Она выходит из волны неспешных волн белизны на высоте луга Трех Долин. Полуголые работники, трудящиеся на строительстве железной дороги показывают ее друг другу пальцами.
Серое кимоно Кийокобеззвучный водопад туманадевочку выплюнул Рюджин. На нее показывают пальцами: Мусуме Ун; Мусуме Ун.
Затеряться в ункаиэто означает затеряться между небом и землей. На деревянной башне под склоном сидит старый ямабуси и дует в раковину джинкаи, как только отметит опасное понижение разлива облаков. Военная меланхолия пульсирует над лиственницами и соснами морской нотой. Затеряться в ункаиозначает затеряться в себя.
Через двенадцать лет она вышла на другие луга. Мир перекатился на другой бок.
Громадное, словно пагода, сердце стали вращается в воздухе над синей глубиной реки.
Из смоляных ям вырываются пузыри жирного дыма.
Офицер Министерства Колонизации в черном мундире галопом мчит на молодом сивом коньке вдоль болотистого берега.
На более высоких, чем сосен, мачтах, расставленных в блюдце долиныфлаги со знаками Кайтакюси.
Ремесленники железа машут Кийоко и смеются.
"Что вы делаете?". "Суда для императора".
Ее угостили сладким абрикосовым соком, посадили на броневом боку локомотива. Грохот молотов щекочет кожу. Вокруг Кийоко бегает и покрикивает больше людей, чем до сих пор видела до сих пор.
Она размышляет о черно-белых городах варваров, выжженных на фотографиях доктора Ака. Размышляет о кандзи , о продвижении вперед.
В ноздряхзапах фруктов микан и погасшего костра.
Офицер спросил у нее имя, о том, как она сюда попала. "Заблудилась в облаках". Офицер спросил ее про дом. "Окаму". "Из Долин нет пути на юг и на запад. Есть только лишь гора, водопады и обрыв".
На привязи из канатов толщиной с бедро борца упряжка из восьми волов тянет, тянет это вот сердце стали. Угловатое клубище из листов грязного металла. Оно легонько колышется в воздухе, лампион скала, скалаоригами, оригамигром. От взгляда на эту массивную невозможность у Кийоко сводит небо и губы.
Офицер ведет взглядом за ее глазами. Усмешка блестящих пуговок черного мундира. Снисходительность меча, скрытого в ножнах. Вопль красных шрамов, заглушающих половину лица офицера. "Выходит, теперь ты тоже служишь секретам императора". Мир перекатился на другой бок.
В то время в Стране Богов действовало всего лишь несколько железнодорожных линий, все построенные людьми Запада. Первую линию на Хоккайдо, из шахты Ишикари до порта Отару, провел гайкокудзин Кроуфорд.
Но в Три Долины чужеземцы из каких-либо стран Запада допущены не будут.
Три Долины строят свою собственную железнодорожную ветку, британской системы с паровозами американской компании H.K. Porterчтобы подвозить сюда руду из Нанаэ, людей и машины из пора Накодате, редкое сырье из Кореи и Китая.
В двадцать пятом году Мейдзи угольные шахты Дамаси и Адамасиэто ничто большее, чем дыры в земле, над которыми колышутся бамбуковые леса. Императорская Горная Верфьэто погруженный в хаосе и грязи лагерь строителей и колонизаторов. Работники проживают в шалашах и палатках, поставленных на северном склоне Первой Долины, под самой лесной опушкой.
Ункаи протекает в паре чо выше, от перевала до перевала.
И Гора Пьяной Луны, и Вербовые вершины, и цепь Окачи, вплоть до пасти вулканавсе пересечено наполовину этой горизонтальной лавиной туч:
это половина неба;
а это половина земли.
Кийоко засыпает на холодном лоне еще не внедренного в работу локомотива. Заглядевшись на султаны искр под волнами облаков.
Так ункаи накрыло ее мягким одеялом.
Офицера Кайтакуси зовут Томоэ Рююносуке, это он стоит здесь на страже Благословенного Перемирия. Он не допустит в Императорскую Верфь никого, у кого нет именного разрешения из Бюро Колонизации.
Чтобы добраться до деревушки Помилованных по тракту вокруг гор, Томоэ требуется целый день и большая часть ночи.
Мать Кийоко ждет на веранде. Все дядюшки Окаму разыскивали Кийоко. Горят факелы и костры. Разбуженные псы воют под Луной.
Офицер Томоэ выпускает из своей ладони ладонь Кийоко. Та желает побежать к маме; но сдерживается. Лишь улыбка наполняет ее лицо, словно пламя-лампион. Она слышит мученическое храпение дядюшки Маса. Бабка Рейна сидит на задних ступенях и мочит кривые ноги в хрустальном отсвете Луны. Поперек тропки марширует фиолетовая лягушка.
Мать Кийоко касается лбом досок веранды. Томоэ Рююносуке в ответ сгибается в механическом поклоне. Они не оскорблены каким-либо чувством.
Другие потом расспрашивал Кийоко, раз за разом: но не мать. Кийоко теперь служит секретам императора. Отец знал, что ни малейшего шанса на победу нет; он дрался до смерти, поскольку то был его путь.
Имперский рескрипт солдатам и морякам
После смерти у всех нас другие имена.
В двадцать седьмой год Мейдзи в Долину за Облаками прибыл гайкокудзин из Страны, Которой Нет, чтобы начать производство Судов Железа Духа для Императорского Флота Неба.
Солдаты, Матросы, мы являемся вашим Верховным Командующим.
"После смерти у всех нас другие имена". Теперь, после ухода в края смерти (что располагаются за западным горизонтом), отец Кийоко зовется Ибарой, и воистину, он словно тень в памяти всех, соединенных с ним кровью или честью.
Кийоко не знает другого отца, только господина Шипа.
"Sonnō jōi! Были ли верны императору? или вы противостояли ему? Та же самая судьба, раз проиграли". Сакурако, круглолицая и простуженная, глядится в стеклянном зеркальце, которое отец привез ей из Муроран. Особое внимание она посвящает носу, сливово-красному от постоянного сморкания и чихания. "Не верь газетам. Они не тебе пишут. Не нам".
Кийоко принесла в хозяйство кислых сенбеи экземпляр "Taiyō", взятый на время у супруги доктора Ака. В одной из статей перечисляли участников давних бунтов, возбуждаемых под двойным лозунгом передачи абсолютной власти императору и изгнанию варваров - sonnō jōi!и героям-мученикам с момента подписания Конституции теперь надлежит, как минимум, возврат чести. В этом убеждает автор статьи.
Кийоко не находит там имени отца. Только это ничего не означает. После смертидругие имена.
"Доктор Ака говорит, будто бы все изменится. Будто бы газеты станут одарять властью. Будто бы sonnō jōi вернется, когда отовсюду мы услышим такой голос: изгнать императора, быть во всем, как варвары". Это наперекор жене, Кийоко, это он так наперекор жене". "Ох!".
С веранды дома трех дядюшек Рюко видна вся главная улица Окаму. Возвращающиеся с поля крестьяне встретили дедушку Кийоко (который ей вовсе и не дедушка), и разгорелась пантомима добродушных мерзостей. У дедушки Кийоко имеется одна огромная мечта: перед смертью познать наслаждение с куртизанкой ранга oiran. Вот уже много лет он собирает на эту цель. Со временем, его мечта превратилась в мечту всей деревни Окаму. Раз дама, разделяющая ложе с даймё и принцами крови, осыплет сокровищами своих чувств этого наиболее паршивого из нас, скрюченного ревматизмом и опаршивевшего от ног до пупка старикашкуто это все равно, что все уселись на божественном пиру. Иногда даже Помилованные подкидывают дедушке медный мон.
"Зачем ты там высиживаешь еще и вечерами!". "Мать возвращается от господина Айго еще позднее".
Сакурако подсовывает Кийоко зеркальце, чтобы та увидела себя тем, чем видят ее все в деревушке: более чистым, более выразительным образом красоты своей матери.
Кийоко даже к собственному отражению приглядывается словно бы в радостном изумлении. Это я? Мои глаза, мои волосы, моя молодость?
Над ее плечом в стеклянном овале восходит опухшее лицо Сакураку. "Я некрасива, толстая и люблю простые удовольствия богатства. Добуду себе богатого мужа, рожу толстых детей, устрою уютный дом. А ты tennyo с веера, Кийоко, ты спишь днем, размышляешь ночью, так что засохнешь от любви к принцу с Луны или перережешь себе жилы. Глянь, какие сопли". Вот она, самая большая радость давить на покрасневший нос.
Отец Сакурако был помилован перед исполнением смертного приговора. Он отвечал за похищение одного из императорских судов, которые Эномото Такеяки вывел в Хоккайдо с намерением учреждения здесь суррогата сёгуната Токугава. Конкретно же, Эномото прокламировал создание Республики Эзо. Эту республику признали варвары из Великобритании и Франции. В конце концов, он сдался, а Курода принял его капитуляцию. Произошла морская битва, столкновение тринадцати паровых судов, в том числеединственного броненосца Империи; а на стороне Эзо сражались чужеземцы. Силы Империи победили. Отцу Сакурако отстреленная цепь судового подъемника поломала и размозжила руки. Посаженному за решетку Эномото Такеяки безгранично милостивый император вернул честь и высокие чины, вскоре ему было доверено Бюро Колонизации Хоккайдо. Не всем самураям, которые служили Эномото во время бунта, была оказана такая милость. У отца Сакурако, которого извлекли из камеры Грориокаку, прежде чем у него сгнила вторая рука, лишенного имения и состояния, даже не было денег на возвращение с Хоккайдо. Сакурако родилась из лона крестьянки, у которой отец зимовал в горячке и гангрене. Кийоко никогда не спросила, знает ли Сакурако имя своей матери, известно ли ей, что с той случилось.
"Ты думаешь, что при дворе tennō записывают все ваши поступки, и что кто-то там помнит про дочку Шипа?". "Нет, никто не помнит".
Кийоко известно, что раз отец и другие боевики sonnō jōi проиграли, это означает, что они были не правы. И Кийоко понимает, что окончательная правота, правота силы и власти, находится на стороне Запада. И еще, и помимо, и прежде всего: Кийоко чувствует, что путь отцаэто ее путь, что другого пути для нее нет и не будет.
С того мгновения, как она увидела громадное, угловатое сердце стали, вращающееся в воздухе над знаменами Кайтакуси.
Она увидела его и проглотила вдох до самого дна легких, и еще дальше, и еще глубже, пока не втянула себя саму, так то ее не стало. Нет границы между Кийоко и миром чудесных тайн.
И теперь
Выйти замуж за богатого купца? Жить в Окаму коровьей жизнью крестьянки? Служить в домах нуворишей-выскочек?
Вот кана китайского звука Шипа: .
Кийоко записывает отца одним движением стопы на песке, одним поворотом пальца на покрытом испариной зеркальце. Отец пробивает ее иглой-крюком. Насаживает на острогу прошедших дней.
Дорога Шипа: вперед, вперед, чем сильнее боль, тем более не повернешь назад.
И тем более жаркое пламя гордости, что ты не поворачиваешь, хотя и обязана.
Сакурако расчесывает длинные черные волосы Кийоко. С чуть ли не материнским удовлетворением восхищается она ее отражением в зеркале, словно гордой каллиграфией собственного имени.
В доме Сакурако будет множество красивых, сделанных со вкусом предметов, украшений, приятных крестьянской красоте хозяйки.
"Так что теперь господин офицер пошлет за тобой мула со слугой". "Я сдала экзамены. Доктор Ака поручил. Для меня пробьют ступени в Пьяной Луне, я выйду сама на рассвете и появлюсь в Долинах в Час Змеи".
Вечер спускается на деревушку Окаму. Крестьяне вернулись в свои дома. То тут, то там горят свечи и светильники на китовом жиру. Бледные полосы дыма волнуются на ветру словно простые кана, все написанные кистью, которую держит одна ладонь.
Тоскливый окрик птицы над лесамипоследнее движение гребнясетлое лицо спряталось за тучей волос.
"Ты станешь служить варварам". "Стану служить императору". "Судьба та же самая".
Отец знал, что никаких шансов на победу нет; он сражался до смерти, поскольку то был его путь.
В двадцать седьмой год Мейдзи в Долину за Облаками прибыл гайкокудзин из Страны, Которой Нет, чтобы начать производство Судов Железа Духа для Императорского Флота Неба.
"Профессор Гейст мертв".
Он умер в Париже прошлой осенью. Клика Благословенного Предложения находилась в ходе обустройства основной лаборатории и библиотеки во владении господина Во Ку Кий в Голландской Восточной Индии. Помимо того, господин Во Ку Кий вступил во владение плантациями на Яве, строил город в горах Французского Индокитая, а по просьбе британского секретаря Колонии Проливов реформировал кварталы китайских рабочих в Сингапуре. В соответствии с Предложением, все производство Железа Духа для потребностей имперского флота и само строительство судов tetsu tamasi должно осуществляться только лишь на землях Империи. Вместе с тем, сотрудники и наследники профессора, все, кто родом из Страны, Которой Нет, остаются хранителями научного знания, являющегося основой производства. Во Ку Кий с библиотекой и парижскими сотрудниками не перенесется в Нихон. Кто-то один сеет, кто-то другой собирает урожай. И хранилища зерен хорошо спрятаны.
"Я вас научу".
Гаикокуджин О Хо Кий перемещается с тростью. Он еще не старый человек: сохранил юношескую мягкость округлого лица. Вот только лишь залысины, разделенные длинной прядью, доходили так высоко, что чуть ли не достигали вершины черепа. Правда, он потерял всяческую власть в левой ноге. Вроде как, у него была дуэль в России, после чего перенес тяжелую рану.
Капитан Теноэ, директор Исода и министр Курода ожидали, когда тот медленно спустится по ступеням салон-вагона.
Железнодорожную ветку до Трех Долин запустили всего лишь три недели назад. Пока что нет перрон, нет вокзала.
Доктор О Хо Кий спускается на гравиевую насыпь и видит перед собой ровные приветственные ряды: капитана, директора и министра в европейских одеждах, затем длинную шпалеру задействованных в Трех Долинах чиновников, инженеров, офицеров; затем ряды служащих и солдат. На мачтах, обозначающих конец ветки, лопочут вертикальные флаги Кайтакуси.
Гайкокудзин в белом костюме, подходящем для тропического климата. Он снимает соломенную шляпу, склоняет голову.
Капитан, директор и министр кланяются в ответ.
"Je suis Julian Ochocki, je vais vous construire des forteresses aériennes". "Bienvenue aux Trois Vallées, monsieur Ochocki".
Гайкокудзин не разговаривает по-японски. И никто в Долинах не разговаривает на языке Страны, Которой Нет. Так что общаться станут по-французски и по-немецки.
Процессия направляется к Вратам Тумана: резиденции Бюро Колонизации Хоккайдо, единственному трехэтажному зданию в Долинах. В его восточном крыле находятся апартаменты гайкокудзина. В гостиной на первом этаже приготовлен богатый приветственный ужин.
Доктора О Хо Кий сопровождают тринадцатилетний сын, седоволосый слуга и два ученика профессора Гейста. Длинный ряд носильщиков несет багаж чужестранцев.
Министр Курода смолоду обучался в Европе, рассказывает по-немецки о видах, мимо которых они проходят. Сейчас Час Обезьяны, тень вулкана Окачи ползет по лесам и лугам.
На мгновение все приостанавливаются на широкой веранде Врат Тумана. Фотограф Кайтакуси выжигает два снимка группы. Вот они. На первом сын гайкокудзина втискивает голову между локтями отца и министра Куроды; на втором гайкокудзин указывает тростью на какой-то объект на склоне горы. Чужестранец представляет собой мягкое пятно белизны между сомкнутых кандзи темных мундиров и гражданских костюмов. В открытых окнах здания Кайтакусизанавески, словно волны папоротника.
После ужина, в пору сигар и вина, звучат первые вопросы о политике. "Корея, Китай, Россия, именно в такой последовательности". "Россия, господа, Россия". "Это костяшки домино, господин Охоцкий. Достаточно толкнуть одну". Япония как раз завершила победную войну с Китаем, выпихивая его из Кореи и захватив Ляодунский полуостров с крепостью Люйшунькоу; Тайвань, торговые привилегии и военные репарации от Китая в размере двухсот миллионов таэлей серебра. Это серебро дало возможность строительства Горной Верфи и учреждения Императорского Флота Неба.
Все сидят с открытыми дверями на веранде. Голос цикад настолько громок, что заглушает музыку из фонографа, запущенного двумя комнатами далее.
Лицо гайкокудзина расплылось в мечтательной задумчивости. "Во время поездки я читал про историю вашей страны. И ожидал увидеть рыцарей в доспехах. Как вам удалось так быстро преодолеть целые эпохи?". "Так решил император". "Но ведь теперь у вас имеются парламент, выборы, конституция, правление закона". "Ибо такова воля императора".
Цикады. Вино. Теплая ночь. Силуэты гор. Неяркие огни металлургического завода. "Я вас научу". "За сколько месяцев?". "Как только научусь сам! Ведь господин Вокульский не мог профинансировать производство в таком масштабе, тем болеев тайне запустить его в Европе. И в этом как раз сила Предложения, разве нет? В том, что мир не знает такого вооружения. Здесь, именно здесь мы станем открывать и творить". "Тогда вы должны обучать наших инженеров". "Пускай учатся, пускай учатся".
Перешептывания. Кивок головой. Откашливание. Министр Курода, капитан Томоэ. На веранду зовут девушку. Белое кимоно из хабутаэ, волосы распущены в простой осуберакаси. Она отдает глубокий поклон, после чего отступает в тень за стульями.
"Все, что вы сделаете и скажете, принадлежит Японской Империи. Она запишет каждое ваше слово, господин доктор Охоцкий". "Да нет такой необходимости, я составлю для вас исчерпываоох!".
Кийоко пишет.
Теплая ночь. Цикады. Звезды над горами. Воздух тяжел от жирных запахов лес. Стук трости. "Пора спать, сын".
Небольшая сова присела на ограде между двором Врат Тумана и деревянными бараками казарм. Птица позволяет гладить себя и кормить сыну доктора О Хо Кий. Ординарец капитана подает мальчику полоски мяса. Птица с удовольствием щурит свои похожие на фонарики глазки, стрижет длинными бровями.