Кийоко открывает глаза. О Хо Кий показывает на темную глыбу Павильона.
Кийоко рисует в блокноте сокки и показывает доктору.
А теперь по-своему. По-быстрому. Как ты всегда записываешь меня. Кийоко вычерчивает четыре линии.
Доктор склоняется, щурит глаза, щурит и мигает, потом протирает их верхом ладони.
"Почему так?". "Не знаю". "И кто смог бы это прочитать? Помимо тебя". "Никто". "Если бы я попросил записать это вчера утромты записала бы то же самое?". "Не знаю".
Ойятои гайкокудзин бьет тростью по запястью Кийоко. Крик. Боль. Она упустила блокнот. Схватывается на ноги.
Ойятои гайкокудзин плачет. "Что ты делаешь? Что ты делаешь? Какубуцу вырвет тебе глаза, язык, пальцы, слова. Уходи с Эскадрой. Под командованием вице-адмирала. Эзав поможет".
Над "Отелем Империал" и крышами недалеких зданий министерств взрываются пастельные букеты фейерверков. Свисты и аплодисменты плывут через парк.
Яркие тени порезали Рокумейкан на вертикальные панели черно-белых иероглифов.
Кийоко хочет проснуться и не может.
"Что случилось? Доктор?". "Первый раз ко не пришли больше года назад. После нагрузочных испытаний скелета гусеницы. Ты забыла, какова цель твоей работы? Истинна, первоначальная цель и повод. Все твои записки, день за днем, накапливаются в архивах Какубацу. Они увидели, что технология Гейста действует. И посадили над ней своих ученых. Над твоими записками. Таким был договор. Я отдаю вам знания, чтобы вы сами могли развивать могущество Неба. У меня имеются патенты, но вы обладаете производством. Вы посадили своих лучших ученых, и они не были в состоянии дойти до теории Гейста до выплавки его железа. Мучились месяцами и, в конце концов, пришли ко мне. И показали мне все эти записки, шаг за шагом. Все, что ты переписывала для них из своих стенографических записей. Кийоко, Кийоко. Они были правы. Я не мог им пояснить. Откуда из понедельничных экспериментов берутся вторничные выводы. Каким образом я от первого уравнения перешел к второму, третьему, четвертому уравнениям. У меня имелось восемьдесят смесей на выборя выбрал как раз одну. Почему именно эту? Мне показывают технологическую последовательность, и я сам вижу, что никакой последовательности там нет. Неужели я их обманываю? Но- суда ведь летают. Железо висит в небе. Наука действует. Вот только, наука ли это? Я долго над этим размышлял. Крутил в голове, так и сяк. Где, как, в какой момент появляется это знание. Откуда появляется сила для именного этого прыжка над пропастью тайны. Работаю. Мыслю. Говорю. Мыслю и говорю, именно так обрабатываю идею. Высказывая то, что всего лишь на границе понятия, что еще скрыто в бредовых видениях разума. Ты все это записываешь по-своему. Потом возвращаешься к себе и переписываешь все публичными знаками, этими вашими кандзи и кана. И утром считываешь с них мою вчерашнюю работу, я же, со свежими мозгами, приступаю к работам воображения. И тогда мне в голову приходят лучшие идеи. Так все это идет. Это я так считал. Но, то ли они приходят ко мнеил это именно ты только что мне их прочитала? Почему записала именно так, а не иначе? Почему выбрала для тех же самых звуков то эти, а в другой разиые образы?". "Я вообще не понимаю науки tetsu tamasi, доктор". "Знаю, что не понимаешь, Кийоко. Только ведь ее не понимает никто другой на свете. Оказалось, что не понимаю ее и я сам. Я не могу показать, шаг за шагом, мысль за мыслью, почему она работает. Но ведь - работает! Мы видим, что работает. Потому что у девушки-стенографистки была именно такая вот фантазия кисти!". Он вытирает слезы. Потом смеется. "Тебе вырвут глаза, язык, пальцы, слова, мысли, съедят тебе мозги".
Пара муниципальных полицейских стоит на границе тени, присматривается к Кийоко и чужеземцу.
Кийоко массирует запястье, ладонь. Поднимая голову. Выше, выше.
"В большом городе не видно звезд". А звезды им ни для чего не нужны".
"Скажут, что мы игрались войной". "Никто, кто знает Ваше Величество". "А кто меня знает, Ито? Кто меня знает?".
Император Муцухито завтракает в компании прице Арисугава и Хару, князя Ито Хиробуми и графа Иноуэ Каору.
Принесли телеграмму из Санкт-Петербурга. "Решительное мнение министра Курино Синихиро таково, что русские продолжают переговоры только лишь ради получения лучей военной позиции".
У императора появилась привычка выпивать каждый вечер бутылку, а то и две бутылки, французского винаутро не любимая его пора дня. Но он никогда не позволяет спиртному перехватить власть над собой.
Он не комментирует содержания телеграммы. Ест.
"Если мы не ударим первыми, тем хуже будет наша позиция".
"Армия считает шансы победы на пятьдесят процентов".
"Ромнов слушает только кайзера и своих авантюристов-нуворишей".
Беседа происходит в присутствии императора, и решения принимаются в присутствии императора.
Великой тайной двора Японской Империи остается, в чем, по сути, заключается власть tennō.
Осуществляются парламентские выборы. Политические партии торгуются о составе правительства. Принимаются постановления. Министры отдают распоряжения. Суды оглашают приговоры.
Император проводит церемонии в годовщину смерти своих предков. Император ездит в святилища синто, на учения и на военные парады. Император плодит потомков и принимает заграничных сановников. Император пишет стихи, которые никто не читает. Он выслушивает диспут своих министров и советников и выражает сердечные пожелания благосостояния для страны и народа. Он изучает китайских классиков и мировую историю.
Очень долго он стыдился публичных функций, помимо придворных ритуалов. Он страдает прогнатией подбородка. Запустил бороду. Куря папиросу, он закрывает ладонью нижнюю часть лица.
Королей, императоров дома Габсбургов деформировало то же самое наследие благородной крови. Муцухито показали фотографии и портреты европейской аристократии. Какие же они молодые. Генеалогии, доходящие в глубину истории всего лишь на тысячу, самое большее, полторы тысячи лет.
"Хватит ли у нас средств на эту войну? Вы же знаете состояние государственных финансов". "Можем ли мы позволить отодвигать эту войну на потом?". "Еще четыре года, и Корея станет бастионом России".
"Флот ожидает уничтожения, как минимум, половины наших судов. В достаточной ли степени оставшаяся половина сможет повредить силы врагамы обязаны считать так".
Император допил чай. Прежде чем kinjū приблизился, неся полный tetsubin, князь Хару вручил императору другую горячую чашку.
Князь Харуэто единственный из оставшихся в живых сын Муцухито. У Муцухито были другие сыновья с другими наложницами, но они быстро умирали.
"Большой ошибкой преждевременных государственных стратегий было полагаться на войну, когда уже нет другого выхода. Когда война является необходимостью. Когда войну начали против нас. Это самая худшая стратегия. Сравните решения правительства с мнениями человека. Ребенок отправлялся бы на войну. Разгневанный. Плачущий. Загнанный в угол. Что делает взрослый человек? Взрослый человек рассуждает в мыслях, он свободен от принуждения и страстей. Вот эти доводы "за", а вот эти"против". Уверенности нета уверенности у нас никогда нетзато имеется опыт в оценке риска. Войнаэто меч в моей руке. Я его обнажаю, я прячу его в ножны".
Император ест, император слушает. Он никогда не запоминает разговоров, имен, лиц.
"Телеграфируйте в Париж, чтобы больше ответа от русских не требовали".
"Завтра мы сообщим о разрыве отношений".
"Барон Розен предупредит Петербург, как только наш ф лот выйдет из портов".
"Мы, естественно, отсечем возможность высылать телеграммы за границу".
"Барону следовало бы вручить соответствующий прощальный подарок". "Небольшой, но обладающий высоким вкусом". "Цветочные вазы". "Серебряные".
"От Его Величества". "От супруги Его Величества".
Верховая езда это любимое развлечение императора. Уже смолоду он с тоской ожидал пору, когда мог бы положиться на животное, мчаться вдаль, сломя голову, без цели, без необходимости. Скачет галопом милями по дворцовым землям и закрытым армейским территориям. Иногда, прямо из седла он может вести военные маневры. Поднимает меч, и отряды маршируют направо, отряды маршируют налево. Месяцами они тренировали эти марши и построения. И с заядлым энтузиазмом вздымают крики в честь повелителя.
Почерк императора Муцухито настолько особенный и невыразительный, чо никто, поммо него самого, не способен прочитать его кандзи.
дознание до сути вещей
На третью неделю осады горы трупов под рукой этого Художника Войны.
Дознание до Сути Вещей начинается длительным, утомительным театром отчаяния.
Вот милость абсолютной власти: творить добро народу вопреки воле народа.
На третью неделю осады горы трупов под рукой этого Художника Войны. Обдумать отмену аккредитации. Одиннадцатидюймовые минометы в пути. Воздушные средства на усмотрение. Первая и Вторая Армии продвигаются победно.
Генерал барон Ноги Маресуке сминает и отбрасывает депешу. На его загорелом лице ничего не отразилось. А поначалу это ведь он о себе прочитал: "Художник Войны". Посылал и пошлет на смерть десятки тысяч хороших солдат. Его сторонники из придворных донесли ему о тяжелом вздохе, с которым император принимает известия о людских потерях на Ляодунге. Ничего не отразилось на загорелом лице генерала. Солдаты гибнут. Он добудет эту крепость. А потом, наконец, получит разрешение совершить kappuku.
Генерал выходит из-под временного капонира. Верхний окоп, восточный склон Бан-у-сан, день после захвата форта. Его начальник штаба, генерал Ичиги, смотрит через гипоскоп на обросший вражескими шанцами подход к западному Бан-у-сан, на расположенные ниже линии русских окопов, засек и фортов, на поля и возделанные участки, тянущиеся перед и за Китайской Стеной вплоть до фортификаций Старого Города. С самого утра шел дождь. Серый туман повис над пейзажем из трупов. Во рвах и окопахвода до колен.
В течение этого короткого мгновения не слышен грохот артиллерии.
"Как в тридцатиминутном окопе. Нужно будет забрать мертвых". "Мертвые подождут".
Тридцатиминутный окоп находится под возвышенностью Боудисау. Никто не может выдержать там дольше, чем две четверти часа. Русские не позволяют разобрать кучи трупов солдат, убитых в ходе предыдущих штурмов Третьей Армии: снайперский и артиллерийский обстрел отзывается чуть ли не на тень движения. На дворе август. Когда не идет дождь, жара выжимает из людей пот до последнего. Трупы пухнут, гниют, расплываются в похлебке физиологических жидкостей, грязи, костей, заплесневевшей плоти.
Генерал барон присоединяется к начальнику штаба.
Это не самая высокая точка над фортом и портом Люйшунь. Чтобы получить непосредственный обзор крепости и позиции для ее эффективного обстрела, сейчас нужно будет захватить штурмом Высоту 203, расположенную в миле к югу, за еще более сильными укреплениями. У русских было время укрепить ее. Пулеметы срезают атакующих, словно серпыколосья.
Генерал Ноги получил вступительный рапорт за последнюю неделю: одних только смертных жертв более двенадцати тысяч. Только на его лице ничего не проявилось.
Планы были другими. Вот только закупленная у Круппа тяжелая артиллерия пошла на дно два месяца назад, когда русский крейсер затопил транспортирующую ее "Хитачи Мару".
Генерал Ноги не жалуется, не шлет в Токио оправданий. Сейчас война. Нужно сражаться, не обращая внимания на неудачи и удачи.
Он глядит через двойные стекла гипоскопа на затянутый дымами подход к крепости Люйшунь как земледелец глядит на поле, которое злорадно отказывает ему в плодах. У генерала барона Анатолия Стесселя в Люйшунь больше пятидесяти тысяч солдат, пятьсот пушек, полное снаряжение и комфорт победной бездеятельности. Третья Армия Японии насчитывает сейчас семьдесят тысяч, артиллерийская поддержка с моря ограничена высотой территории, все направления атакикрутые и практически самоубийственные против самым крепким военным конструкциям на восточном полушарии.
Адъютанты выспрашивают генерала Ноги про шансы. "Согласно наших наилучших сведений, штурм не должен завершиться неуспехом".
Адъютанты показывают снимки, сделанные с разведывательного воздушного шара. Генерал удивляется тому, что русские шар не сбили. "Его заметили?". "Так точно, господин генерал, но его не могли достать, не разбирая стрелковых позиций".
Высота 203это не одна вершина, но две. Каждая из них охвачена окружностями укреплений из дерева и стали, двойными четками стрелковых позиций над коронами засеков из колючей проволоки. Гарнизон под командованием полковника Третьякова дополнительно усилен моряками обездвиженного ниже, в заливе флота.
"Даже обезьяна не вскарабкается по такому крутому подъему, господин генерал". "Только с этой высоты мы сможем достать огнем суда в порту. Не забывайте, что им на помощь идет Балтийский Флот. Приготовьтесь вечером к атаке".
Все время, под капониром и в окопах, когда генерал осматривает в бинокль препполье крепости и окружающий ее округ фортов на холмах пониже, когда изучает карты и еще сырые фотографии, когда выпытывает у адъютантов и отвечает на вопросы курьеровНоги носит маску дружелюбного, спокойного лица против не кончающегося хора стонов и криков раненых и умирающих, сносимых с болотистых склонов Бан-у-сан. На носилках, на тачках, на спинах, несомые и притягиваемые, десятками и сотнями они стекаются в палатки под белым крестом и конные госпитальные повозки.
"Первые оценки из Седьмого Полка, господин генерал". "Сколько?". "Выжило не более двухсот, господин генерал". Седьмой Полк пошел в атаку в количестве тысячи восьмисот солдат.
Ноги отдает себе отчет в том, что молодые офицеры считают его рабом старых идей и старых методов военного дела. Что духом он не принадлежит Японии Модернизации и Просвещения, что он не генерал Мейдзи.
Но именно ему доверили это ключевое для судеб Империи задание. И он выполнит его со всей скрупулезностью и хитроумием, которые он может себе позволить.
Меняется направление ветра, и временный наблюдательный пункт штаба Третьей Армии тут же накрывает теплая волна смрада человеческого мяса, гари и пороха.
Кашель, плевки, хрип.
Десятиминутный окоп.
Ноги заставляет себя дышать ровно. И ничего, ничего на лице.
Горы трупов под рукой этого Художника Войны.
"Где тот англичанин?". "Наверняка на наблюдательном пункте на Хо-о-шань".
Генерал Ноги жестом руки приказывает подчиненным оставаться на вершине только что добытых укреплений. Он спускается на западный склон возвышенности п спиральной тропке, утоптанной для санитаров.
Солдаты отдают ему салют и кланяются с огромным уважением, и с чем-то, весьма похожим на почтение, даже любовь. Ноги настолько стыдно, что он способен ответить лишь суровым, гордым молчанием.
Фредерик Вильерс ожидает решения японского командования возле своего осла, на первом повороте к деревушке Содиако, где, при штаб-квартире Третьей Армии, разместили заграничных корреспондентов. Он делает эскизы идиллического пейзажа, растягивающегося отсюда на вторую сторону Долины Суичи. Летнее солнце вышло из-за туч. Поля желты от кукурузы. Селяне заняты проблемами земли и воды в своем крестьянском темпе, безразличные к появляющимся то тут, то там солдатам. Женщины прогоняют играющихся во дворах и полях практически голых детей. Только лишь когда Фредерик повернется в другую сторону, в картину вступят колонны раненых и мертвых, и похожая на группу Лаокоона путаница потных и покрытых грязью членов взвода пехотинцев, безуспешно толкающих вверх по разъезженной дороге громадную пушку, снятую с поврежденного судна.
"Господин генерал". "Господин Вильерс".
Удивляется ли он тому, что главнокомандующий осадой Порт Артура побеспокоился прибыть лично? Фредерик знает, почему в отношении него проявляют знаки особого почтения, почему его пускают туда, куда никому не дают доступа. Десять лет назад он был здесь с подобной миссией, рассказывая миру рисунками и словами о том, как Япония добывает Порт Артур, в то время защищаемый китайцами. Если, конечно, это можно было назвать обороной. Потому что в 1894 году регулярной осады никак не было. Японцы захватили крепость за половину дня. Генерал Ноги Маресуке тогда командовал бригадой. Вильерса помнят.
"Мое соболезнование по поводу смерти сына". Генерал Ноги в ответ лишь кивнул. Второй его сын все так же сражается.
Взгляд генерала падает на раскрытый альбом с эскизами. Вильерс инстинктивно поднимает руки в жесте защиты.