"Была ли у господина министра возможность познакомиться с господином Станиславом Вокульским?". "Наш tennō тоже весьма робок, а в робостигорд". Гайкокудзин понимающе кивнул.
В Трех Долинах джентльмены курят табак и попивают вино.
Адъютант министра Куроды разворачивает на бамбуковом столике эмакимоно с эскизами первых моделей haku tetsu tamasi.
Вот быстрый тактический фехтовальщик низкого полетного уровня, Богомол, Kamakiri,
А это тяжелый поднебный истребитель, Акула, Kō, .
Модульный транспортник, Гусеница, Кемуси, .
Летный аппарат дальнего радиуса действия, Сокол, Хайябуса, .
Кийоко записывает и эскизы. Отображает образами образы.
"Как быстро мы можем ожидать поточного производства?".
О Хо Кий неестественно медленно стал мигать в дыму. "А как быстро вы ожидаете следующей войны?".
Варвары растоптали гордость победителей. Брошенный на колени Пекин подписал в Симоносеки мир, отдающий Нихон полуостров с крепостью Люйшунькоу, практически контроль над Кореей, длинные поезда с серебром в качестве военных репараций и права на Пескадорские острова и Тайвань. Прежде всего же, трактат предоставил Нихон привилегии в торговле с Китаемтакие, какие западные державы веками вынуждают под стволами пушек своих флотов предоставлять им королевства нехристианских народов.
И с тех пор беззаботно кормятся на их труде. И пьют их кровь. И растут, растут на их уменьшении. Мы научились. Мы научились делать то же, что и вы. Научились творить империи. Министр Курода поднял голос. Доктор О Хо Кий краснел лицом, пот появился на шее и исках. Кийоко перестала записывать.
Страны, Которой Нетнет, ибо она была съедена империями Европы.
Так к кому обращается министр Курода? К белому призраку у себя в голове.
"Растоптали!". Под угрозой бросить в бой свои флоты, Росся, Франция и Германия вынудили Нихон отступить из Люйшунькоу. И не прошло двух лет, как та же самая Россия взяла Люйшунькоу в аренду у Китая, подтянула к крепости железнодорожные линии и превратила ее в кулак Российской Империи, сжатый против Нихон.
Кийоко слышит этот окрик министра в тройных "Банзай!", возносимых отрядами моряков Неба для каждого рожденного Судна Железа Духа.
Ойятои гайкокудзины и императорские инженеры, как правило, осматривают механические появления на свет из куколок с этой веранды или же с газона перед Врат Туманов. А вместо салютов они вздымают бокалы с вином или шампанским.
Тогда Кийоко поднимает кисточку и рисует полный кандзи в углу блокнота сокки: .
Война представляет собой в одинаковой степени очевидную и обозначенную тоской цель и плод их многолетних усилий, так же как целью и плодом брака является ребенок.
Как нетерпеливо выжидали они того единственного слова! Так страдающие от засухи крестьяне высматривают тучи на небе. И читают молитвы по причине мобилизации точно так же, как крестьяне читают молитвы, призывающие дождь.
Спускают Суда Духа в воздух, чтобы родить войну.
Первый крейсер Неба Императорская Горная Верфь подняла в синеву в тридцать четвертом году Мейдзи.
Очередные вылетали из коконов бамбуковых лесов с нарастающей частотойголые скелеты, пустые скорлупки, духи, которые еще следовало облечь в плоть, то есть снабдить вооружением и бронейи хотя они оставались непроверенными, не окрещенными боем, не окутанными дымами битвы, Кийоко читала в них на небе над Долиной сильные, прекрасные линии кандзи войны.
Ни у кого не было сомнений, что то будет война за Люйшунькоу.
"Растоптали!".
Разбуженная, она слышит постукивание трости ойятои гайкокудзина еще до того, как тот спустился с внутренней лестницы.
Ординарец подает поднос с шампанским; О Хо Кий отказывается. Кийоко вручает доктору дневную почту. Поезда с побережья теперь прибывают в Три Долины раз пять-шесть в сутки, в том числе и ночью. Доктор вскрывает конверты фруктовым ножом, поглядывая над очками на спускаемого на ветер другого Сокола. Он щурит глаза, словно глядит на ядовитое сияние выжигаемой руды.
Стройный силуэт tetsukamasi выскальзывает из деревянных объятийклинок катаны, выдвигаемый из ножен. Повиснув на длинных цепях за семиствольной мордой Акулы, Сокол поворачивается на солнце в позах, похожих на фигуры Неустойчивого Меча. Судно? Животное? Оригами? Бог?
Из проектов Министерства Войны, поставленных людьми Куроды и Бюро Колонизации Хоккайдо Кийоко помнит подписи авторов. Размашистые иероглифы soshō, написанные кистью на верхней части эскизов.
Ибо раньше на свете Кораблей Духа не было.
Никто до них не строил и не проектировал флот Неба.
Никакие умы, никакие каноны европейской красоты не установили набора подобной грации. Не из снов белого человека выплыли мелодии танца металла, что легче воздуха.
Императорская Горная Верфь заказала изображения судов линейки Камакири, Хайябуса, Ко и Кемуси у художников стиля нихонга родом с юга, из Хонсю, Сикоку, Кюсю. Никто не открыл им тайн tetsu tamasi, не узнал перспективы Благословенного Перемирия. Они не знали, что проектируют неподдельные корабли Императорского Флота Неба. Им нужно было лишь проиллюстрировать приключенческий соккибон о фантазии, касающейся войн воздушных броненосцев.
Кийоко не знает, кто отвечал за отбор произведений. Доктор О Хо Кий получил уже отобранные рисунки. Вместе с тремя нихонскими инженерами, прошедших стажировку на верфи UnionIronWorks в Сан-Франциско, на их основании должен был разработать подробные планы военных конструкций tetsu tamasi. И он разработал.
Сдадут ли эти haku экзаменникто не знает. Просто раньше на свете Кораблей Духа не было.
"Императору стало известно. Ему показали фотографии". Гайкокудзин переводит взгляд от вскрытого письма на аквамариновые лезвия перьев Сокола.
Выбранные в качестве основы проектов изображения вышли из-под кисти Мацумуры Изабуро, восьмидесятилетнего мастера из школы Shijō. Он прославился минималистскими рисунками животных; в молодости же служил в ночной гвардии сёгуната Токугава в Эдо.
Мастер Изабуро обрисовывает мир дугами, словно кривизной благородного клинка.
Так что всякий профиль воздушного изделиясловно разрез до крови.
Всякая кость судназамороженный крик движения.
Всякий орган сталилегче синевы поэзия насилия.
Хайябуса дрожит на привязи. Крыльев нет, зато имеются ребра-веера с пустыми местами под роторы.
"Муцухито приглашает". "Аудиенция? При дворе, в Кюдзо?". "Приглашает, похоже, на вечер в Рокумейкан". "Лично? И господин доктор не должен и думать об отказе!".
Гайкокудзин снимает очки. Опускает веки.
"Сделай вид, что я не спросил. Отвечать не обязательно. Каубуцу приходило к тебе?".
Кийоко уже почти что записала этот вопрос. Не понимая того, что записывает. Какубуцу, "расследование сути вещей", принадлежит к домену мысли, а не людей или предметов.
Только через два кандзи позднее она вспоминает разговор капитана Томоэ с молодыми рангакуся в мундирах без знаков отличия. И кое-какие документы из Бансё Сирабесё, Института Исследований Варварских Книг.
"Имеется такой департамент в Министерстве Войны? Взлом шифров?".
Незнание, сестра Невинности! Доктор О Хо Кий усмехается. От облегчения? По причине смирения?".
"Тебе следует сшить европейское платье, Кийоко, для посещения салонов, для танцев. Я забираю тебя, чтобы представить пред лицом tennō. Сейчас не записывай. Будут спрашивать. Я слепну, Кийоко. Это правда. Тыпри мне не для того, чтобы записывать меня ради мира, но чтобы с этого момента описывать мир для меня. И это правда. И не кланяйся мне, ради бога! Хммм. А этот бокал шаманского даже ничего. А вообще, ты желаешь поехать в Токио?".
"Да! Да! Да!".
Тонут их слова, словно камни, бросаемые в Море Туч. "Ки! Йо! Ко!". "Хи! Би! Ки!". Тишина. Белизна. Горы.
Ункаи, густое, словно разваренный рис, залило Три Долины и остановило производство, закрыло железнодорожную линию, рабочих отослали. Кийоко забрала Хибики на западный перевал, над охранными постами умабуси и священным медвежьим гротом.
"Самый прекрасный вид. Словно с моста небес, когда Идзанами и Идзанаги творили мир".
Они сидят на оскалившихся в пропасть корнях старого бука, а под их ногами несутся галопом табуны туч.
Кийоко угощает очищенными от кожицы плодами микан. Хибики осторожно наливает в чарки сливовое вино.
"На море высокое давление! Теплый ветер с юга! Научитесь читать барометры". Это они передразнивают доктора Ака, бесконечно и безуспешно поясняющего детям, что ункаиэто никакой не каприз богов, а закон океанской метеорологии.
Загнанный с Тихого океана разницей температур массив тумана встречает горную цепь Окачи и всегда впадает в те же русла ущелий, в те же самые врата перевалов, бассейны долин.
"Они убедились в том, что в этом случае лучше остановить металлургические заводы и прокатные станы. Переждать. В противном случае, крестьяне из деревушек травятся железным рисом. Ржава роса висит над лугами. Потом она стекает в море и после очистки высвобождается в телах медуз.у Бедный капитан Рююносуке ездит вдоль побережья и платит старейшинам рыбацких деревушек. Это, чтобы не разнеслось по стране о стаях медуз, летающих в свете Луны высоко над волнами". Тень озорства на ее губах, когда рассказывает это гибкому юноше. Хибики слегка наклоняется, чтобы не уронить ни капельки утехи.
Кийоко выпросила у капитана пропуск и показала Хибики подземные металлургические заводы Горной Верфи. Свет ее глаз тогда заслоняли смолистые стекла очков-консервов. Половина долины была перекопана и вновь засыпана. Массовая плавка tetsu tamasi, металла, более легкого, чем воздух, требует нового типа доменных печей, перевернутых вверх ногами. В которых лава жар-руды не стекает вниз, но рвется ввысь, точно так же легче воздуха перед остыванием. Она прожигает все созданные человеком крыши и покрытия. Кайтакуси пришлось вначале вкопаться под скальные плиты горного массива, и вот там, в пяти сотнях футов под дном долины, построить, в соответствии с парижскими манускриптами профессора Гейста конвертеры для выплавки Железа Духа. Вспотевший в слишком толстом мундире кадета, в черных очках-консервах, с открытым ртом, Хибики наблюдал за усилиями обожженных тысячами искр металлургов, металлурговохотников на бабочек, которые длинными палками с черпаками, похожими на сачки для бабочек, нагоняют и выхватывают из воздуха раскаленный tetsu tamasi. Только что выплавленное Железо Духа плывет в быстрых и закрученных потоках, извиваясь над лохматыми головами рабочих-айнов, словно стая китайских драконов. Различное содержание углерода в смеси и различные загрязнения руды придают ей различный удельный вес. Быть может, это и вправду можно прочитать по вращению Неустойчивого Мечараз фень-шуй позволяет рассчитать успешность архитектуры. Ни металлург, доставленный из Страны, Которой Нет, ни пятеро нихонских инженеров-металлургов еще не открыли тайны чистой выплавки tetsu tamasi. Каждый выпуск металла из печи, это горячечная охота на змеища вулканического огня под потолком промышленной пещеры, в залпах стрй воды, выстреливающих из насосов внутреннего сгорания, в синеве электрических дуг, в ритм военных команд, выкрикиваемых через жестяные мегафоны. Туда не впускают никого, кто не имеет соответствующей подготовки, поскольку tetsu tamasi, выпущенное в виде капель или потока с сажей или иным загрязнением, увеличивает свой удельный вес и тогда скапывает людям на головы, толстыми жилами яда Солнца. Прежде чем был введен приказ защиты глаз, Железо Духа ослепило более дюжины человек. Одному охотнику, переквалифицированному в металлурги, прожгло шапку, волосы, кожу, череп и влилось в мозг. Капитан Томоэ наверняка выписал пропуск для Хибики не по по порыву доброты сердца, но из злости: а пускай придурок сгорит!
Кийоко выбрасывает хлопья золотой кожуры плодов микан в мясистый водоворот туч.
"Ки! Йо! Ко!". "Хи! Би! Ки!". Тишина. Белизна. Горы.
Они взаимно поглядывают друг на друга, краем глаза. Подглядываютза самим собой, за самой собой в чужом взгляде. Так вот оно как на меня глядит! Вот оно как!
Радостное восхищение маленькой Кийоко в изумлении чудесами мираи то же самое радостное восхищение большой Кийоко в изумлении чудом самой себя.
Они сидят и бросают камешки в Море Туч. Сидят и бросаются словами.
Хибики разворачивает и сворачивает бумагу от фруктов. У него пальцы флейтиста. "А вещи малые, ради красоты и удовольствия, не для войныпробовали?". "Меньшие, чем мечи?".
Хибики показывает ей оригами-лампион. Хибики показывает ей оригами-котацу. Показывает ей оригами-цветок.
Ункаи высится и расплывается.
"Послезавтра я обязан возвратиться". "Сколько? Одиннадцать лет назад? Я так заблудилась в тучах, что до сих пор не вернулась". "Я должен прыгнуть?". "Прыгни, прыгни".
Ункаи рушится и выглаживается.
Краем глаза. Подглядывая. Так вот оно как! И мгновение озорства, без причины, без цели.
Так высоко под хребтом перевала, что почти что уже на другой сторонена якоре дикое сердце стали. Кийоко успела позабыть о нем. Спускаясь по более высокой тропе, не залитой ункаи, они свернули в углубление под очень крутым склоном и рядами старых криптомерий, но и там дрожит, дергается, колышется на своих цепных якорях неуклюжий лом от первых абортов металлургии небес.
"Поначалу мы пробовали сами, без гайкокудзинов. Только и того, что господин Во Ку Кий передал в бумагах. И погляди. Все плавки неконтролируемые, разорванные печи, железо, кованое на ветру". Они стоят, задрав головы, в шуме сырой зелени, под массивной глыбой ржавеющих поражений науки. Человечек, человечек.
Если бы у вулканов были печени, почки, легкие, сосуды, сердца.
Это ни для чего не служит. Никакой пользы. Не знает никакого "зачем". Ужасное и красивое.
Стальное мясо стихии муга.
Кийоко карабкается по корням, камням, цепям. Вытягивает руку. Белые ленточки, связывающие рукав кимоно Неба, цепляются за ветку, рукав проглатывает ветер, надувает его.
Хибико затаил дыхание. Кийоко сейчас поднимается в воздух.
Темная от туши ладонь девушки ласкает шершавый панцирь.
Если бы у вулканов имелись алтари.
Тишина. Белый, зеленый, черный цвета. Горы.
На ведущей вниз тропе они разминаются с Эзавом. Тот направляется в Обсерваторию Вербы для чтения звезд; Эзав посещает курсы первых навигаторов Неба.
Разминувшись, они глядят через левое плечо.
Невысказанные словакамни тоже гибнут без следа в Море Туч.
Которое бушует и разглаживается, разглаживается и бушует.
павильон кричащего оленя
Дражайшая моя супруга!
В шепоте вееров, в стуке каблуков, в трелях стекла, в крике шелка продвигается слава бедного народа.
Скажут, что мы игрались войной.
Дражайшая моя супруга! Верю, что это мое письмо застанет Тебя в здравии и улыбке. Проходит девятый год моей работы для Империи Ниппон, и я вспоминаю тебя бледнеющей фигурой с фотографии. Глобальные расстояния делают непрактичными возвращения-визиты, а разве можем ли мы быть дальше друг от друга, теперь уже вся Земля между нами, и все же. Пиши мне. Пиши мне, умоляю.
Меня весьма тронуло то, что ты сообщила про Якуба. (Эзав здоров, растет в силе духа и учится; прилагаю фотографический портрет). Ты не должна была позволять ему мешаться в какие-либо политические игры. Пускай лучше путешествует по свету. Пускай в Париже свяжется с М. Готье, являющимся полномочным представителем пана В., и который, как правило, может связаться с ним по телеграфу. Франция, находясь ныне под властью масонов, не способствует чужим тайным и заговорщическим движениям.
Капиталом от заславского имения распорядись, как мы говорили. Здесь мне не нужны крупные фонды, тем более, когда вступят в силу патенты на мое имя, что проявится, как только наши работы станут явными для всего мира, что, к сожалению, будет означать войну. Читай в газетах о распрях Ниппон с царством Романовых, тут оно и выйдет наше быть или не быть. Потом все уже будет по-другому.
Послезавтра мы выезжаем в Токио, по приглашению двора. Напишу Тебе обо всем. Не удивляйся крупным буквам и неаккуратному письму. Никак здесь мне не удается заказать здесь более подходящие очки, и эти мои gribouillage (каракули - фр.) становятся все более
"Пишешь". ""Нет, войди, присядь". "Адмирал Энамото выразил согласие". "Ты ведь не подданный микадо, сын". "И со всей уверенностью не являюсь подданным царя".
В кабинете Юлиана Охоцкого на первом этаже Врат Туманов, сын Эзав собирает силы, чтобы задать тяжелый вопрос. Отец поглядывает на него над стеклами очков.