Кстати, нахмурился вдруг Артур. Хочешь, открою тебе страшную тайну?
Не хочу, ответил я, стараясь казаться как можно равнодушнее. Ты мне откроешь тайну, а потом меня из-за нее к стенке поставят.
Вот те на, слегка растерянно проговорил Артузов, потом усмехнулся. Если я тебе «расстрельную» тайну выдам, то меня вместе с тобой поставят.
Так тебя-то ладно, не жалко, нехай расстреливают, а меня-то за что? Вдруг я еще пригожусь?
Артур хохотнул, а потом вполне серьезно спросил:
Хочешь узнать, отчего тебя сюда отправили?
Глава 7. Неторжественная встреча
Я только пожал плечами, впадая в некую растерянность. Услышать такое от Артузоваолицетворения сдержанности и дисциплинированности- странно. Если бы это на самом деле был секрет, то Главный контрразведчик Советской России его не выдал бы даже мне, хотя мы с ним и считаемся друзьями. И я его и не подумаю осуждать. Как говаривал классик «Это не моя тайна!».
Так хочешь узнать, отчего тебя направили? повторил предложение Артур.
Не хочу, помотал я головой. Подумав, поинтересовался:А как правильноменя «отправили» или «направили»?
А есть разница? наморщил Артузов «сократовский» лоб.
Если отправляютвроде, как избавляются от тебя, словно в ссылку сослали, а направляютдля выполнения задания, пояснил я очевидную вещь.
Не уверен, что в двадцатом году двадцатого века существует выражение «сослать на повышение», но нечто подобное уже должно быть. Надо же как-то избавляться от неудобных людей или от дураков с инициативой.
Не задумывался, честно признался Артур. Посмотрев в окно, заметил:А мы уже к Смоленску подъезжаем. Через час на вокзале будем.
За окном уже мелькали домишки стоявшие поодаль друг от друга, что присуще окраинам городов, появились сооружения без окон, сколоченные из старых шпал, прибавилось количество железнодорожных путей, предвещавших крупный транспортный узел, там и тут стояли вагоныи целые, и поломанные, и сгоревшие. Я уже открыл рот, чтобы высказать предположение, как нас могут встретить в Смоленске, но Артузов отвлек вопросом:
Владимир, а у тебя самого какая версия?
Отвлекшись, я не враз и понял, о чем меня спрашивает Артур, потом дошло, что он имеет в виду мое назначение и нынешнюю отправку на фронт.
У меня две версии, сообщил я. Первая: от меня хотят избавиться. Отправляют в «горячее» место, чтобы тихонечко шлепнуть, а смерть списать на происки врагов мировой революции. Стрельнут в затылок, а кто потом разбираться станет? Труп отвезут в Череповец, торжественно похоронят, а то и тут где-нибудь зароют. Вторая: меня готовят к очень «крутому» повышению, как минимум, на должность заместителя Председателя ВЧК, и желают посмотреть, на что я способен.
Изложив догадки, посмотрел на недоуменное лицо Артузова, вздохнул:
У обеих версий есть свои слабые места. Не такая я важная персона, чтобы меня ликвидировать «втихаря», да еще подводить под это правдоподобную базу. Если «сильные мира сего» захотят, то могут пристрелить где угоднохоть в Москве, хоть в Архангельске. Можно вначале с должности снять, арестовать. А под расстрел нынче кого угодно подвести можно. И не представляю, чтобы я кому-то так насолил.
А Николай Иванович? ехидно поинтересовался Артузов. Он отчего-то тебя невзлюбил. И на коллегии как только речь о тебе зайдет, слюной исходит. Говорят, и на заседаниях Политбюро тоже. Кстати, ты зря считаешь себя незаметной фигурой. Начальник губернского чека, особоуполномоченный, да еще и руководитель правительственной комиссии.
Приятно, конечно, что я фигура заметная, хмыкнул я. Касательно же Бухарина Вряд ли от него могло зависеть мое назначение и моя поездка. Не того полета эта птица, чтобы должности в ВЧК распределять. Болтун и не более.
Теперь настал черед Артузова качать головой.
А вот это напрасно, сказал мой друг. Николай Ивановиччеловек влиятельный: и в Совнаркоме, и в ЦК считается едва ли не главным теоретиком марксизма. С ним и товарищ Ленин считается, и Троцкий. Иной раз, если Владимиру Ильичу хочется кому-нибудь замечание сделатьон это Бухарину поручает, а тот уже письменно все оформляет, в соответствии с установками классиков. У Ленина-то разве есть время цитаты искать? Феликс Эдмундович Бухарина не очень-то жалует, но наш начальник партийную дисциплину соблюдает. Так что вполне мог бы Бухарин тебя отправить, если бы захотел.
А как бы он исполнителя нашел?
Какого исполнителя? не понял Артузов.
Того, кто меня шлепать станет, любезно пояснил я. Исполнитель должен доверять своему э-э заказчику, так сказать. Исполнитель должен понимать, что его не предадут. Есть у Бухарина такие люди, что ради него под расстрел пойти готовы? Предположим, приглашает тебя товарищ Бухарин и говорит: Артур Христианович, как приедешь в Смоленск или в Минск, потихонечку стрельнешь Аксенову в затылок, а в рапорте укажешь, что убили товарища польские террористы. Ты же Бухарина не послушаешь, правильно? Пошлешь подальше.
Пошлю, согласился Артур. И Бухарина пошлю, да еще и рапорт напишу.
Вот если бы тебе такое товарищ Дзержинский приказал, другое дело, съехидничал я.
Владимир, я сейчас встану и за такие слова тебе в морду дам.
Взгляд у товарища Артузова стал многообещающим. И впрямь, щас как встанет, да и заедет в морду. Мою, между прочим, морду. А свое отчего-то жалко. И сдачи дать неприлично, сам напросился. Похоже, Артур всерьез обиделся. Вон, насупился, как сердитая ворона. Обидел хорошего человека. Нет, не тот человек Артузов, чтобы по приказу начальства убивать собственных товарищей. И как мне теперь с ним помириться?
Артур, я же это к примеру сказал, заюлил я. Потом почти чистосердечно предложил. Ну хочешь мне в морду дать, дай, я даже сопротивляться не стану. Только, если станешь бить, синяков не ставь и не шуми, а то Танька услышит, чего плохое подумает, а потом спасать прибежит. У нее револьвер громадный и ручонка тяжелая.
Видимо, представив, как Татьяна бежит меня спасать, Артузов не выдержал и расхохотался. Отсмеявшись, сказал:
Нет уж, лучше я тебе потом морду набью, когда телохранительницы поблизости не будет. И впрямь спасать прибежит. Револьвер ладно, отобьюсь, а если она шприц возьмет, то труба
Мир был восстановлен, и я начал критиковать свою вторую версию.
Касательно моей должности в том смысле, что мне готовится крупное повышение. По закону мне и начальником губчека не положено бытьнет двух лет пребывания в партии, куда уж мне в такие высоты метить. К тому же если бы уж решили меня повысить, могли бы зачесть работу в Архангельске. Так что ни одна моя версия не подходит.
А я не знал, что ты такой эгоист, укоризненно произнес Артузов.
От такого обвинения я опешил. Растерянно спросил:
Почему эгоист?
Потому что твои версии касаются только тебя, хмыкнул Артур. Либо тебя убрать захотели, либо повысить. Самомнение у вас, дорогой товарищ, выше нормы. Кажется, что руководству республики только и есть дело, чтобы о каком-то Аксенове заботиться. Нет бы товарищу Аксенову о деле подумать.
Думал, кивнул я. Вот, о деле-то я как раз в первую очередь и подумал. Беда только, что вряд ли я способен работать лучше, нежели кто другой, имеющий и опыт, и знание польского языка.
Артузов внимательно посмотрел на меня, потер чисто выбритый подбородок, склонил голову. Я не выдержал.
Артур, не томи. Сказал «а», говори и «б».
Все я тебе говорить не стану, да и сам не знаю, признался Артузов. Могу сказать, что решение о твоем назначении на должность начальника ЧК Польской республики принимал Ленин, а не Дзержинский. Феликс Эдмундович не хотел тебя из Архангельска отпускать, считал, что тебе бы еще с полгодика на периферии стоило походить, опыта подкопить. К тому же на сегодняшний день ты самый успешный начальник губернского чека. Восстаний у тебя нет, контрреволюционеров вовремя выявляешь. Жалобы есть, но это нормально. Не зазнался, несмотря на возраст, и взятки не берешь. И Архгубчека превратил именно в такой орган, каким он и должен бытьнормально работающий государственный механизм без авралов. Ну а самое главноесумел наладить хорошие отношения с губкомом партии, с губисполкомом. Да что там наладитьумудрился стать и членом губкома, и членом губисполкома.
Почему умудрился? удивленно спросил я. Избрали, потому что чека должно находиться во взаимодействии и с губернскими исполнительными структурами, и с партийными ячейками. И мне так проще, и товарищам удобнее. И вообще, вспомнил я вдруг, чрезвычайные комиссии подчиняются исполнительным органам Советской власти. И в губком партии меня выдвинули, а не сам напросился.
Ни я, ни Артузов ни стали уточнять, что если изначально губернские чека и подчинялись Советской власти, то скоро подчинение сошло на нет. Да что уж там говорить, если некоторые мои коллеги отказывались подчиняться и губкому, считая над собой единственного начальника Дзержинского. Ну еще, может быть, Ксенофонтова или Лациса. Не так давно контролеры Рабкрина прибывшие в Вятку проводить ревизию финансового отдела чека были отправлены тамошними ребятами в подвал и, даже вмешательство губкома партии не помогло. Начальник Вятского ЧК товарищ Храмцов просто послал подальше возмущенного секретаря губкома, сказав, что он сам решает, кого сажать, а кого нет, а если кто пикнет, так у него подвалов хватит и на руководство губкома. Пока губком партии связывался с Москвой, с наркоматом рабоче-крестьянской инспекции, пока Дзержинский отправлял соответствующую телеграмму, одного из контролеров успели расстрелять. Храмцова пришлось срочно снимать, переводить на другую должность, но расстрелянного-то уже не вернуть, да и с народным комиссаром НКРКИ (фамилию называть не стану, читателю она известна) у Председателя ВЧК состоялся трудный разговор. Нарком жаждал крови, а Председатель своих людей не сдает! Ладно, списали на «эксцесс исполнителя», но осадочек-то остался, да и Дзержинский не в состоянии постоянно держать на контроле собственных подчиненных, отменять их сумасбродные приказы, поправлять и уточнять политическую линию. Желательно иметь на местах адекватных людей владеющих ситуацией, а не менять руководителей губчека каждый месяц.
Товарищ Ленин приказал прислать справку о твоей деятельности. Естественно, что справку эту составлял я.
Артузов не успел рассказать, что он там написал, как лязгнула дверь, и в вагон ворвался Карбунка. Обведя нас взглядом и не решив, кому из начальников он должен докладывать, командир бронепоезда сказал:
Товарищи командиры, на вокзале какая-то хрень творится.
На самом-то деле прозвучало другое слово, близкое по смыслу, но это не важно. Увлекшись разговором, мы с Артуром и не заметили, что подъезжаем к железнодорожному вокзалу.
А что не так? поинтересовался я.
Пустой перрон, дежурного не видать, начал перечислять Карбунка. Задницей чую, какая-то пакость готовится. Неужто, поляки Смоленск захватили? Может, задний ход врубим, а потом разведку пошлем?
Если бы поляки Смоленск захватили, мы бы об этом узнали, сказал я. И беженцы бы появились, и встречные эшелоны.
Про себя еще подумал, что слишком долго радист не может отремонтировать радио. Была бы связьзнали бы точно. Надо бы пана Новака поторопить. Но я точно помнил, что в той истории поляки Смоленск не захватывали. Да и в этой бои ведутся уже на территории нынешней Белоруссии.
Это нам хозяева торжественную встречу готовят, мстительно добавил я, искоса глянув на Артура.
Артузов смутился. Похоже, таки понял, что нам следовало заранее сообщить о приезде. Интересно, а раньше-то он как сюда наезжал? И я хорош. Следовало уточнить у Артура еще в Москве.
Я до этого с особым отделом фронта связывался, никаких проблем не возникало, вздохнул Артур.
Не стал ничего говорить, особоуполномоченному особого отдела ВЧК и так тяжко. Ну, впредь наука. А пока нужно идти на «переговоры» с местным населением.
Перрон и на самом деле словно вымер. Здание вокзала стандартноедвухэтажное, как ему и положено быть в губернском городе. Оконные стекла на втором этаже выбиты и заделаны фанерой, а на первом прикрыты деревянными ставнями. Не иначе, здесь привыкли к перестрелкам. Ничего удивительного, потому что эшелоны с красноармейцами снуют туда и сюда, а коли так, то неизбежны эксцессы, а из-за них и стекол не напасешься. Хотя, может быть, я и не прав, и в Смоленске царит тишь да гладь, да благодать.
Карбунка, изображая кондуктора, открыл дверь вагона и осторожно высунул нос. Но как только наш командир бронепоезда спустил трап вниз, со стороны вокзала застрочил пулемет. Судя по всему, это была демонстративная стрельба. Вряд ли пулеметная очередь пробьет броню (хотя лучше не проверять!), да и направлена поверх вагона, но все равно неприятно. И я бы не очень удивился, если бы за закрытыми ставнями притаилась парочка трехдюймовых орудий. Один выстрел по паровозу, второй по штабному вагонумало не покажется. Разумеется, мои «архангелы» малость потрепыхаются (пока артиллеристы перезаряжают орудия), а вот безоружные «особисты» Артузова, вряд ли. А главное, никто потом чекистам из Смоленска претензий не предъявит. Сейчас, как в авиации«свой-чужой», когда неопознанный самолет можно смело сбивать.
Твою мать с чувством сказал бывший матрос, а потом громко проорал в сторону вокзала все, что он думает о Смоленске, о пулеметчике, упомянув отчего-то Создателя, перечислив поименно всех апостолов и все прочее, о чем я просто не решаюсь написать.
Пулемет в растерянности больше не стрелял, а Артузов многозначительно произнес:
Уважают!
Русское слово сильнее пулемета, хмыкнул я и, отстранив Артура, спустился вниз на перрон.
Спиной услышал, как Артузов сообщает все, что обо мне думает, но куда бывшему инженеру тягаться с революционным матросом?
С удовольствием размяв ноги, успевшие устать от поездки, крикнул, обращаясь в сторону одного из окон, закрытых фанерой громко спросил:
Эй, смоляне, а товарищ Смирнов далеко?
И на кой он тебе? донесся откуда-то сбоку голос.
Судя по голосу, отозвался сам начальник Смоленской губчека, мой старый «шекснинский» знакомец.
Игорь Васильевич, перестань хулиганить, весело проорал я. Знаешь ведь, что свои прибыли.
В ответ услышал фразу, от которой едва не сел прямо на грязный перрон.
Свои в это время дома сидят, а сейчас только чужие шастают! Кто такой будешь?
Едва удержавшись, чтобы не обозвать начальника Смоленского чека Матроскиным, миролюбиво сказал:
Да свой я, свой.
Можно бы еще добавить, «свой, буржуинский», но шутку могли и не оценить.
Товарищ Смирнов, я Артузов. Выходите, документы показывать стану.
О, так это Артур появился. Приятно. Вот пусть теперь отдувается.
Откуда-то, едва ли не прямо из стены вышел начальник Смоленского губчекаИгорь Васильевич Смирнов почти не изменившийся с нашей последней встречи. Крепкий коренастый мужчина, разве что обзавелся животиком, что выглядит странно в наше время. Хотя это могло быть и от сидячей работы, несоблюдения режима.
Подойдя к нам, прищурился:
Кажется, голоса знакомые.
Вытащив из внутреннего кармана очки, напялил их, хмыкнул:
А вот теперь можно и документы предъявлять.
Артузов без звука передал свой мандат. Смирнов, прочитав его содержание, уважительно покачал головой и вернул документ владельцу. Я уже приготовился предъявлять свои «верительные грамоты», но товарищ Смирнов, переведя на меня взгляд, заулыбался и протянул руку:
А вас, товарищ, я помню. Если не ошибаюсь, Аксенов?
Отвечая на крепкое рукопожатие, я принялся тараторить:
Игорь Васильевич, приносим вам свои извинения. Поняли, что о нашем прибытии вас не предупредили. Артур Христианович доложит о том товарищу Дзержинскому, виновные будут наказаны.
Я поймал удивленный взгляд Артузова, подмигнул емумол, сейчас отмажу, но мой друг неожиданно сказал:
Товарищ Смирнов, приношу вам свои извинения. Это только моя вина. Можете отправить телеграмму товарищу Дзержинскому.
Ладно ребята, все в этой жизни бывает, великодушно отозвался Смирнов. Вы лучше людей выгружайте, а бронепоезд на запасные пути надо отогнать. Как сделаетемилости прошу ко мне чай пить.
Глава 8. Купание красной дéвицы
Попить чайку у товарища Смирнова удалось только поздним вечером, потому что вначале следовало разместить личный составмоих красноармейцев и «внештатников», сотрудников Особого отдела ВЧК, а Артузову еще и пристроить своих новобранцев. С размещением личного состава включая командование (то есть, нас с Артуром), поступили просто: так и остались жить в вагонах, только бронепоезд загнали на запасной путь верстах в двух от вокзала. Далековато, конечно, да и жесткие полки всем надоели, но в самом Смоленске из-за близости фронта искать свободные помещения бесполезновсе, что можно занять, уже занято либо красноармейцами из запасных частей, либо тыловиками. А что тут творилось недавно, когда готовилось наступление, просто не представляю. Говорят, даже городскую тюрьму использовали. Так что уж лучше узкая вагонная полка, нежели неизвестно что. Даже Татьяна не сильно возражала. Сказала, что хотелось бы поспать на настоящей кровати, но куда деваться? Ну хотя бы выспится, потому что при тряске она спать не может, из-за чего уже сутки бодрствует. Странно Когда ехали из Архангельска, дрыхла без задних ног, а здесь