Проклюнулась пожирающая души неуверенность.
И мучит его. И преследует. И кусает.
Не выдержал, взял отпуск, купил билет, прилетел, стучит в дверь дома из сказки.
Открывает выгнутая в левую сторону бабка. Может ли она его знать? Но распознает, узнает, не удивляясь.
"Господин Рейко". "Госпожа Кийоко".
Небритый. Перепуганный. В блейзере токийской команды по крикету. С большим бобинным магнитофоном на плече.
Кийоко выдавливает из себя слова, словно клочья внутренних органов. "Обо мне вспомнилиКакубуцу Киури?".
"Ох! Токийский университет, политология, третий курс. Вы знали моего деда".
Чай весело исходит паром на тенистой веранде. Любопытные воробьи заглядывают в чашки. Всему аккомпанируют лягушки и цикады.
Рейко растирает между пальцев соленое нетерпение.
"Вы были знакомы еще с Первой Войны". "Он тебе рассказывал". "Нет, нет. Немного".
Рейко Хикару умер в 1951 году. Рейко Нобуюки напал в оставшихся от деда бумагах на фрагменты казенной корреспонденции по делу "тайны госпожи Кийоко".
И он расспрашивал деда при жизни. И дед отшучивался, дед врал или не отвечал.
А может, возможно, все те ответы деда соответствовали правде.
Между чайничком hōhin и цветами гортензиипотрескавшаяся фотография молодой Кийоко в викторианском платье с корсетом, с эмблемой хризантемы в Солнце. На фонемонотонная геометрия стен Татарского Города и дуга архаичного панциря haku tetsu tamasi.
Нобиюки носит в голове ответы, отшлифованные до идеальных бриллиантов. Ему уже все известно. Он уже все понимает. Он только хочет, чтобы мир согласился с его умом и излечил злостную неуверенность.
"Парадокс Охоцкогоибо это вы давали ему формулы. Так? Так? А он из зависти вычеркнул вас из истории. И уже никогда не мог признать правду. Хотя до конца не мог представить причины. И теперь выдумывают безумные теории, будто бы это пришельцы или Гейст с того света. А ведь это вы, именно вы!".
Кийоко потягивает горячий настой.
"Пекинский Удар с Неба в девятьсот четвертомкто выдал Гвардии Девяти Врат планы покушения на Вайвубу? Ведь они оба вас любили. Так? Так? И если бы, в результате, нас не принудили к оккупации Китая, разве не рискнули бы мы тогда начать войну за глобальную империю. Скорее всего, это Америка правила бы сегодня на океанах и в небесах. Или Германия".
Кийоко хихикает за укрытием ладони, похожей на засохшую веточку.
"Монополия Онсяо! это хотят затушевать, но я проверил в суде в Окачи, вы обладаете правами на чуть ли не десять с лишним процентов в Верфи Номер Один и Верфи Номер Два. Это значит, можете иметь права. Так? Спор продолжается, похоже, уже с четверть века? Я знаю, вы должны были заключить тот договор еще с министром Куродой. Он выбрал то место, поскольку устроил из Хоккайдо цирк личного обогащения и коррупции. Что сегодня мешает вам признать это?! Это вы выносили и породили патенты и инвестиционные планы Кайтакуси. Госпожа Кийоко!".
Кийоко прикрывает глаза.
Рассказ молодого Рейко она слушает будто далекое пение корабельных сирен. Поворчивая к нему голову здоровым ухом. Зарумянившаяся. Дрожащая.
Магнитофон наматывает пустые минуты августовского вечера.
Нобуюки не поддается. Он добывает два пропуска в офисно-промышленный кампус дзайбацу Онся. Кийоко в Три Долины он забирает в арендованном katamasi.
Это новейшая модель Mitsui Koorogi. Кийого с робкой нежностью гладит кожаное и пластиковое оснащение автомобиля Духа. Выглядывает через прозрачный пол katamasi на коронованными поворотными охранными башнями перевалы над Долинами и на сеть дорог и гайстцугов, наполовину прикрытую одомашненной зеленью.
Дзайбацу Онся принадлежит весь городской комплекс в Первой Долине и подземные комплексы Дамаси и Адамаси, равно как и соседствующие с ними наземные жилые комплексы. Только лишь высокогорные базы Императорского Флота Неба сохранили суверенность.
"Госпожа помнит? Здесь спустили на ветер первое судно Духа".
Кийоко не распознает даже профиль реки.
Архитектура Духа беспокоится формированием территории лишь настолько, если та влияет на закрепление самых нижних туч. Здания, конструируемые на скелете tetsu tamasi, делятся на kumoи каждая такая "туча" это икебана отдельных помещений, в трех измерениях, с внутренними стенками, похожими на бумажные сёдзи, с выплетенными из них снаружи жилами канализации, водоснабжения и электричества. Между kumo перемещаются наклонные лифты.
Некоторые здания обмениваются тучами между собою. Некоторые тучи перемещаются между городами и островами Внутренней Японии. Некоторые города Внутренней Японии полностью состоят из туч.
Кийоко останавливается у панорамного окна второй kumo здания Музея Трех Долин; глядит под солнце, прильнув щекой к стеклу.
Между зданиями Онся дрейфует угловатый шар: протяжный вопль металла и мяса.
Нобуюки спешит с объяснением: "Хината фон Дийк, по заказу Ака Такахиро, "Наслаждение начала". К пятидесятой годовщине первой выплавки tetsu tamasi. Якобы, скульптура выполнена по образцу настоящей металлургической пробы от тысяча восемьсот девяносто первого года".
Кийоко стоит и глядит, пока громадная скульптура не уплывает за соседнюю тучу офисного здания.
Рейко проводит ее в зал Почитания Предков. Он рассчитывает на инстинкт возражения, раздражения, ревности. Кийоко осматривает художественные и учебные изделия, сделанные в дань уважения к пионерам технологии Духа с тем же спокойным любопытство.
В зале проведения торжественных мероприятий Благословенного Перемирия она приседает напротив диорамы, изображающей подписание мира после Первой Войны Империй. Среди персонажей она узнала министра Комуру и министра Витте.
Рейко считает, что это никак не усталость, что как раз такой эффект произвела на Кийоко высящаяся над вторым рядом дипломатов бычья фигура мрачного европейца в высоком цилиндре, с густой седой бородой.
"Станислав Вокульский, из страны поляков, вы ведь его знаете, правда? правда? Вы должны были его знать".
Удивившее всех Четвертое Условие правительства Его Императорского Величества Муцухито вынудило тогда европейские державы выделить независимую территорию для Речи Посполитой Польши. Только после того правительство достопочтенного Станислава Вокульского подписало Подтверждение Благословенного Перемирия. Кийоко пробегает взглядом по подсвеченным и увеличенным фотографиям из Появившейся Страны. Убийство президента Вокульского. Первые мосты Духа в Европе. Первый гайстцуг ВаршаваПарижЛондон. Туче-морские битвы на Балтике. Карта с границами перед Второй Войной Империй. Карта с границами после Второй Войны Империй. Карта с извилистой трассой стычек "Иннин" и "Ханиками". Предполагаемое место капотажа Сокола и Акулы Охоцких. Несколько за Северным Полярным кругом, несколько в Атлантическом океане, одно в Исландии, одно на Ньюфаундленде. История Тайных Союзов имени Эзава и Якуба. Коллекция фильмов, книг и комиксов, посвященных Гневу Братьев Небес. Городские легенды Европы: они до сих пор сражаются, похищая тучи из высоких метрополий Запада, превращая изумленных мещан в древних героев забытых войн.
Кийоко топчется вдоль невесомых шкафов, заполненных переводами беллетристики Благословеного Союзника Ниппон. Вынимает, перелистывает, откладывает, вновь вынимает, перелистывает, кладет на место. Для Сенкевича, которого знают даже дети в Окачи, здесь предназначена целая полка. Однажды Эзав дал почитать Кийоко Quo Vadis в английском переводе. Она прочла книгу, подавленная тем самым чувством громадной фальши литературы Запада: написали себе любовь, счастье, психологию, приписали себе гуманизмвот их и имеют.
Доленга-Мостович, Виткаций, Прусэтих не знала. Перелистывает, читает.
На вершине третьей тучи Музея находится небольшой дзен-садик, с речкой, мандалами гравия и песка, с каменными лавками, покрытый дружелюбными тенями зелени.
Отчаявшийся Нобуюки пытается выдумать новую стратегию взлома в память старушки. Он обещает привести старейшего инженера Онся, память которого достигает времен ойятои гайкокудзина во Вратах Туманов. Пускай госпожа Кийоко подождет с четверть часика.
Кийоко поднимает посох. "Все уже, все. Не трудись. Я не помогу тебе". "Но вдь вы одна знаете, как оно было на самом деле!". "Не знаю".
Молодой человек ей не верит. Но проглатывает разочарование.
Постепенно его сжатые кулаки разжимаются. Помогает сад.
Тогда по-другому.
Господин Рейко: "А вам не жаль?". "Чего?". "Всего того, что прошло мимо вас". "Почему бы мне, скорее, не жалеть того, если бы это не прошло мимо меня?".
Господин Рейко: "Разве вы не помните тех желаний, амбиций?".
"Ай! Тот голос в ночи, который не дает тебе заснуть. Это не Справедливость, зовущая от чужого имени. Нет, нет. Нет справедливости в приговорах небес, стихий и географий. В порядке жизни и смерти. Нет. Ты сам, сынок, ведь чувствуешь власть муга, а я, я должна ее отрицать?
Погляди на танец воды. Почувствуй все, что омывает и протекает мимо камня. И теперь провозгласи Справедливость от имени камня".
Словно бы она вырвала из себя легкое и селезенку, чтобы высказать это.
Господин Рейко удерживается от того, чтобы противоречить ей. Сад помогает. Господин Рейко опускает веки. Вспоминает скучные поучения тренера по дзюдо из средней школы.
Вместо того, чтобы отрицать Кийоко, господин Рейко вступает в Кийоко. Господин Рейко полагает, что слова Кийокоэто наилучшее описание мыслей Кийоко, которое Кийоко способна ему дать, и он идет вдоль этих слов, словно по следу раненного зверя, к месту боли, к оригиналу, который отражается в мире данными словами.
Господин Рейко: "Не знаешь". "Не знаю". "Нет никакого доказательства. Нет какой-либо связи. Нет объяснения". "Не знаю". Он открывает глаза. Поет вода, шепчцт листья, зовет ветер. На крыше тучи, на вершине Духа.
Подвешенные в пустоте.
Он глядит на Кийоко. Размышляет.
Мыслит: Кийоко мыслит: господин Рейко мыслит.
На лице господина Рейко рисуется смертельная тревога.
Эта ночь вознесения кандзи огня. Я не спала. Этой ночью. Не видела снов.
Пишу с образов. Образы-картины появляются в письменности.
Кисть из кроличьего меха в моей ладони, камень из Дуан плачет тушью, простые движения для простых мыслей, так, как нас учила.
Передо мнойфотография неба в самом крупном увеличении.
Этой ночью вознесения кандзи огня. Пробужденные заревом горячих окриков.
Гляи! Над водопадомкрасное зарево.
Мы пошли, словно на праздник цветения сакуры. Держась за руки. Вдыхая одновременно свои шепоты. Ведя себя потише в отношении ночи.
Вдоль речки. Вверх от водопада. Через мост.
Из деревушки, из городка, из горских поселений.
Языки огня уже сожрали крышу. Гудит вызволенная стихия. Перевернутые водогромы изкр вздымаются под самые звезды. Длится тяжелое сумо дыма и ночи.
В ритм выстрелов-расколов старой древесинывалится дом госпожи Кийоко.
Что же произошлочто столь неожиданная ярость огня, что такое начсилие жара.
Она держала там бутылки и коробки старой химии ждя проявки снимков.
Нет.
Жители Окаму отомстили за съеденных детей, затерявшихся детей.
Нет.
Люди из дзайбацу прокрались и подожгли после множества лет бесплодных судов.
Нет.
Перешептывания, крики, вздохи.
Никто не бежит за водой. Никто не спешит на помощь в пожаре.
Той ночью вознесения в небо кандзи огня. Мы стояли и глядели.
Пока не выплюнул последний гейзер сажи и искр, и вот, высвобожденные из древесины и бумаги взлетают на волне горячего воздухаряды, колонны и кубы железных кандзи.
Она строила их там годами.
Меняя корни. Перемещая их в низ, в бок, наискось. Поворачивая. Соединяя. Деля и соединяя.
И теперьоблака знаков письменности, словно цветы Будды, ссыпаемые Брамой с небес.
Раскаленные, они кроваво горят на коже ночи.
Тысячи, тысячи кандзи в бурных абзацах дыма и искр.
Вздымаются и увеличиваются: корень от корня, расталкиваемые горячкой ветра.
Мы поднимаем головы. Поднимаем аппараты. Читаем. Фотографируем.
Тучи жизни госпожи Кийоко пропаливают сухой мрак над водопадом, над вулканом и горами.
Читаем. Фотографируем.
Это ночь вознесения.
Каждый корень с разной стороны. Каждый из иного словаря. Как она нас учила.
Кисть в моих пальцах, и белая равнина бумаги до самого горизонта.
Почему я избрала именно эту, а не другую композицию.
Пишу.
всегда чисто и свято дитя
Стреле не нужен лучник.
По этим словам, словно тропе раненного животного, дойдешь до источника.
Роща богини над долиной туч вырастает в смехе маленькой Кийоко.
угасание тучи
и рождение тучи
- "я" между "я"
В "Империи туч" я использовал фрагменты "Порт Артур. Три месяца с осаждающими" Фредерика Вильерса, "Shinshiki Sokkijutsu" Коки Такусари, "Куклы" Болеслава Пруса, "Niku-dan" ("Человеческие пули") Сакураи Тадайоси и "Неблагоразумных писем из Китая" под редакцией Б. Л. Путнема Уэла, а так же хайку Мацуо Басё.
ноябрь 2017март 2018
О РАССЕЧЕНИИ, ИЛИ КАК РОЖДАЮТСЯ ЗНАЧЕНИЯ
Среди множества невозможных или практически невозможных вызовов, которые притягивают меня, словно огонь бабочку, творение хайку в прозе представлялось мне особо благородной формой литературного сеппуку.
Что такое хайку? Какие из признаков, определяющих хайку, сохраняются в прозе? Роскошный абсурд этого вызова высказывается уже в этом вот противоречии: ведь хайкуэто вошедшая в пословицу краткость, зрелищный аскетизм слова: семнадцать слогов, три строчки в записи латиницей. Как только развернешь хайкустанешь хайку отрицать.
Конечно же, можно передавать японскость и поэтичность в стиле и, тематике и настрое рассказаэто отдельный вызов. Но как в длинной литературной форме сохранить специфику самого хайку?
Вчитавшись в историю японской и китайской поэзии, у самого источника мы открываем различное понимание хайку. Как количество слогов, так и расположение строк появляются в западных определенияхименно таким образом мы пробуем кодифицировать хайку в языках, связанных алфавитной, фонетической, горизонтальной письменностью
Вот как выглядит в оригинале одно из более всего известных хайку (авторства Мацуо Басё):
А вот его русская версия (сделанная Константином Бальмонтом):
Летние травы, След в вас я вижу Воинских снов.
(переводчик нашел и вот такой, неизвестный, переводи говори теперь о точности перевода как значения:
Летние травы! Вот они, воинов павших Грезы о славе... ).
"On" (звуки) здесь не являются слогами. Знаки кандзине выражения. Легкие формализмы письменности скрывают сложную для понимания специфику чуждого нам переживания и описания мира.
Все было, скорее, наоборот: регулярности, которые позднее определили хайку, постепенно проявлялись из миллионов хаотических попыток передать эту специфику.
Первые поэты не знали, что делают. Они давали голос чему-то, что еще не имело формы, истории, соображения. Затем пришли поэты другого вида: которые уже с самого начала могли охватить рефлексией поэтические произведения давнего видав этом сопоставлении, в сравнении открывающие свои образцы, свои повторяемости и семейную похожесть.
Мы же родились для поэзии третьего рода: ради игры этими образцами.
Так что же показывается в таком бессознательно сплетенном миллионами хайдзин (творцами хайку) образце переживания мира в Японии?
Концентрация на мгновении, на "здесь и сейчас". На непосредственном чувственном восприятии. Переживание осуществляется в мгновении, гораздо более кратком, чем его осознание, и в нас всегда входит через внешний вид, звук, запах, прикосновение.
Болезненной мимолетностью этого момента мы всегда расплачиваемся за истину, добытую в переживании. Тем более ценную, чем более жестоко вырывает ее у нас поток времени.
Времени невозможно коснуться, откусить его. Более всего прямо отражается оно в материи изменениями природы. Проток "сейчас" мы помним через чувственные феномены, характерные для данного времени года или поры дня. Восходом, заходом Солнца. Свежевыпавшим снегом. Бодрящей росой. Сочной травой. Опадающими листьями. Птицами одного месяца, насекомыми одного вечера.
Между переживанием и объектом переживания ничего нет. Вообще-то, невозможно полностью скрыть существования поэта, тем не менее, поэт скрупулезно убирает из себя все миазмы интеллекта, сознания, культуры, которые загрязнили бы и исказили правду мгновенияистину, просвечивающую в этом мгновении.