О задержанных гражданских и военных на станции.
Хм Если он был послан сегодня, то точно нет.
Эшфорд тут же понял, к чему клонит генерал. Ведь если начальника станции не уведомили о полученном из ставки приказе, то легко можно сделать вывод о лояльности войск.
Чудно. Эшфорд, сделай нам чаю. Господин Оливье, у нас ещё есть что обсудить, не поворачиваясь, в форме просьбы, а не приказа, вымолвил генерал.
Ваше Высокоблагородие, давайте лучше я. Незачем вашему адъютанту сейчас руки обжигать, с морозато, тут же учтиво ответил начальник станции.
Хорошо, Вы меня уговорили. Где у Вас находится телеграфный центр?
В соседнем здании, бывшем складе оборудования для починки поездов.
Отлично. Эшфорд, сходи туда и спроси, получали ли они приказ от меня.
Слушаюсь, мой генерал! тут же выпалил Эшфорд и покинул комнату.
Чай уже был готов. Добавив туда несколько кусочков сахара, начальник станции зажёг сигару. Вся эта обстановка вызвала у него волнение.
Не хотите сигару? поглядев на генерала, спросил Оливье.
Не позволительно нынче, в такой ситуации. У меня есть вопросы, Оливье, которые мне предстоит с Вами обсудить. Так что придётся Вам меня потерпеть, с небольшим смешком проговорил тот.
Ваша компания мне приятна, генерал.
Я разместил здесь взвод солдат для обеспечения порядка, совместно с охранниками станции. Они справляются со своими обязанностями? теперь голос его звучал крайне серьёзно.
Скорее да, чем нет
Простите?
Ну, они в основном своего офицера слушают, который тут вместо меня бывает за главного. Мой приказ им мимо ушей. Вот и приходится договариваться, сами понимаете Они подворовывают багаж у пассажиров, ну там алкоголь какой, а я вынужден глаза закрывать. А неделю назад всех охранников станции сняли и отправили для помощи в то ли подавлении уличных беспорядков, то ли арестов С тех пор я о них не слышал.
Хм Об этом мне неизвестно ничего. Это плохо, генерал закрыл глаза и прикрыл их руками. Внутри него всё сжалось, а челюсть отдавала неприятной болью, я разберусь с этим, даю слово. Очень важно, чтобы эта станция продолжала функционировать. Это единственный наш путь снабжения, а так же эвакуации. Сейчас только благодаря ней наша армия может сломить противника и победить. Других способов я не вижу.
Мой генерал, все мы дали клятву нашему государству, и потому я с Вами до конца.
Будем надеяться, что эту битву мы переживём.
Генерал уже валился с ног. Его мысли были только об одномо кровати в своём доме, укрытой красным одеялом Такая манящая, привлекательная. Но до отдыха было ещё далеко, и от этого становилось ещё хуже. А страшнее всего была мысль, что вечером произойдёт нечто ужасное, и ему так и не удастся поспать.
Мой генерал, разрешите?
Разрешаю.
Я понимаю, в сложившейся ситуации у Вас едва хватает сил для поддержания фронта и порядка, но Не могли бы Вы выделить мне ещё хотя бы один взвод? На случай, если люди решат захватить станцию силой.
Это крайне сложно будет, в сложившихся реалиях.
Помилуйте, но ведь если они захватят станцию, они лишат нас главного транспортного узла, и тогда Тогда конец нашему транспортному сообщению!
Я подумаю, кого можно будет выделить. А меж тем, нам предстоит ещё более важное дело. Крепитесь, Оливье. Я назначаю Вас военным советником столицы по делам транспорта и снабжения.
Говоря это, генерал выглянул в окно. Оно было маленьким: из него едва ли можно было разглядеть хоть чтонибудь; помимо поезда, приехавшего на станцию и кусочка неба, что так насмешливо смотрело на всё происходящее вокруг: на войну, на страдания людей, на убийства. От него ничего не скрыть. Взгляд генерала устремился именно к небу. Его мысли тут же перенеслись домой
Его кровать сейчас пустует. Ещё месяц назад он был бы несчастлив вновь оказаться там. Генерал планировал наступательные операции и окончательную победу в войне. Он мечтал о почете, о славе, ибо близился его военный триумф.
В нашем мире всё слишком переменчиво. Ещё вчера ты был счастлив и хотел жить, а сегодня Сегодня ты уже думаешь о том, что твоё счастье было мелочью, а всё то, что дарит тебе егопустотой. И ты сам становишься пустой внутри. Словно теряешь сам себя, когда смотришь в зеркало. Ты всматриваешься в черты лица, и понимаешь, что перед тобой совершенно иной человек. Может это тот, кем мы хотим быть? А может тот, кем мы будем? Если бы существовал ответ всему, что мы видим, то никаких войн бы не существовало. Ведь тогда люди, зная ответы на свои вопросы, были бы слишком заняты.
Оливье молчал. Его лицо выглядело крайне удивлённым; он словно подбирал слова: что бы такого ответить генералу Наконец, через пару мгновений молчания, он ответил, шепотом:
Вваше Высокопревосходительство Я, я Я всего лишь гражданин нашей страны, и И вряд ли могу претендовать на военное звание, с каждым словом голос Оливье звучал всё уверенней и громче, и потому Не знаю, как на это отреагировать.
Никак, господин советник. Вступайте в должность, и всё тут, усмехнувшись, ответил ему генерал. Голос Оливье изрядно позабавил его, хоть сейчас было и не до смеха.
Мммм Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие. Разрешите вступить в должность?
Разрешаю. Сядьте.
Оливье с удивлением для самого себя отметил, что он покинул своё кресло и встал, расставив руки по швам. Не смея перечить, и он тут же сел обратно и уставился на генерала. А тот как раз начал говорить:
Эта станция Я решил, что это будет последний рубеж обороны города. Ведь именно здесь последние гражданские с остатками армии покинут город и будут пробиваться к границе.
У них в распоряжении будет железная дорога. Маловероятно, что они не смогут нагнать наши силы, ежели мы попытаемся убежать.
Именно потому я и продумал план отступления. Я останусь с охранниками ставки здесь и подорву железнодорожные пути, едва они покинут станцию.
Помилуйте! Ведь тогда Ваше Высокопревосходительство не сможет уйти!
Лучше потерпеть поражение здесь и умереть героем, чем жить беглецом. Эта войнадело моей жизни. Я не хочу жить после неё в случае нашего поражения.
Мой генерал! Прошу Вас, передумайте. Это ужасная участь, и Вы её не заслуживаете.
Уже поздно, господин Оливье. Я принял решение и утвердил указ.
Тогда Я исполню его. И буду молиться, чтобы до этого не дошло.
Я тоже.
Они разговаривали более получаса. Генералу всё сильнее начинал нравиться Оливье. Это был крайне мудрый человек, проживший долгую жизнь. Он с удовольствием подмечал, что у нового советника есть задатки стратегического планирования и умения руководителя. Именно это, по мнению генерала, было главным в людях, наравне со следованием долгу и понятию воинской чести.
Наконец, вернулся Эшфорд. Он заметил, что в пепельнице появились следы от раскуривания около двух сигар, а то и больше. Да и запах дыма, витавший по комнате, никуда не делся. Наконец, он снял свой головной убор, отдал честь своему командиру, а после сказал:
Мой генерал, у нас проблемы.
Глава 5. Осторожно, двери закрываются
Глава 5. Осторожно, двери открываются.
Вы когда-нибудь задумывались, как мало нужно людям, чтобы быть счастливым? Человек, мечтающий о любви, жаждет одного: чтобы его любили. Человек, мечтающий о богатстве, жаждет одного: чтобы его карманы были полны денег. Но о чём тогда мечтает человек, у которого есть и то, и другое? Ведь всё то, о чём мы можем мечтать, уже сделано. Ответ прост: он ищет способ всё разрушить. Когда мы счастливы, нам не нужно больше ничего предпринимать. И тогда, когда ты перестаёшь прикладывать усилия, чтобы быть счастливым, оно уходит. Богатый человек разоряется, семейный человек страдает от ухода супруга. И что же тогда делать? Быть несчастным? Не знать счастья, или мечтать о недостижимом? Нет, всё гораздо проще: надо говорить то, что чувствуешь. Если бы люди говорили то, что они чувствуют, по отношению к другим, к себе, ко всему, то они бы стали истинно счастливыми. Тогда почему, если формула такая простая, то мы не можем достичь этого? Всё ещё проще: люди не хотят быть счастливыми. Они хотят убиваться своим горем, завидовать, переполняться алчностью, и тогда И тогда люди сами уничтожают свою жизнь, влача существование в "этом бренном мире".
Фрэнк очнулся. Ему казалось, что он всё ещё спит, ведь фуражка его брата заслоняла ему глаза. Но едва он понял, что живой, то тут же убрал её с глаз. Его взору представилось небо. Такое прекрасное, ибо дождь наконец закончился. Он ушёл, и сейчас там светило солнце.
Он повернул голову и заметил застывшие безжизненные глаза своего брата Его лицо было искривлено улыбкой, которая навечно останется с ним. Фрэнк чуть ли не вскрикнул от ужаса, но всё же, внезапная жгучая боль в руке ему помешала. Он ещё пару мгновений смотрел в лицо брату, который ещё сегодня (но сегодня ли? Кто знает, сколько он лежит) улыбался и был Жив. Дышал, чувствовал, любил! А теперь он ничего не чувствует.
Ещё одна порция боли заставила Фрэнка таки перевести взгляд. Его глаза скользнули по небу, и он тут же возненавидел его: как может оно быть таким чистым и радостным, когда произошло такое горе? Неужто в такой момент, когда жизнь потеряла свой смысл, оно не может стать мрачным?
Его рука болела. Именно туда попала пуля, пущенная из винтовки. А вокруг было тихо. Только громыхающий гдето там, вдалеке, снаряд артиллерии, попавший в очередной дом, нарушал тишину. Будто бы и не было войны.
Но затем Фрэнк перевёл взгляд на своего брата, и понял: война уже давно перешагнула порог их жизни, и уже разрушила несколько. И оставаться тут было нельзя. Нужно было немедленно уходить, пока солдаты не пришли их хоронить. А будут ли они это делать?
Вставать не хотелось. Сил не было. Хотелось остаться лежать здесь и тихо умереть, перестав бороться. Брат Фрэнка мёртв, жена неизвестно где Стоит ли бороться, когда ситуация не имеет хорошего исхода?
Но он таки встал; нужно спасти Эллен, вернуться к ней! Вернуться, чтобы жизнь наладилась. И тогда они придумают, что делать дальше.
Фрэнк поднялся с земли. Его одежда была вся в засохшей крови и земле. Сколько он здесь лежит? Сколько часов? И хватит ли у него сил дойти до города? Ведь для начала нужно было понять, где он находится.
"Если солдаты отвели нас к краю платформы, и я Я видел КПП у станции! Значит надо идти на юг, и я наткнусь на город". Его мысли путались, хотя он пытался мыслить ясно.
"Нельзя оставлять его здесь Чтобы какойнибудь урод пришёл, обобрал его, а после закопал в землю Нельзя!" Фрэнк вовсе не был эгоистом. Но у него не было выбора, ибо непонятно, дойдёт ли он; а если ещё и брата будет нести, то точно свалится на землю от бессилия.
Фрэнк наклонился к нему, и вгляделся в мёртвеннобледные глаза своего брата. "Он бы не хотел, чтобы я оставил его здесь", подумал Фрэнк, но, что же делать? Затем он сложил руки своего брата на груди, снял его награду "За верную службу республике", и проговорил: "Я клянусь, это будет последним, что увидит твой убийца". Затем Фрэнк поцеловал холодный лоб своего брата и направился прочь.
Но не прошёл он и двух метров, как снова повернулся к нему, в слезах. Фрэнк склонился к его мертвому телу и зарыдал, вжимаясь тому в грудь. Он бил себя по голове, заламывал свои руки, пытался закрыть себе рот; всё равно не мог остановить слёз. Они так и лились.
Право, самое страшное на войне это не собственная смерть. Самое страшноесмерть близких людей; ты понимаешь, что их больше не будет, и твоё наказание за то, что не помог имжить. Ты будешь жить, когда они мертвы. И каждый раз, когда радость будет посещать твою жизнь, ты вспоминаешь о своём мертвом близком человеке, и думаешь: "имею ли я право быть счастливым, если он мёртв? Я не помог ему!". Ответ на этот вопрос, дорогой читатель, ты найдёшь не здесь А дальше. Наконец, спустя 10 минут, слёзы перестали бить градом из глаз Фрэнка. Он успокоился, и, сняв с пояса револьвер своего брата, отправился в путь.
Неужели в мире не осталось добра? Почему всё, что было раньше, сейчас не имеет смысла. Мир изменился? Наверное, да. И не осталось тех, кто помнил бы о прошлом. Мне кажется, что война была всю мою жизнь; не знаю другой, или не хочу знать.
В какой стороне город? Что будет, если меня найдут? Закончат начатое или отправят в тюрьму? Как найти Эллен?
Эти вопросы то возникали, то исчезали в голове измученного Фрэнка. Кровь до сих пор шла, хоть и поменьше, чем раньше. Но солнце, которое именно в этот день решило выглянуть из укрытия в виде туч, невероятно сильно грело его голову. А он всё шёл и шёл, шёл и шёл.
Со временем всё чаще и чаще его рука, здоровая рука, касалась лба, чтобы вытереть пот. Сложно описать те чувства, которые испытывал Фрэнк. Есть десятки способов описать боль, душевную и физическую. Челюсть врезалась в мышцы и сильно покалывала; в горле был гигантский ком, который никак нельзя проглотить; в груди всё сдавливается; голова болит так, будто её ктото сжимает железными перчатками. Но ни одно описание, и даже все вместе, не описали бы, как чувствует себя Фрэнк.
Но ради тебя, мой дорогой читатель, я попробую приблизительно описать его чувства, и поможешь мне в этом ты. Представь: у тебя горе на душе, сверху давит чувство вины, ноги стёрты и ноют, а рука жжёт, будто ты на открытую рану вылил пузырёк спирта.
Впереди маячил город. Это был не мираж, ведь у нашего героя не было обезвоживания. Отсюда он казался опустошённым и безжизненным. То здесь, то там в небо вздымались дымные кольца, и шли к самим небесам, словно стараясь пронзить облака.
И лишь развивающиеся флаги и бесцельно бродящие, обездоленные люди подавали признаки жизни; давали понять, что город не спит.
Фрэнк приближался. Он шёл мимо людей, и никто не обращал на него внимания. Поначалу он беспокоился, что какойнибудь патруль арестует его; не знал он, что все были слишком заняты, дабы обращать внимания на измученного человека: таких здесь много. Потому ему ничего не оставалось, кроме как просто идти.
Он направлялся к месту, где раньше жил. Где они с женой провели первую ночь этой войны. Его не сильно волновало, было ли это здание ему домомвсё, чего хотелось Фрэнку, это просто отдохнуть.
Он был всё ближе к началу города. Сейчас Фрэнк находился в пригороде, который не успели сделать частью столицы изза войны. Ещё далеко было идти, но сил, кажется, уже не осталось. Фрэнк смотрел на небо.
Удивительно, но если какойто час назад оно вызывало у него лишь ненависть, то сейчас он относился к нему подругому. Небо стало для него тем местом, где его ждёт покой. Зачем продолжать упираться, если можно уйти на покой. Встретить там Джордана, а возможно и Эллен. И многих других, чьи жизни унесла война.
Нащупав револьвер в кармане, Фрэнк твёрдо решил: найти местечко покрасивее, где можно будет это закончить. Зачем умирать в грязной луже, если можно сделать это на лужайке? Ведь именно это право, выбрать место упокоения, отличало его от типичного человека на войне.
Он шёл мимо людей, высматривая дома вокруг. Они были разные. Повреждённые бомбами, пустые, наполненные, ухоженные, не ухоженные. Но нигде не было подходящего. И тут Фрэнк вспомнил про старый бульвар, кажется 18 века, который раньше был центром города. Там ещё был большой фонтан, который назвали то ли "Победоносный", то ли "Благоразумный", уже и не припомню.
Определив местоположение по пошарпанным табличкам с облупившимся лаком, он направился прямиком туда.
Фрэнк этого не замечал, но заметил я: чем ближе к бульвару, тем радостнее были люди, и тем красивее казались дома. Если в пригороде бродили люди в разорванных свитерах и заляпанных грязью ботинках, купленных года два назад, то чем ближе к бульвару, тем красивее они были разодеты. Мелькали старенькие костюмчики, некоторые носили в руках музыкальные инструменты. В одном стареньком особнячке со смешным изображением ангела на входе (он держал в руках вместо лиры, как чаще всего было в подобного рода домах, дубину с острым наконечником), собралось множество людей. Оттуда был слышен смех, и шумела музыка.
Он возненавидел их. Как смеют они радоваться, когда вокруг происходит такое горе Когда Фрэнк собирается покончить с собой. Он до сих пор не понял самой важной вещи в этой жизнивсем плевать на тебя.
Наконец, он таки нашёл этот фонтан. Вернее, то, что осталось: бортик был повреждён, и вода вытекла на дорогу. Но сейчас это было не важно. Фрэнк нашёл нужную лавочку и сел на неё.
Его колени дрожали. Как и руки. Он до сих пор сомневался в правильности своего выбора: ведь Эллен ещё может быть жива А затем он вспомнил глаза Джордана, уставившиеся на небо, и рука сама потянулась за револьвером.