Заряжено, одёрнул его Липранди, и Волошин поспешно отошёл.
Гром сотряс стёкла почтовой станции; все вздрогнули.
Какая гроза! А не написать ли вам об ней новое стихотворение, господин Пушкин? Я, правда, и старых ваших не читал.
Александр, Раевский оглянулся на Француза. Подойди, и, видя, что Волошин никак не желает отвязаться, добавил. Нам нужно обсудить исключительно приватное дело. Господин Липранди, вас тоже попрошу к нам
А, Волошин поднял руки. Разумеется.
Прфрпр, Липранди, извинившись перед сеньором Джованни, присоединился к Пушкину и А.Р.
Что бы вы без меня делали, Раевский оглядел товарищей, на чьих лицах читались глубочайшее облегчение и благодарность. Если гроза не кончится в ближайший час, дорогу, полагаю, размоет, и до границы мы доедем с ещё большим опозданием.
Вряд ли это важно, пожал плечами Пушкин. Сегодня мы там будем или завтра Пока расставят посты, пока мы сами разъедемся по нужным пунктам
В этом и дело. Зюден, если и допускает, что его план может быть разгадан, точно уверен: в такую бурю легче всего обойти пограничные патрули. Тем более никто не станет их выставлять, пока не кончится ливень.
Прф, кивнул Липранди.
Да, не то перевёл, не то согласился Пушкин. Значит, выезжаем сейчас.
И немедленно, Раевский поднялся. Облепиха! Лошадей нам.
В такую грозу? ужаснулся смотритель. Полноте, ваше высокоблагородие, да неужели не подождёт?
Быстрее.
Иду, иду, Облепиха зашаркал в сени и вдруг, остановившись, воскликнул. Немец-то!
Что? Пушкин обернулся, но немца-итальянца не увидел, зато увидел, как, охнув, без чувств оседает на пол Облепиха. И только тогда Пушкину открылась причина обморока смотрителя.
Карбоначчо сидел у стены, вцепившись одной рукой в ружьё; вторая рука покоилась на груди итальянца, совсем немного не дотягиваясь до торчащего из шеи ножа.
Глава 8
В Петербургедокладывать или нет? никому не верьБурсук не хочет в тюрьмуповорот
Их жизнь неведомый предатель
Погубит в цвете дней!
Возьмём-ка паузу.
Поднимем голову от лупы, вынем из карты флажок, пусть бумага поднимется вулканом, отдавая древко, и прочь от этого места, что нам его чернильные штрихипусть по их зелёным и чёрным рекам, по ухабам бумажного волокна ползут волы и лошади, пусть движутся невидимые глазу корабли, пусть все люди на берегах повернут головы к северу, почешут разом в затылке и скажут мудрыми голосами «ох далеко-о», а нам-то, нам-то что, к чему нам их дальние пути, если для того, чтобы оказаться в городе Петербурге, нам довольно перевести взгляд.
После ареста Капитонова совещания в кабинете статс-секретаря проходили часто, но коротко: Каподистрия больше слушал, чем говорил, а сил Черницкого с Рыжовым не хватало для полноценного мозгового штурма.
В письме Француз был оживлён и многословен. Писал о приезде Раевского, о предстоящем совместном их с Липранди путешествии к границе, где будет устроена засада на Зюдена, заканчивал же несколько неожиданно:
Так, поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Одинна ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист!..
Услышав фамилию Липранди, Каподистрия поморщился и сказал:
Фанфарон. За что Нессельроде его держит, не могу понять.
Стихами же заинтересовался и потребовал объяснения у Черницкого, за которым негласно закрепилась репутация мастера толкования.
Теперь статский советник сидел, склонившись над исчёрканными строками, и выписывал в столбик подходящие идеи. Получалось плохо.
В Коллегии поговаривали, что по возвращении с конгресса его превосходительство сильно сдал. Многие жалели статс-секретаря, но немало говорили и о том, что-де, если отвечаешь за Россию, ею и занимайся, а лезть ещё и в греческие делаэто оставь менее занятым людям.
«Так, поздним хладом поражённый, сижу на ветке, обнажённый»? удивлённо прочитал Рыжов, заглянув Черницкому через плечо.
А! Умеете подкрасться, капитан, Черницкий вздрогнул и переворошил бумаги. Упражняюсь Ищу скрытые смыслы. Как вам?
Не очень.
Черницкий опустил лицо в ладони и застонал.
Ну как мне ещё понять Француза? Ну как? Я пытаюсь думать, как Француз!
Рыжов по привычке дёрнул себя за светлый чубчик, свесившийся на глаза.
О Французе, к слову, я и беспокоюсь.
Все о нём беспокоятся, вздохнул Черницкий.
Вы тоже подозреваете? оживился Рыжов.
Что?
Так вы не Меня всё держит одна мысль, Рыжов сел подле Черницкого и уставился в стол, собираясь с мыслями. Отъезд Француза к границе какой-то слишком внезапный, не находите? В один миг османы очистили в Бессарабии коридор, по которому, как полагает Француз, проедет Зюден.
Черницкий кивнул.
Но вот, Рыжов неуверенно замялся. Я всё думаю: Француз ведь не знает, что одно из его писем до нас не дошло. Он на него ссылается, уверенный, что мы
Ну пропало, Черницкий закинул ногу на ногу и сцепил на колене руки. Следить за рассуждениями Рыжова было неинтересно. Увы, это всё ещё случается, теряются письма.
И сразу после этого турки освобождают дорогу, как будто приглашаясмотрите, тут что-то неладно? Я боюсь, что письмо попало к ним в руки. Может быть, я и напрасно волнуюсь, но если предположить, что я прав, тогда это ловушка. Они знают, что Французнаш агент. Они знают, что он работает не один. И одним разом избавятся от самых ценных наших разведчиков.
Черницкий, с бесстрастным выражением слушавший капитана, при этих словах наморщил лоб, так что складки, пролегшие от виска до виска, сложились в строчку: «эк вы, батенька, загибаете».
Рыжов, поймав его взгляд, тотчас остыл и стал разглядывать что-то на воротничке статского советника, не решаясь снова поглядеть в глаза.
Это возможно, как теория, с сомнением произнёс Черницкий. Будем уповать на то, что вы ошиблись, а если правына осторожность Француза. Тем более, при нём Диего с Раевским, а на их опыт можно положиться.
Вы правы. И всё же я Рыжов окончательно смутился.
Что ещё?
Если они не капитан поёжился. Не выберутся из западни. С нас спросится и за гибель агентов, и за провал всей операции. Я, может, не слишком дальновиден, но, по-моему, Нессельроде не преминет доложить Государю о наших потерях, свалив всю вину на статс-секретаря.
Возможно, согласился Черницкий. Нам-то что?
Мы служим под его началом, очень тихо сказал Рыжов. Я думаю, было бы неправильным не предупредить Каподистрию о возможном риске.
В глазах Черницкого промелькнуло удивление, задержалось на миг, выбирая, пустить на смену лёгкое уважение или скуку; выбрало второе.
Бросьте, Черницкий сдвинул черновики литературных экзерсисов к краю стола, а перед собою поставил остывший чай. Мы служим Государю. Все эти их интриги, он пошевелил в воздухе короткими пальцами, словно пробежался по невидимым клавишам, это оставьте нашим министрам, сами не лезьте.
Как есть, согласился Рыжов. Ну, я доложу Каподистрии о своих догадках, а тамвы правы, пусть сами разбираются.
Что ж, Черницкий всматривался в своё отражение, растянутое в золочёном ободке чашки, давайте. Лишним не будет.
(«А ведь могу, невольно восхитился он собственной выдержкой, наблюдая, как Рыжов, нашедший поддержку старшего сотрудника, обрадовано кивает. Ведь хорошо же держусь, именно так, как нужно в таких разговорах»).
А хотя знаете, небрежно сказал он после минутного молчания, словно задумался о чём-то совершенно отличном от недавней темы, а теперь вдруг вспомнил, о чём шла речь, Лучше не говорите никому. Француз и сам умён, а с Раевским и Диего он и подавно не будет поступать опрометчиво. Успокойтесь, и давайте доверимся им.
Вы так считаете? спросил Рыжов с явным облегчением.
Черницкий кивнул.
Рыжов прошёлся по кабинету, постоял у окна, обдумывая, и сообщил:
Я согласен.
«Где стройны тополы где-то там вознеслись, подумал Черницкий, чувствуя, как голову заполняет приятная расслабленность. Где дремлет какой-то мирт и стройный кипарис»
Да, сказал Рыжов, собираясь уходить. Но знаете, ваше высокородие, я не могу сладить со своими опасениями. Не будет ничего худого, если я всё-таки доложу Каподистрии.
Право, капитан
Простите, что побеспокоил. Просто, Рыжов махнул, прогоняя от лица невидимую мошку, да. Благодарю за совет, он неловко улыбнулся, щёлкнул каблуками и вышел.
Всем стоять, пистолет возник в руке Раевского будто бы ниоткуда, только по задравшемуся сзади мундиру можно было догадаться, что прежде оружие таилось там. Пушкин, Липранди, стойте рядом.
Липранди уже обнажил саблю, а Пушкин взвёл оба курка на карманном пистолете, досадуя, что не взял с собой ничего мощнее: от спасительного в ближнем бою, при стрельбе в упор, пистолета на дистанции, разделявшей Пушкина с сотрудниками и прочихуже подозреваемыхпроку было не больше, чем от клинка Липранди. Значит, по-настоящему бояться они будут одного Раевского. Плохо.
Стоять, повторил Раевский.
Быстро очнувшийся Облепиха, часто крестился, прижавшись к стене, и хватал ртом воздух, как задыхающаяся рыба. Бурсук сидел неподвижно, глядя на тело Карбоначчо полузакрытыми глазами. Он будто засыпал. Волошин замер в напряжённой позе, заведя одну руку за спину.
Медленно, Раевский направил пистолет Волошину в грудь, поднимите обе руки. Если уже взял пистолетположите. Ме-едленно.
Помощник судьи, неотрывно глядя в восьмигранный ствол, вынул из-за спины руку с зажатым в ней коротким пистолетом.
Хитро, фыркнул сквозь усы Липранди. А притворялся-то
На дороге всякое может быть, Волошин, перехватив пистолет за ствол, положил его на пол и выпрямился, подняв руки над головой.
Теперь вы, Пушкин сделал шажок в сторону смотрителя, рассчитав, что на затюканного Облепиху и карманный пистолет подействует должным образом, хотя в действительности. И был прав: смотритель побледнел ещё сильнее, поднял обе руки и отвернулся так, чтобы не видеть Карбоначчо, лежащего в кровавой луже.
Теперь гайдук.
Облепиха мучительно закашлял, и его вырвало.
Гайдук, вслед за Пушкиным, произнёс Раевский, целясь в Бурсука.
Я безоружен, тихо сказал Бурсук. Обе руки он держал на подлокотниках кресла.
Прфрп, потребовал Липранди, и Пушкин перевёл:
Кинжал.
Бурсук глядел на него из-под век.
Делайте, что говорят.
Очень медленно гайдук вынул из ножен кинжал и, наклонившись вперёд, положил его у ног.
А теперь, Раевский вновь перевёл пистолет на Волошина, рассказывайте. Кто и почему это сделал?
Облепиха жалобно булькнул.
Я не видел, Волошин на глазах бледнел. Я смотрел в окно, и обернулся только когда
Вы, Раевский кивнул Бурсуку.
Бурсук смерил его внимательным взглядом. Он был похож на зверя, не решившего ещё, по какой из троп уходить от погони, и нюхающего воздух в нерешительности.
Я спал, ответил он, наконец.
Один из вас врёт, Раевский по-прежнему целился в атамана. И мы не в том положении, чтобы выяснять, кто именно. Даю шанс сознаться. Если этого не произойдёт сию минуту
Эй, тихо сказал Пушкин, не увлекайся.
Я свяжу каждого из вас, и будете отвечать в Кишинёве
По лицу Волошина плыло странное выражение, в коем скептицизма было значительно больше, чем страха. Он расширил глаза и вытянул шею к Раевскому, пытаясь поймать его взгляд, а затем коротко мотнул головой в сторону Бурсука.
Кто где стоял? Бурсук в кресле, до итальянца шесть шагов: нож мог только метнуть. Волошин шёл к окну, на ходу мог воткнуть нож да, мог. Смотритель всё время ходил туда-сюда Да, мог и он.
Прф-рп-рпф! Фррр!
Здесь гайдук, машинально перевёл Пушкин. Он в тюрьму не пойдёт.
Удар нанесён всего один. В комнате шестеро, и никто ничего не видел? Значит, итальянца убили две минуты назад, когда мы обернулись к окну поглазеть на молнию. Кто где был в это время?..
Молчание, констатировал Раевский. Что ж, Волошин, медленно подойдите к Липранди, повернитесь и вытяните руки за спиной. Гайдук, вы держите руки высоко и о-очень ме-едленно идите за Волошиным. Липранди, у вас есть верёвка?
Мы смотрим в окно, Бурсук дремлет в своём кресле, Облепиха только что закрыл журнал и идёт наискось комнаты, Волошин движется с другого конца, мимо итальянца. Мог? Мог.
Прп-п-прввфврф, зашипел Липранди.
Три ружья у стены, так же шёпотом перевёл Пушкин. Раевский, они
Ме-едленно, я сказал.
Заряжены!
Маленькой бомбой Бурсук сорвался с места, на ходу хватая прислонённое к стене ружьё и лёгкий карабин.
В следующий миг он оказался уже за спиной идущего к А.Р. Волошина и обрушил приклад ему между лопаток. Волошин повалился на Раевского, цепляясь за него в попытке не то отвести от себя пистолет, не то просто ухватиться. Первое Волошину удалось; второе нет.
Пуля взорвала вазу, стоящую на тумбочке у дальней стены, невредимый Волошин с криком рухнул к ногам Раевского, а Бурсук, тут же отскочив подальше, направил карабин на Пушкина и выстрелил.
Пружина выпрямилась, обрушивая курок на латунный колпачок капсюля, искра метнулась по канальцу пистона к заряду, воспламеняя порох, пламя пробежало по стволу, толкая перед собой свинцовый шарик, обложенный войлочным пыжом. Шарик вылетел и, за ничтожную долю секунды преодолев расстояние до Пушкина, ударил его в живот чуть выше левого бедра.
Одновременно с выстрелом Раевский налетел на Пушкина сбоку, стараясь оттолкнуть или хотя бы заслонить собственным телом, но понял, что поздно, пуля слишком близко, не успеть.
Успел, однако, Волошин. Лёжа ничком с вытянутыми руками, он обнаружил, что на ладонь ему вот-вот наступит левая нога Пушкина. Пока за спиной громыхало ружьё Бурсука, Волошин крепко сжал пальцы у Пушкина на лодыжке и рванул на себя.
Нога Пушкина заскользила, он откинулся назад, падая.
Прошив ткань жилетного кармана, пуля угодила в часы и, срикошетив от гладкой крышки «Брегета» навылет пробила руку Раевского, падающего на Пушкина сверху.
Пушкин, почувствовавший удар и уверенный в том, что сейчас умрёт, упал на спину, выронив пистолет и обхватив живот руками. На него с криком свалился тяжелый Раевский, держащийся за простреленное предплечье.
Мыниле сус! заорал Бурсук, бросая карабин и вскидывая ружьё. Лежать всем! Бурсук ынзадар не сядет, понятно вам?!
Жив? прохрипел Раевский, сползая с Пушкина.
Кажется, да, Александр оторвал затылок от пола и увидел, как Облепиха вынимает из кармана что-то круглое, зажатое в кулаке.
Бурсук пятился к двери, держа на мушке Липранди.
Облепиха негромко свистнул. Гайдук оглянулся, и голова его вдруг запрокинулась. Атаман поднял руку ко лбу, пощупал образовавшуюся на нём вмятину и грузно осел на пол. Маленькое бронзовое ядро прокатилось по доскам и застряло под тумбочкой.
Облепиха вынул из кармана вторую руку.
Липранди! крикнул Пушкин, пытаясь подняться.
Иван Петрович не успел увернуться от второго ядра, но вовремя поднял руки, защищаясь. Снаряд попал ему в плечо, соскользнул выше, сворачивая челюсть. Удар вышел достаточно слабым; Липранди устоял на ногах.
Лучше не двигайтесь, посоветовал Облепиха.
Под столом испуганно мяукал Овидий.
Что вообще происходит?!
Жив, как ни странно, а значит: оттолкнуться от полавстать(Липранди замахивается саблей на Облепиху) два шага в сторону, туда, где есть место развернуться(Волошин перекатывается по полу под ноги смотрителю) дотянуться до пистолета
Он услышал, как распахнулась за спиной дверь и что-то свистнуло, краем глаза увидел падающего Липранди. Сабли у него уже не было; обеими руками агент Диего закрывал залитое кровью лицо.
Новый участник событий снова замахнулся кнутом.
Да это же наш ямщик.
До пистолета Пушкин так и не дотянулся.
Длинный кожаный хлыст спутал ноги. Пока Александр уже второй раз за сегодняшний день падал, Облепиха поднял брошенное Бурсуком ружьё и с размаху впечатал приклад в темя поднявшемуся Волошину. Потом приближающийся пол встретился, наконец, с лицом Француза, и мысль оборвалась на: «я, всё-таки, поэт, мне голову надо бере»