(* Ответ либерастам на миф о повальной принудительной коллективизации. Накануне войны в СССР насчитывалось более 3,5 млн. хозяйств единоличников. Торговля сельхозпроизводителей облагалась налогом в 3 % с оборота. Свою продукцию сельскохозяйственные артели и единоличники могли свободно продавать на колхозных рынках и часто с них даже не брали сборы за торговлю (устанавливались местными Советами). К слову сказать, при Сталине приусадебные участки колхозников были площадью до 1 гектара.)
(** Реальная история.)
Постой-ка, пронзила меня догадка, а ты, часом, не про Безумнова Павла Афанасьевича рассказываешь?
Про него, Фёдор обернулся ко мне, Слыхал про него там, у себя? он мотнул головой куда-то в сторону.
Ещё бы не слыхал. Родня это моя. Бабушка моя в девичестве Безумнова была. Сейчас уже замужем за моим дедом. Это тот, который рядом с артелью Филиппыча живёт. Павел Афанасьевич мне прадедом приходится. А историю эту я от отца слышал.
Во, дела, удивился Фёдор, Это, получается, мы к родне твоей едем? Эх, и не скажешь ведь им об этом. Ещё, чего доброго, за сумасшедших примут.
Интерлюдия. Павел Безумнов.
Павел Афанасьевич вышел за ворота и принялся откидывать снег. И не сказать, что в том была какая-то необходимость, тем более, что сыновья с утра уже вычистили едва ли не пол улицы, просто сил уже не было находиться в доме. Ещё вчера с утра бабка Ефросинья, его тёща, будто не с той ноги встала. Заставила всю женскую часть семьи наводить в доме чистоту, а ему велела заколоть кабанчика, да по пятку кур, гусей, да кроликов. И хоть лет бабе Фросе было уже столько, что и она сама не помнила, но голову имела светлую и в разных странностях до сего дня замечена не была. Гостей, вроде, не ждали, а редкие страждущие, приходящие к бабушке-целительнице со своими недугами, сами несли гостинцы. Посмотрев на царящий в доме бедлам, Павел обмолвился супруге Анне, что, видать, бабка к своим похоронам решила готовиться. Эх, бабы, бабы. Язык, что помело. Анна взяла, да и высказала это бабке, но та, на удивление, скандалить не начала, а с какой-то светлой улыбкой сказала.
Нет, мои хорошие, помирать я не собралась. Гость к нам завтра приедет. Издалеча приедет. Так издалеча, что туда ни пешему, ни конному не дойти, ни на паровозе, ни на ероплане не добраться. Родич то наш. Помочь ему надо будет. Ты, Павел, ему продай всё, что потребуется, да цену не ломи. Забесплатно он не возьмёт, но и задорого переплачивать не станет. Да гостинцев ему богатых не забуть положить. Хороший он человек, да путь у него трудный. А помру я не завтра, а когда лихая година в России настанет. Так что уж потерпите меня пока.
А сегодня с самого утра начали готовить угощения на стол, да наряжаться как в праздник какой. Все трое сыновей побыстрее из дома сбежали во двор да в сараюшки скотину обихаживать, а вот бабам досталось. И жена Павла, и двое дочерей и невестка, жена старшего сына, метались по дому, выполняя поручения спятившей бабки. Какой-такой родич, да ещё издалека? Вся родня здесь, в Ломовке, да ещё в Авзяне и Узяне есть, но те всё больше у себя, да и не встречали их в редкие приезды так. Чудит старая.
Павел скребанул лопатой по и без того безупречно вычищенной дорожке и, сплюнув в пока ещё не большой сугроб (снег в этом году выпал рано), направился к сидевшему на скамье соседу.
Как жив-здоров, Фрол? Чего это ты на холодок решил выбраться?
Жив пока, Пал Афанисич. И тебе тоже не хворать. Вышел вот дух перевести. А то рученьки болят, ноженьки болят, спина не разгибаца. Роботашь, роботашь, всё здоровье кончашь и никакога почёту. Ты вон тоже себя не бережёшь. Сядь вот, перекури.
Предложение перекурить в изложении Фрола означало, что курить будут табачок Павла. Ну да то не беда, чай всё не скурит.
Чего енто ты с утра всполошилси? Фрол с удовольствием затянулся крепким табачком, Никак аменины чьи, аль сваты к девкам твоим собрались?
А! Павел махнул рукой, Гостей ждём. Родич, вроде как, издалеча приехать должон. Ладно. Ты кури, а я пойду. Дел полно ещё.
Подворье, к которому мы подъехали, встретило нас распахнутыми настежь воротами*, да небольшой группой людей перед ними.
(* Распахивали настежь воротины перед особо почётными гостями. Обычные же гости проходили через калитку.)
Чего это они? удивился Фёдор, Ждут, что-ли, кого?
Спрыгнув с саней, пошли навстречу хозяевам. Чуть впереди стоял высокий крепкий мужчина в добротном полушубке лет 50-ти на вид. По правую руку от него стояла статная женщина, а по левую древняя старушка в нарядном шерстяном платке. Молодёжь кучковалась позади.
Здравы будьте, Павел Афанасьевич и Анна Яковлевна. Долгих лет тебе, Ефросинья Николаевна, Фёдор, опираясь на костыль вышел чуть вперёд и почтительно поздоровался с хозяевами, Вижу мы не вовремя. Вы, видать, гостей поджидаете.
И тебе здравствовать, Фёдор Тимофеевич. Вот, ждём, на этих словах Павел скосил глаза на стоящую рядом бабу Фросю. А та буквально вперила свой взгляд в приехавшего молодого человека. Остановив движением руки собиравшегося что-то сказать Павла, она поклонилась парню и произнесла.
Здравствуй, гость дорогой. Милости просим в дом. Не побрезгуй угощеньем, чай не чужие люди, а родня.
За богато накрытым столом меня познакомили со всем многочисленным семейством Безумновых. А я сидел и память услужливо открывала страницы давно уже услышанной истории этой семьи. В хрущёвские времена всё их хозяйство отберут в доход государства абсолютно безвозмездно. Когда Павел Афанасьевич оформлял артель, он записал в артельную собственность и дом с постройками и земельный участок. Всего этого его лишили. Он умрёт в год моего рождения, в 1970ом. Мне рассказывали, что меня он успел увидеть. Анна Яковлевна на десять лет пережила мужа. Я хорошо её помню. Оставшись одна она перебралась к дочери, моей бабушке. Мы тогда все жили в одном доме и она, перебирая руками по стеночке, приходила в нашу половину навестить меня. У неё всегда в кармашке старенькой утеплённой жилетки, которую она называла душегрейкой, лежала для меня конфета. Она садилась рядом, переводила дух, гладила меня по голове и рассказывала какие-нибуть сказки или вспоминала свою жизнь. Мне, непоседливому пацану, это всё было мало интересно, но за конфету я сидел и терпел. Ох, как я корил себя потом, став взрослым, что не уделял своей Старенькой, как я её называл, больше времени и не внимательно слушал её рассказы.
Андрей Павлович, старший из детей. Уже женат. Его молодая супруга Настя сидит рядом с ним, изредка чуть заметно поглаживая начинающий выпирать животик. Сейчас живут в доме отца в большом пристрое. Их судьба очень печальна. Сразу после рождения ребёнка Андрей завербуется работать куда-то в Минск и заберёт с собой жену и ребёнка. С началом войны их следы теряются. Уже после Победы удастся узнать, что они пытались выбраться из захваченного города и в июле 1941 года попали под молох карательной операции "Припятские болота", которую проводил немецкий полицейский полк "Центр". В одной из деревень их заживо сожгли вместе с местными жителями. Каким-то чудом Настя успела передать коротенькую записочку со своими именами с двумя мальчишками, которым удалось сбежать. Так было установлено место их страшной гибели.
Старшая из дочерей, Елизавета, моя бабушка, сейчас живёт с мужем. Надо бы как-то навестить на правах родственника, раз уж признали меня таковым. У неё будет трое сыновей, один из которых мой отец, и одна дочь. Моего отца она назвала в честь старшего брата Андреем. Скончается в 88ом, через неделю после того, как меня призовут в армию.
Третий из детей Павла, Николай. Сейчас ему 18 лет и он основная опора и главный помощник отца. С началом войны попадёт на курсы бортстрелков бомбардировщиков. В 1943ем году в одном из вылетов у него заклинит пулемёт и он вернётся на аэродром с полным боекомплектом, хотя самолёт активно атаковали немецкие истребители. Его обвинят в трусости и отправят в штрафную штурмовую эскадрилью бортстрелком. В первом же вылете их подобьют и они совершат огненный таран, направив объятый пламенем ИЛ-2 на склад горючего.
Четвёртый и пятый ребёнок в семье это двойняшки Семён и Ольга. Лёд и пламень. Спокойный и не по годам рассудительный Семён и мгновенно вспыхивающая и импульсивная Ольга. Обоим по 15 лет. Семён попадёт в школу снайперов. В 1942ом году от него придёт последнее письмо. Я помню этот потёртый солдатский треугольник, хранимый у бабушки как реликвия, с вымаранной цензурой строчкой и крохотными буковками по углам листка " я.нахв г Гр..". " Я нахожусь в городе Грозном". Пропал без вести в горах Кавказа* (*РИ). Ольга сразу после войны умудрится выйти замуж и уедет с мужем куда-то в Сибирь. Бабушка не любила о ней вспоминать и контактов не поддерживала.
Ну и самая младшая 13-ти летняя дочь Светлана. О ней вообще мало что знаю. Вроде сразу после войны её по комсомольской путёвке направят в Магнитогорск, где она и проработает на комбинате много лет. Знаю, что она приезжала на похороны своей сестры, моей бабушки, но я её, по понятным причинам, не видел. А так свидеться не пришлось.
За столом, тем временем разлили по стопкам кристально чистый деревенский самогон. Выпили за встречу и за знакомство. Потекла неспешная беседа. Пригласил всё семейство Безумновых, как своих родственников, на нашу с Татьяной свадьбу. Сговорились о приобретении у них мяса и всего прочего. Павел хотел было отдать всё задаром, но бабка Ефросинья на него шикнула.
Ладно, сговоримся по родственному, он огладил свои пышные усы, кашлянул и розлил ещё по одной, давайте, мужики, ещё по одной, да перекурим пойдем.
Во дворе расположились на широкой лавочке. Павел с Фёдором затянулись крепчайшим самосадом, от которого, если бы не морозец, точно замертво падали бы мухи. Я не знал как начать разговор, но, видимо это было заметно, потому что Безумнов произнёс.
Ты, Михаил, ежели чего сказать хочешь, так говори. Чай не чужие люди, хотя вот убей меня, но не могу понять чьих ты будешь. Но раз тёща моя тебя признала, значит так оно и есть. В таких делах она не ошибается.
Сказать то хочу, Павел Афанасьевич, да вот не знаю, поверишь ли ты мне.
Ты, для начала, зови меня просто дядя Паша. Ну а поверю, али нет, так как узнашь, ежели ты не скажешь?
Ну, так тому и быть. Если что, то вот Фёдор подтвердит, что все слова мои правда, и я рассказал дяде Паше всё, что знал о будущем его семьи.
Вон оно как, Безумнов вздохнул, Мда. А ты, стало быть, как и бабка Ефросинья можешь будущее видеть? Не брешет? спросил он у Фёдора, на что тот отрицательно покачал головой.
Не как она. По другому, не стал я говорить всю правду.
И ничего нельзя поделать? с тоской в голосе спросил Павел, Как господь положил, так и будет?
Нет, дядя Паша, не будет. Теперь можно всё изменить. Не дай Андрею уехать в Минск. Пусть здесь остаётся с женой. Насчёт остальных не знаю. Тут думать надо. Но и их судьбу изменить можно.
Стало быть война будет? Безумнов повернул ко мне лицо.
Будет, только ты об этом помалкивай, не то живо в паникёры и провокаторы запишут. Если хочешь доброго совета, то к началу лета 1941го года постарайся сделать кое-какие запасы. Соль, спички, мыло, керосин, крупы. Со скотиной думай сам, тут я тебе не советчик. Оставь сколько сможешь прокормить. Война будет долгой и кровавой. Будешь закупаться, сразу по многу в одном месте не бери, иначе подозрения возникнут.
Поучи меня ещё, Павел хмыкнул, Разберёмси, чай не дурные. За совет спасибо. Со скотиной тоже к тому времени решу что делать.
Мы уезжали с подворья Безумновых на тяжело гружёных санях. Кое-где в горку приходилось идти рядом, чтобы лошадь могла осилить подъём. Помимо купленного, как сказал Фёдор, за треть обычной цены, мяса, нам навалили целую гору гостинцев к свадебному столу. Тут и колбасы, и копчёный окорок, и сало солёное и копчёное, домашний сыр, наподобие адыгейского, большущий "кирпич" завёрнутого в чистую тряпицу сливочного масла, ну и, конечно, здоровенная бутыль с крепчайшим и чистейшим самогоном. На мою попытку всучить за всё это деньги, дядя Паша лишь отмахнулся рукой.
Ежели я с тебя хоть копейку за эти гостинцы возьму, то меня тёща со свету сживёт, а она это может, хохотнул он, ты бери и не стесняйся. По родственному всё, по свойски.
Интерлюдия. Дом Безумновых.
Ну, сказывай, чего тебе Михаил сказал, Бабка Ефросинья, казалось, едва не подпрыгивала от нетерпения.
Павел Афанасьевич неторопливо уселся на табурет, охлопал себя, будто бы в поисках кисета с табаком, потом, зачем то, достал из кармашка расчёску и провёл ею по своим усам, которыми очень гордился. Возможностью слегка по нервировать тёщу следовало насладиться.
Пашка! прикрикнула баба Фрося на зятя, ой, дождёшьси сейчас.
Безумнов решил дальше не рисковать и почти дословно пересказал то, что узнал от внезапно появившегося родственника. Ефросинья Николаевна надолго задумалась.
Вон оно как, значица, она тяжко вздохнула, Видела я, что зло какое-то будет над нашей семьёй, да не ведала, какое именно. А теперь следов того зла нет более, она резко обернулась к зятю, В ноги ты должен кланяться Михаилу кажный раз. От смерти лютой спас он детей твоих. Вижу, как изменились их судьбы. А теперь ступай, да подарок богатый к их свадьбе выбери.
Да кто же он такой? С чьей стороны родич, никак не пойму?
То, Павел, тебе знать не следоват. Знай только, что он нам родня по крови.
Свадьба была весёлая и шумная. Приехало многочисленное семейство Безумновых, включая мою будущую (вот, блин, парадокс) бабушку Елизавету с мужем, моим, тоже будущим, дедом, Ринат Гареев и его родственница Алия с дочерьми, у которой пряталась Татьяна, продавщица из коопторга Зинаида, которая, на удивление, приняла очень активное участие в подготовке к свадьбе, помогала с несколькими женщинами готовить угощения на стол и убираться в доме, директор промартели "Металлист" Семавин Аркадий Филиппович с супругой и ещё много незнакомого мне народа.
Фёдор, как родственник невесты и Павел Афанасьевич, как родственник со стороны жениха затеяли шуточный торг, один продавая, а другой выкупая невесту. Без смеха на это действо смотреть было невозможно. Наконец, достигнув согласия, они скрепили его крепким рукопожатием.
Ну что, жених, обратился ко мне Павел, а не уступишь ли свою невесту? Вон у меня два жениха готовых есть. Сколько хочешь казны за неё?
Не уступлю, Павел Афанасьевич, я приобнял Татьяну, нет во всём мире таких сокровищ, чтобы были дороже моей любимой. Ну а ты поищи своим орлам других невест. Вон сколько красавиц здесь, я кивнул в сторону молодых девиц.
Охо-хонюшки, Безумнов картинно обхватил голову руками, изображая огорчение и разочарование, горько то мне как. ГОРЬКО!!! Его неожиданный тост подхватили все гости. Дальше свадьба покатилась как по накатанной колее. Пили, закусывали разнообразными разносолами и вкусностями, дарили подарки, произносили тосты. Ни мне, ни Татьяне спиртное не наливали. Не положено. Вскоре столы сдвинули к стене, освобождая место для танцев. Тут же появился патефон, место возле которого прочно оккупировал Семён Безумнов, и гармонист. Народ отплясывал так, что казалось, дом раскатится по брёвнышку. И под пластинки, и под гармошку. Особенно старалась Зинаида, выделывая замысловатые коленца. Её внушительный бюст при этом так заманчиво колыхался, что мужчины невольно не сводили с него глаз. Даже Павел сглотнул слюну, а Фёдор глядел так, словно кот, увидевший полную миску сметаны. Только что не облизывался. Ну а Зина, довольная произведённым эффектом, старалась ещё больше.
Бабка Ефросинья смогла улучить момент и отвела в сторонку Татьяну. Долго вглядывалась ей в глаза, а потом произнесла. Знай, что твой муж тебя от смерти спас. Была на тебе печать смерти, но больше её нет. Теперь ничего не бойся. Пока вы вместе с тобой ничего плохого не случится.
Отгуляли свадьбу и начались трудовые будни. Я с раннего утра и до позднего вечера пропадал в мастерской, Татьяна вышла на работу в больницу и тоже целыми днями была в делах. Работа над винтокрылой машиной двигалась вперёд. Привезённый двигатель М-11 был полностью перебран. В этом мне активно помогал Семён Безумнов, который выпросился у отца и теперь каждое утро пробегал на лыжах несколько километров, чтобы поучаствовать, так сказать, в процессе. Парень оказался буквально болен техникой и всё схватывал на лету. Подучить и отличный механик получится. Меня он звал дядькой Михаилом и наотрез отказался обращаться просто по имени. Сказал, что батька так велел.
Много времени заняло изготовление лопастей несущего винта. Я взял за основу, как и в "Птахе" из будущего, лопасти по типу вертолёта Ми-1, то есть смешанной конструкции со стальным трубчатым лонжероном и деревянными нервюрами и стрингерами. Обшивка предусматривалась из фанеры и полотна, пропитанного лаком. Рулевой тёхлопастной деревянный винт взялся изготовить Фёдор. А уж как намучались с редуктором, это просто не описать, однако справились.