в вину вменял,
СчитаяСатана грядет!
Был Никодим один из тех,
Кто уж давно не верил в это,
Предпочитая мир утех
Святой борьбе меж тьмой и светом.
Но водяной в нем вызывал
И восхищение, и робость,
Когда к гордыне он взывал,
С небес звездой упавшей в пропасть.
О славном прошлом Никодим
Веками слушать мог, казалось.
Но был Водяник нелюдим,
Беседа редко удавалась
Дойдя до вод, поросших ряской,
Где водяной любил поспать,
Он не рискнул по тропке вязкой
Шагать и вздумал покричать:
Эй, дед Водяник, просыпайся,
Идут охотники к тебе.
Да поживее, не копайся,
Не то русалкам быть в беде!
Что раскричался, как петух, -
Вдруг раздалось из-под коряги, -
И мой с утра терзаешь слух?
Пусть леший их сведет в овраги!
Туда нельзя, там зайцы спят, -
Не согласился Никодим.
В лесу их нынче, как опят,
За всеми мы не уследим.
Ведь перебьют людишки их,
Из шкурок шапок понашьют.
Что утопить тебе троих?!
Болотной пусть воды попьют!
Кряхтя, поднялся водяной
Со дна, где мирно возлежал
И наслаждался тишиной
Ее Водяник обожал.
А мне какой в том интерес? -
Он буркнул, оседлав корягу.
Где бучило и где тот лес?!
Пойду-ка снова я прилягу.
Но уходить он не спешил,
И взгляд уже сверкал огнем.
Дух зла в Водянике ожил
Неистребим он в водяном.
А я-то думал, ты герой,
И почитал своим кумиром, -
Воскликнул гневно полевой.
А ты торгуешь нашим миром!
Он чуть не плакал от обиды,
Но чувства волей обуздал.
А дед Водяник даже вида,
Что гнев заметил, не подал.
Малек ты супротив меня, -
Сказал он только, а коришь.
Хотел бы я дожить до дня,
Когда в аду за то сгоришь!
И не пытался скрыть насмешки
В своем спокойствии дед мнимом
Он зло творил всегда без спешки, -
А сам следил за Никодимом.
И даже в Судный день спрошу:
И как земля такого носит?
И Сатану я попрошу
За этот день с тебя пусть спросит.
Закон святой был наших предков
Жить нежити семьей одной,
И потому они так редко
Терпели беды, водяной!
Еще бы много Никодим
Обрушил слов на водяного,
Но тот вдруг сжалился над ним
Слеза прошибла духа злого.
Я кануть в тьму могу спокойно, -
Вскричал тот, слезы утерев.
Потомки наши нас достойны.
Отныне буду жить, прозрев!
Я сомневался и страдал:
Казалось мне, век недалек,
Когда бы нежить Бог призвал
И за собою всех увлек.
Но не бывать такому сроду,
Верны мы будем Сатане.
И возродиться снова роду
В грядущей, верю я, войне!
Водяник смолк. Притих и полевой,
Встревоженный подобными речами.
Испытывал он ужас пред войной
И предпочел не бряцать бы мечами.
А если говорить начистоту,
Охотно меч сменял бы на орало.
В полях запаханных он видел красоту,
И воин в нем давно поднял забрало.
У каждого свой вкус, и Никодима
Бросали в дрожь закаты цвета крови,
И даже радуга, что Бог неутомимо
Над миром зажигал, сдвигала брови.
Он хмурился, когда, хлестая небо,
В ночи бесились молнии и громы,
И в этот час нигде замечен не был,
Пережидая бурю мирно дома.
Потомок воинов сражений не любил,
И краски яркие глаза его томили.
Примером вырождения он был,
Века минувшие бунтарский дух сломили.
Но дед Водяник так уже был стар,
Что выродка не смог увидеть в нем
Глазами тусклыми, и собственный свой жар
Он перепутал с тлеющим огнем.
Ты говоришь, идут они сюда? -
И злобно водяной, как камень, кинул:
Так пусть пеняют на себякругом вода,
И не один в ней человек бесследно сгинул!
Глава 13, в которой Марина принуждает старого лешего и русалку выступить вместе с ней против деда Водяника.
Коварство, зависть, злоба и измена
В ночь эту сорняками расцвели.
Казалось, что мир нежитиарена,
Где ненависть с любовью бой вели.
И каждый думал: цель его блага,
Но мир вокруг несовершенства полон
В нем белый лебедь жалок для врага,
Зато всегда опасен черный ворон.
Марина мыслила жестоко отомстить,
И в жертву дед Водяник был намечен.
Он права не имел на свете жить,
Но был судья жестокий будто вечен.
Едва умрет он, ведьма возомнила,
Как жизнь свою вернет она себе.
Марина с матерью всегда ее делила,
Покорствуя во всем чужой судьбе.
Но та мертва тому уже как вечность,
А дочь наполовину, но жила.
И час пришел, когда ее увечность
Ей сердце злым дыханьем обожгла.
Любовь и ведьму делает счастливой.
В ней Афанасий чувства пробудил,
И голос внутренний кукушкою болтливой
С ней день и ночь об этом говорил.
Он сладкозвучен был, туманил разум
И скорби мир мечтами населял,
Их воплотить все обещая разом.
Он душу черную надеждой обелял.
Женою лешего манил он ведьму стать,
Ну, а затемзахватывало дух!
Ему детишек что ни год рожать,
А повезетуж что там! сразу двух.
Заботы мало, что бесплодна нежить,
И оттого так долог век ее.
Марины слух коварный голос нежит:
Законы для других, не для нее.
Не первая она, такое было.
Так змий когда-то Еву убедил.
Но помнит кто? И ведьма позабыла.
Дух-искуситель снова победил
От грез своих Марина пробудилась,
Вдали заслышав быстрые шаги.
Как дикий зверь, во тьме она таилась
Ей были в этом мире все враги.
Хитер был Прошка, но неосторожен.
С русалкою намаявшись в пути
И смерти ожиданием встревожен,
Он без раздумий поспешил войти.
Марину сбросив с плеч, вор огляделся:
Не изменилось вроде ничего.
Он в Никодима пристально всмотрелся
И догадалсяпровели его!
Был бездыханен призрак полевого
И словно на живую нитку сшит.
Подобие смешное духа злого,
Не то что лешегоежа не устрашит.
Был миг всего у ведьмы на заклятье,
И промедление беду бы принесло:
Ведь лешего ответное проклятье
К ней обернуло бы с двойною силой зло.
Но таково уж Прошкино везенье
Он ведьму в полумраке не заметил.
А той не изменили слух и зренье.
Врага достойного впервые леший встретил.
Как молния, сверкнул у ведьмы глаз,
Второй померк, как небо в преисподней.
Точнее выстрела в упор ее был сглаз,
И беспощаднее он кары был господней.
Обмяк враз Прошка, словно был свеча,
Сгорающая в пламени небесном.
Вулкана лава так не горяча,
Как ярость ведьмы в поединке честном.
Теперь в ее был власти леший весь
И без сомнений предан ей был слепо.
Смирения и ненависти смесь,
Он выглядел и жутко, и нелепо.
Лесная тварь, служить мне будешь ты, -
Марина молвила, и леший закивал.
Я возражений не терплю и суеты,
И лучше б этого ты впредь не забывал.
Но что там за русалка у порога?
Ужели так тебе она мила?
Ведь по всему, старуханедотрога,
И лишний век в девицах провела.
Убей меня, русалка попросила,
Стерпев насмешку, Или отпусти.
Во мне уже иссякла жизни сила,
Умру сама. А ты меня прости!
С ума сошла ты, видимо, подруга, -
Съязвила ведьма. Бог тебя простит!
А мне сейчас поведаешь про друга,
И месть мою рассказ твой упростит.
Ведь дед Водяник друг тебе сердечный?
А если нет, то надо подружиться.
И пригрозила, тон сменив беспечный: -
Иначе мне придется рассердиться!
Русалка вздрогнула, Марины взгляд увидев
В нем злоба лютая затмила разум ясный.
Нет смысла жить, весь мир возненавидев,
И в жертву избран ею был старик ужасный.
Непросто ведьме с водяным тягаться,
А здраво мысля, даже и опасно:
Предпочитает с нечистью тот знаться,
И к нежити причислен был напрасно.
А ведьмы в этом мире нет слабей.
Ей колдовство во зло другим привычно,
Но ворожбадубинка для людей,
А прочих не страшит она обычно.
Средь прирожденных ведьм мало злых,
И чаще, чем вредят, они врачуют.
Но есть ученые, и большинство из них
Род человеческий, что сил их есть, бичуют.
Спознавшись с нечистью, они своим умом
Глубин достигли злаи зло творят,
Лишь ненадолго забываясь сном,
И то и вовсе никогда не спят.
Судьба Лолитыта им словно мать, -
В сердца их заронила гнева семя,
И волчьей ягодой то стало прорастать,
Как в сердце ведьмы первой в оно время.
Марина ведьмою по матери была,
Но долго, сирота, о том не знала,
И в мире человеческом жила
Чужая всем, и оттого страдала.
Косящий глаз и вздорный буйный нрав
Отпугивали сверстников ее.
Презренье к ним, как щит, себе избрав,
Делила с книгой одиночество свое.
Но книга книге рознь. Ее влекли
О тайнах черной магии издания.
Как плиты гробовые, те легли
В душе ее основой мироздания.
Ей мрачный мир отца иным предстал,
Пленило многое, что прежде в нем пугало.
Ведь кровь есть кровь. И час ее настал
Себя Марина ведьмою признала.
Пока отец был слеп, она прозрела
И то, что он скрывал, сама узнала.
И если раньше спрашивать не смела,
Теперь, владея знанием, молчала.
Природасердце, головаучение.
Марина то и это превзошла.
На все она свое имела мнение
И прочих ведьм опаснее была.
Обогатив учением природу,
В теорию вдохнув сердечный пыл,
Она свою улучшила породу.
Но водяной сильнее все же был.
Он силу брал в неутолимой злобе,
Которую с седых времен питал
К жене Адама и ее утробе,
Откуда род людской начало брал.
Был дед Водяник злее всех нечистых,