Давай, говорит Федченко. Он не глядя берет букет и кладет его на перила.
Станислав Иваныч, отвернув фартук, достает из кармана кисет и неторопливо сооружает самокрутку.
Хотел, это самое, повеселее нарезать, говорит он, послюнив готовую цигарку и огладив ее корявыми, землистыми пальцами. Так нема уже, пустая оранжерея, одни белые айстры та цикламенты пооставались
Он закуривает, распространяя вокруг запах махорки.
Я вообще оранжерейный цветок не уважаю, говорит он. Для меня он вроде неживой
Федченко молчит, хмурясь и глядя через плечо старика вдаль, на кусты и деревья, одетые серо-зеленой дымкой нераспустившейся листвы. Станислав Иваныч внимательно взглядывает на него, покашливает и тихо спрашивает, кивнув на дверь:
Ну, как ему тут, у нас? Получшало?
Хорошо ему, усмехается уголком рта Федченко, все еще глядя вдаль. Лучше и быть не может.
Да-а понимающе вздыхает Станислав Иваныч и дует на самокрутку, роняя крупные махорочные искры. Кондратий дело такое Как говорится, первый звонок
А ну, папаша, довольно баланду травить, неожиданно говорит Федченко. Давай топай отсюда
Он сильно краснеет и, взяв цветы, уходит обратно в дом.
3
К полудню море впитывает всю синеву неба. У самого берега оно еще слегка желтоватое, в кружевной оторочке пены, а чуть подальше лазоревое и густо-синее.
Адмирал сидит на своей скамье, сняв шляпу и подставив лысеющую голову мягкому апрельскому солнцу. Легкий, неслышный ветерок ерошит его светлые, зачесанные набок волосы. Спутанные, они падают прядями на лоб, и тогда лицо его становится совсем таким, каким оно было тридцать пять лет назад. Лицом флотского балагура с глазками-щелочками и носом-картофелиной.
Он приглаживает растрепавшиеся волосы, надевает шляпу и сразу стареет с виду. Парень в синем спортивном свитере и светловолосая девушка в легком пыльнике идут вдоль парапета, оживленно переговариваясь и смеясь; завидев его, умолкают и проходят, замедлив шаг. Девушка кланяется ему, он отвечает, приподняв шляпу, и долго смотрит им вслед. Они не торопясь доходят до лестницы, ведущей к морю, и, свернув на нее, тотчас срываются и бегут вниз. Девушка обгоняет, пыльник ее вздувается и трепещет, как парус.
Адмирал улыбается грустной улыбкой, расстегивает пальто. На солнце уже совсем тепло. Он откидывает голову, закрывает глаза. Вот так слышнее становится запах весны.
Чем же она все-таки пахнет? Согретой землей, каштановыми листьями, морем? Он глубоко вдыхает еще и еще раз. Чем же?..
Слышен легкий скрип гравия. Кто-то подходит и останавливается. Он сидит еще секунду с закрытыми глазами и открывает их. Какой-то высокий, незнакомый, в накинутом на плечи габардиновом плаще, стоит у парапета и смотрит на море. Адмирал хочет снова закрыть глаза, но тут высокий оборачивается и говорит, улыбаясь:
Такое синее и вдруг черным назвали
Да-а улыбается в ответ адмирал.
Разрешите?
Пожалуйста.
Высокий, аккуратно подобрав плащ, садится и поправляет указательным пальцем очки.
Поверите, говорит он, стыдно признаться, но вот впервые в жизни вижу море. Он смеется, обнажая крупные желтоватые зубы. Волжанин я, прибавляет он, как бы оправдываясь. Дальше Казани от Волги не удалялся.
Ну, значит, земляки, говорит адмирал. Я ведь тоже волгарь. Сормович Только и не помню уж, какая она, Волга
Давно не бывали?
Давненько, усмехается адмирал.
Он смотрит прищурясь вдаль, словно еще может увидеть те давние годы.
Ну как, спрашивает он, нравится вам здесь?
Для меня, говорит высокий, как для человека в основном здорового, самое ценное в отдыхе это, так сказать, новые впечатления. Ну, и вот Он снова притрагивается пальцем к очкам и, помолчав, прибавляет: Очень красивое море Предчувствуешь это, готовишь себя, но когда в первый раз видишь воочию
Да, это верно, соглашается адмирал. Уж на что я, и то, бывает, залюбуюсь. И в самые тяжкие дни, случалось Вот, видите, коса? Он указывает палкой. Теперь там рыбачий поселок. А в сорок первом там у нас береговая батарея стояла. А командный пункт по ту сторону был. Там берег вот так идет
Он наклоняется, с усилием чертит палкой извилистую линию, вспарывая гравий и обнажая влажную, темную землю.
Так вот, здесь был командный пункт Он чертит палкой крестик. А вот здесь другая батарея. А вот тут немцы пытались высадить десант
У здания столовой дробно стучат по обломку рельса.
Андрюша! слышится певучий женский голос. Андрей Михайлыч! Обедать!
Иду! откликается высокий. Извините
Пожалуйста, отвечает адмирал. Он сидит несколько минут неподвижно, нахохлившись, затем принимается тщательно зачеркивать извилистую линию короткими черточками.
4
После обеда, в час отдыха, он засыпает. Томик Чехова, выпавший из рук, лежит у него на груди, вздымаясь и опадая вместе с дыханием.
Федченко подходит на цыпочках и осторожно берет книгу, отводя глаза от лица адмирала, на котором сквозь привычные черты проступает какое-то новое, совсем чужое выражение.
Он кладет книжку на стул, опускает шторы и выходит, стараясь не скрипнуть, дверью.
На террасе он осматривает себя, сдувает с бушлата пушинку, сбивает бескозырку на затылок и направляется через парк к небольшому, в четыре окна, одноэтажному домику, крытому черепицей. Из трех окон доносится сухой треск бильярдных шаров. Из четвертого разит одеколоном.
Федченко еще раз осматривает бушлат и клеш, закидывает наперед одну ленточку и входит.
Парикмахерша Валя правит на ремне бритву, равнодушно глядя в окно, а в кресле сидит намыленный клиент. Федченко бросает бескозырку на вешалку, приглаживает ладонью волосы и усаживается, краснея. Валя бросает на него беглый взгляд, приподнимает тонкие нарисованные брови и спрашивает у клиента:
Не беспокоит?
Федченко берет со столика старый номер «Крокодила» с завернувшимися в трубочки уголками и принимается рассматривать картинки, которые давно уже знает на память.
Массаж? спрашивает Валя.
В обязательном порядке, отвечает клиент.
Федченко краем глаза видит, как Валя мнет ему щеки и гладит их своими длинными пальцами с ярко-красными ногтями. Потом она прикладывает к лицу клиента дымящуюся салфетку, прыскает одеколоном и пудрит. Клиент наклоняется к зеркалу, щупает подбородок.
Как молодой бог, говорит он. Теперь, пожалуй, можно и шарики погонять
Он рассчитывается и выходит.
Прошу, говорит Валя, сдерживая улыбку.
Сидя в кресле и томясь от Валиных прикосновений, Федченко говорит:
Вы вечером сегодня чего делаете?
А что? отвечает она. В город поеду.
А вы не ездите. Дело есть.
Не разговаривайте, обрежу А какое дело?
Поговорить надо.
А вы сейчас говорите.
Обстановка неподходящая. Еще и взаправду обрежете.
Одеколон?
Брызните трошки. Ух, пекучий, дьявол!.. Так вы после отбоя приходите к лестнице.
Постараюсь. Пудры?
Не надо, ну ее к лешему. Так придете?
Федченко выходит из парикмахерской бодрый. В бильярдной стучат шарами и разговаривают. Он закуривает и не спеша, вперевалочку идет по центральной аллее, жмурясь от солнца.
5
Адмирал просыпается в половине шестого. На спущенных шторах лежат расплывчатые, неподвижные тени ветвей. Федченко сидит у стола и читает, беззвучно шевеля губами.
Адмирал несколько минут смотрит на него задумчивым взглядом, едва заметно улыбаясь, затем хмурится и говорит:
Одеваться. Душно.
Федченко помогает ему влезть в рубашку, подает пиджак, приподнимает левую руку и вкладывает ее в рукав.
Может, пальто не надевать? спрашивает адмирал.
Нельзя, строго говорит Федченко.
Он надевает на адмирала ненавистное куцее пальто. Порой ему всерьез кажется: в этой одежде все горе
Они выходят в парк. Со стороны волейбольной площадки доносятся бухающие удары по мячу. Они сворачивают туда.
Несколько минут адмирал стоит, глядя на играющих.
Что же это вы не по правилам? говорит он. Этак-то не годится. Вот вы сейчас потеряли подачу, а подаете
Судьи нет, смеется светловолосая девушка.
Я бы посудил, нерешительно говорит адмирал, да мне на вышку не взобраться. Тяжеловат стал.
А вы снизу. Ну ее, вышку
Ладно, улыбается он. Попробуем. А свисток?
Алеша, дай свисток.
Ну, раз и свисток есть
Он живо ковыляет к скамье, садится, снимает шляпу.
Что ж это девять? говорит он. Пять на четыре не годится. Федченко, давай на ту сторону!
Он свистит. Разыгрывает подачу. Еще свисток. Федченко подает сильно, низким пушечным ударом. Никто не поспевает к мячу. Он ударяется о площадку и, перепрыгнув через подстриженные кусты туи, катится дальше. Девушка срывается в бег, но Федченко обгоняет ее. Он поднимает мяч и видит в конце аллеи высокую женщину в кремово-белом просторном пальто и мальчика, которого она ведет за руку.
Товарищ, адмирал, говорит он, вернувшись бегом на площадку. Наталья Ивановна там И Валерик.
Где? Адмирал шарит рукой по скамье, нащупывая шляпу. Помоги-ка подняться Извините, товарищи
Держите! Федченко бросает мяч девушке и направляется вслед за адмиралом.
Мальчик, вырвав руку у матери, мчится по аллее навстречу.
Ого! говорит адмирал. Чуть не свалил! Ну, слезай, брат, слезай, дай с матерью поздороваться
Федченко хмурится, засовывает руки поглубже в карманы и старается идти как можно медленнее. При виде жены адмирала его всегда одолевает тяжелое, недоброе чувство. Ему неприятно в ней все. И то, что она выше мужа ростом и моложе его на целых двадцать лет; и то, что она вся какая-то точеная и пахнет духами; и то, что ей трудно приноровиться к натужной хромоте адмирала, а она все же приноравливается и идет рядом, чуть-чуть склонившись и нежно взяв его об руку.
Первая жена адмирала утонула вместе с сыном и дочерью в сорок первом при эвакуации тут же, на рейде. Федченко не мог ее знать, и никогда ему не удавалось как следует рассмотреть пожелтевшую фотографию, которую адмирал прежде носил в нагрудном кармане кителя, а теперь держит в бумажнике. Но ему почему-то кажется, что та непременно была одного роста с адмиралом, и даже, быть может, поменьше, с простецким лицом и мягкими материнскими руками
А у меня ленточки правдашние, как у тебя! говорит Валерик. Он подбегает к Федченко и протягивает ему свою бескозырку с черно-оранжевыми ленточками, золотыми якорьками и надписью «Военно-Морские Силы».
Ну, теперь ты настоящий моряк, говорит Федченко.
Ага. А покажи где в волейбол играют?
Идем, покажу.
Он берет мальчика за руку и, хмурясь, идет с ним назад, к волейбольной площадке.
6
Узкая полоска вечерней зари еще не угасла, а в дымчатом сиреневом небе висит уже тонкий серп луны, и на море едва заметно теплится переливчатая дорожка.
В санаторном клубе начинается киносеанс. В парке пусто, только на скамье под старым каштаном сидят двое. Вспыхнувшая спичка на секунду озаряет красноватым светом смуглое лицо с седой бородкой клинышком.
Я понимаю, доктор, слышится низкий, грудной женский голос, спрашивать об этом нелепо и смешно. Но все же
Милый вы человек, Натэлла Ивлиановна, отвечает. Ничего смешного здесь, к сожалению, нет. Это очень печально и тягостно сознавать, что от тебя ждут больше, чем ты можешь дать. Одному говоришь гуляйте перед сном, другому не ешьте мучного, третьему пейте эту микстуру три раза в день. Иногда это помогает. А что прикажете сказать Тихону Иванычу? «Возвращайтесь, милый, на флот. Дышите полной грудью. Только, смотрите, дорогой, впредь избегайте волнений, не простужайтесь, не попадайте под бомбежку, остерегайтесь контузий» Так?
Он умолкает, снова чиркает спичкой.
Знаете, говорит он немного погодя, в одной пьесе старый лекарь, хороший человек со смешной фамилией, у нас почему-то в пьесах писатели любят придумывать людям смешные фамилии, так вот, врач этот, по фамилии, кажется, Бублик, говорит: я, мол, прощупал за свою долгую жизнь девяносто тысяч пульсов. Не представляю, как он там вел свой счет, я тоже когда-то пытался, да сразу же сбился Одно только могу сказать: среди многих тысяч сердец, в которые я весьма старательно вслушивался, не было двух не то чтобы одинаковых, но даже и схожих. Каждое билось по-своему Мне кажется, если бы мы хорошенько поняли это, люди жили бы дольше и, вероятно, лучше. А мы все еще строчим адонис верналис, конвалярия майалис, доза поменьше, доза побольше
Он снова умолкает. В тишине слышно, как где-то вдали играет духовой оркестр.
Впрочем, все это стариковская болтовня, вы уж извините сердито говорит доктор. В настоящий момент непосредственной опасности я не вижу.
Поверите, я ни о чем другом не могу ни говорить, ни думать. Кажется, если б я могла отдать свою жизнь
Ну, знаете, милая совсем уже сердито бормочет доктор.
Ему хочется сказать, что все это дамская чепуха, глупости, что такого человека стыдно жалеть, им надо восхищаться, и еще многое другое. Вместо всего этого он бубнит:
Я ведь сказал никакой опасности в данный момент не вижу.
Они сидят еще некоторое время молча. В густеющей темноте тлеет, разгораясь и угасая, оранжевый глазок папиросы. Валерик вприпрыжку бежит по аллее, цокая языком за лошадь и за всадника.
Тпр-рр!.. произносит он, остановившись и вглядываясь. Ма-ам, где ты? Поехали домой, машина пришла
7
Через час уже совершенно темно. Отдыхающие расходятся из клуба; в санаторных домиках одно за другим гаснут окна. Федченко сидит внизу, на каменистом пляже, швыряя в мягко всплескивающую воду гладкие, теплые на ощупь голыши. Валя сидит рядом, охватив руками колени.
Тоже специальность, вздыхает она, по морям, по волнам
А мне, может, ваша специальность не нравится, говорит он. Вот вы сегодня брили одного
Ну и что?
Шкерт Федченко с силой швыряет тяжелый, плоский, как блин, голыш. Видеть не могу, до чего рожа противная.
А по-моему, ничего, довольно интересный мужчина.
То-то вы ему все щеки облапали
А без этого побрейте попробуйте.
Я б его побрил! Здоровый, хоть в плуг запрягай, а по санаториям ездит.
А вы небось больной тихо смеется Валя.
Я-то при чем мрачнеет Федченко. Он сидит несколько минут молча, вертя в пальцах камешек. Меня, между прочим, адмирал уже три раза прогонял. «Или, говорит, в училище, или давай демобилизуйся, одно из двух» Срок-то у меня ведь кончился
Он вздыхает и, помолчав, говорит:
Тяжелый это вопрос
Значит, так и будете при нем? осторожно спрашивает Валя.
Не знаю, глухо роняет в темноту Федченко. Мне в училище охота
Пойдемте, говорит она немного погодя. Холодно..
Федченко молча сбрасывает бушлат и накидывает ей на плечи.
А вы-то как? говорит она.
Ничего, отвечает он. Я привычный.
Еще чего доброго простынете, а я отвечать буду
Через полчаса они сидят, близко придвинувшись друг к другу, придерживая поделенный на двоих бушлат. Федченко что-то шепчет ей, и она тихо смеется.
8
Наутро море снова дымится, сливаясь у горизонта с небом. В перламутровом струящемся мареве, будто в воздухе, висят длинные, узкие, как ножи, громадины с отклоненными назад тяжелыми коленчатыми башнями. На рейде бросила якорь эскадра.
Отдыхающие толпятся у парапета, передавая из рук в руки бинокль. То и дело слышатся замечания:
Третий справа линкор. Видели вы линкор?
Крейсеришко обыкновенный
Люблю этих специалистов!
Три эсминца и два крейсера, точно вам говорю
У столовой звонят на завтрак, но почти никто не уходит стоят, вырывая друг у друга злосчастный бинокль. Наконец у столовой звонят вторично. Постепенно все расходятся; только адмирал все еще сидит на своей скамье, сгорбившись, протянув вперед ногу, опершись подбородком о кривую рукоять палки.
Завтракать, товарищ адмирал, тихо говорит Федченко.
Иди, отвечает он. Не хочется мне.
Товарищ адмирал еще тише произносит Федченко.
Иди, говорю.
Федченко видит, как под зеленой шляпой темнеет адмиральский затылок; вздохнув, он поворачивается и уходит. Адмирал сидит все так же неподвижно, глядя вдаль немигающими глазами из-под нависших бровей. Серые, расплывчатые силуэты кораблей неподвижно висят в туманной дымке.