Данск?
Самое вероятное.
А мы?
Мы, пожалуй, присоединимся еще раньше.
Искин почувствовал, как у него что-то сдвинулось в груди, защемило сердце.
Юнит-заражение? прошептал он.
Вряд ли, Мессер дернул щекой. Все произойдет осознанно и с одобрения большинства. Не как с вашими юнитами. Кулуарно все уже обговорено. Федеральный совет и две трети бундесрата ждут только представления нашего сомневающегося во всем Шульвига. Канцлер очень осторожен и взвешивает варианты.
А народ?
Поддержит!
И вы мне вот так это
Мессер улыбнулся.
Мы же договорились об обмене информацией, нет? Тем более, что я не выдаю никакой тайны. В любой газете от социалистов каждая вторая статья посвящена грядущему объединению, там даже уже примерные сроки указаны.
А карантин? А Европа?
Все меняется, господин Искин. Карантин снимут. Подпишут декларацию о запрещении юнит-технологий. Снимут ряд ограничений.
Ничего не понимаю, растерялся Искин. С кем же тогда будет война?
А с Европой и будет, сказал Мессер. Сначала Данск, затем, наверное, Богемия, Трасильвания и Балканы.
И Франкония?
Конечно.
Искин задумался, мотнул головой.
Но если объединениедело почти решенное, совершенно незачем инфицировать будущих союзников.
Вот!
За воротцами мелькнул человек, и Мессер предусмотрительно приоткрыл для него створку. Мужчина в костюме, вздрогнув, сухо улыбнулся, поблагодарил его и двинулся к аллее. Метров десять он шел, неестественно прямо выдерживая спину, словно ожидал, что сзади раздастся выстрел. Возможно, подумал Искин, мы выглядим, как два гангстера.
Я тоже решил, проводив мужчину взглядом, сказал Мессер, что не складывается. С одной стороны мы имеем прекращение исследований и будущее объединение, а с другойвспышку заразы в достаточно крупном городе недалеко от границы. О чем это говорит? О том, что, скорее всего, действуют две разнонаправленные силы.
В Фольдланде? спросил Искин.
Да. Возможно Мессер оборвал себя и посмотрел на собеседника. Вот это вам, простите, знать совсем необязательно, опустим. Но основное вот что еще. Вы правильно сообразили про то, как можно добраться до организатора заражения. Пойманных налетчиков сейчас как раз обрабатывают на этот счет, где, когда, кто им колол препараты. Но пока результатов нет.
Почему?
Мессер поморщился.
Потому что нет. Большинство наших мальчиков и девочек курили травку, использовали таблетки и периодически баловались синтетическими смесями. В общем, отрывались на полную катушку. Собирались в общежитиях, в клубах, подвалах, карантинных домах. Даже очищенные от юнит-колоний, они ни черта не помнят. Достаточно было кому-то принести раствор с юнитами под видом новой смеси, и они могли вколоть его себе сами. Пневмопистолет с дозатором, контейнер, ипоехали.
Можно отсчитать время
Можно, кивнул Мессер, только у них отсюда, он постучал себя по лбу, все уже выветрилось. Сколько там длятся стадии?
Если все четыре, то до полугода, сказал Искин.
А они не помнят, что было вчера.
Но не все же, пробормотал Искин, та же Паулина, которую от нас забрали сегодня
Она участвовала в ограблениях?
Не знаю. Вряд ли.
Мессер надел шляпу и подал ладонь.
До свидания, господин Искин.
Родинка делала его лицо печальным. Огорченный клоун, у которого не получился трюк. Лема так и подмывало сказать ему: «Крепитесь, дружище, все еще образуется». Почему-то эта глупая, сентиментальная фраза засела у него в голове. Клоун грустный, а он как на похоронах. Крепитесь, дружище.
Господи, что за бред!
До свидания, Искин пожал ладонь.
Створка открылась, будто в другой мир. Автомобили, стекла, отражения, нагретый ветер и густой, накатывающий, как прибой, шум двигателей.
Если что, сказал на прощание Мессер, позвоните мне.
Он сунул в пальцы Искину визитку. Номер телефона на ней мелкими циферками шел по нижнему краю. В центре не было ни стилизованного орла со щитом, ни тисненого «Generaldirektion fur die Sicherheit». Все, что там имелосьэто грубое изображение виссера.
Если что? спросил Искин.
Если решите нам помочь. Или вы питаете к Фольдланду теплые чувства?
Не дожидаясь ответа, Мессер развернулся и быстрым шагом отправился в то прошлое, из которого только что выпроводил Искина. Возможно, ему не терпелось вернуться в «Кипарис» и заказать еще одну кружку кофе.
За аркой скрывалась Падеборн-штросс, значок остановки желтел метрах в тридцати. Необходимо было еще перейти улицу, чтобы сесть на омнибус, следующий по маршруту на северо-восток хотя бы до Ульрих-Маркт.
Искин остановился у ограждающего барьерчика. У стойки уже собралось человек десять, ожидающих сигнала светофора, запрещающего выезд на Штиль-плац-штросс. Проезжая часть находилась недопустимо близко, едва-едва ограниченная вытертой белой линией. Было удивительно, что никого из толпящихся до сих пор не задело ни бампером, ни зеркалом, ни колесом проезжающих мимо лихачей. На взгляд Лема автомобили проскакивали уж очень быстро.
Дзонн!
С легким звоном сигнал светофора переменился на красный, вместе с остальными пешеходами Искин поспешил на другую сторону улицы. Он заметил стеклянный колпак омнибуса, застывшего на повороте со Штиль-плац-штросс. По плашке с маршрутом наверху, кажется, это был тот самый омнибус, что шел до карантинных кварталов.
Неожиданно сзади чуть не выбили портфель у него из руки, какой-то коротко стриженный мальчишка, хохоча, скрылся за спинами впереди идущих людей. Паранойя тут же заставила Искина завертеть головой. Так-так-так. А не подслушивали ли его разговор с Мессером? Женщина с собакой. Мужчина Или же кто-то знает, что у него в портфеле? Значит, кто-то знает, что он может прочитать маркировку.
Искин прижал портфель к груди.
Это хайматшутц! Его вели! Его просто не трогали до поры до времени. Чтобы расслабился, чтобы утратил бдительность. И Стеф возникла неспроста. Специально подбросили Он хватанул ртом воздух. Воздуха было мало. Сердце задергало, будто на электрической койке. Захотелось лечь на асфальт и съежиться, подтянуть колени к груди, обхватить их руками, есть люди, нет людей, бог с ними со всеми.
Пальцы кольнуло, тепло поднялось к плечу, в глубине черепа сверкнула молния, напрочь выжигая накатившую панику.
Мальчики, благодарно выдохнул Искин.
Юниты чуть слышно отозвались, и он сказал им: все в порядке с папочкой, спасибо.
Омнибус уже проехал к остановке. Пришлось бежать к нему, крича выстроившимся на входе пассажирам, чтобы придержали двери.
Секунды три-четыре мир был нестерпимо ярок. Скакали, кривлялись отражения, звенела под подошвами тротуарная плитка, солнце в небе обжигало глаза. Искин заплатил за проезд и сел на одно сиденье рядом с полным мужчиной в сером пальто. Мужчина сразу отвернулся к окну, засопел недовольно.
Простите, на всякий случай сказал Искин.
Поставив портфель на колени, он ощупал ловушки. Целы. Снаружи двинулись здания, столбы, провода, киоски, поворачиваясь, прячась, пропадая за своими собратьями, рекой плыл транспортный поток, брызгали светом и красками рекламные щиты, оставляя на сетчатке, постэффектом, аляповатые рисунки, похожие на пятна Рор-шаха. Омнибус мягко покачивало.
Лем закрыл глаза.
Итак, война. Почему война? Раньше Штерншайссер и прочие уверяли всех в исключительном миролюбии Фольдланда. Как на это повлиял успех с Сальской областью? Видимо, напрямую. Да, признавал министр информации Йорунд Гебблер, у нас в стране открыты с десяток концентрационных лагерей. Но они есть ответ на подрывную деятельность коммунистов, анархистов и являются гуманным средством изоляции враждебных элементов от остального населения. Мы никого не убиваем! Мы перевоспитываем! Да, это связано с ограничениями свободы и трудовой повинностью. Да, условия там далеки от идеальных. Но тем, кто с трибуны Мировой Лиги вопит о том, что в Фольдланде попираются права человека, должны в первую очередь посмотреть на себя. Того же представителя Великой Колониальной Британии мы можем спросить о правах индийцев и австралийских аборигенов, не говоря уже о бурах, семьи которых, видимо, человеколюбивые поборники прав предпочитали держать за колючей проволокой, как заложников. А представителю Североамериканских Штатов следует помнить о многочисленных индейских гетто, где остатки великих племен прозябают в катастрофических условиях. Почему никто не заявляет об их правах? В некоторых Штатах, кстати, до сих пор официально существует рабство, а в других законом закреплена сегрегация. Официальному представителю Бельгийского королевства мы бы и вовсе посоветовали молчать, потому что те ужасы, которые они во времена Леопольда Второго творили на берегах Конго, должны бы поднять вопрос об исключении Бельгии из списка цивилизованных стран. Такие преступления, хочу заметить, срока давности не имеют и нуждаются в беспристрастной оценке мирового сообщества. Также очень странно выглядит лепет в адрес Красного Союза, что его внутренняя политика не является предметом международного разбирательства. Но там тоже существуют лагеря, в которых, как нам известно, содержится до двух миллионов человек. Чем их лагеря отличаются от наших лагерей? Тем, что Красный Союз слишком силен и влиятелен? Так это, возможно, именно потому, что для того, чтобы страна совершила рывок в развитии, они сознательно ограничили права тех, чью деятельность можно назвать вредительством и саботажем. Мы поступаем в точности также, и тем, кто обвиняет нас в удушении политических свобод, можем без тени сомнения указать: посмотрите в зеркало, господа, посмотрите в зеркало! Там вы увидите настоящих преступников, что развязывают войны и делают миллионы на чужих бедах. Не вы ли душили политические свободы на Балканах, не вы ли повсеместно запрещали социалистические партии, не ваши ли спецслужбы преследуют неугодных вам лидеров, устраивая им смерти исподтишка. Посмотрите в зеркало, гос
Искина толкнули в плечо. Разлепив глаза, он увидел приподнявшегося соседа.
Разрешите?
Зачем? спросил Искин.
Я выхожу.
А-а. Простите.
Чувствуя ломоту в коленях, Искин неловко выбрался в проход. Его сосед, с сопением хватаясь за поручни, устремился к дверям. На воротник пальто прилипла мятая бумажка.
Ролькау, объявил водитель. Следующая остановкаБольцман-штросс, музей естесственной истории.
С шипением распахнулись створки. Полный мужчина вышел за женщиной в шляпке с куцыми перьями. Искин пересел к окну.
Война.
Значит, Сальская областьединственный успех Кинбауэра. Как и всего Фольдланда. И семь последующих летничего. То есть, ни спорный Эльзас, ни земли южнее, ни Силезию не получилось присоединить таким же образом. А были ли попытки? Этого он не знал. Предполагал, что уж Эльзас в планах Штерншайссера присутствовал обязательно. Больная тема для всего Фольдланда.
Но не случилось.
Почему? Ответ был один: у Кинбауэра не заладилось с юнитами. Настолько не заладилось, что он почил в ванне с горячей водой, наглотавшись снотворного. Что и как ни решали после, но, кажется, тогда полетели к чертям и все остальные проекты. И «Материнство», и «Солдаты родины», и общая орднунг-обработка. Стеф уже про них и не слышала. Да, был доклад про специализацию и исходную массу, Искин помнил, как Рамбаум перед кем-то из министерства фонтанировал идеями, то и дело утирая бледный лоб платком. Но имелось ли что-то под этими идеями? Не утащил ли Кинбауэр вместе с собой в преисподнюю секрет юнит-технологии, без которого все и встало?
Так, а почему этот секрет всплыл сейчас?
Искин потер виски. Что-то не складывалось. В той неразберихе, что произошла после аварии, он сбежал из Киле, из Шмиц-Эрхаузена, из Фольдланда с единственной мысльюоказаться как можно дальше. Но сейчас подумал, что можно было и обождать. Их бы побоялись сразу пустить в расход. Даже после смерти Кинбауэра.
Берлефа из «Научной практики» повесили, кстати, только через полтора года. Видимо, без Кинбауэра и он не смог ничего сделать, чем жутко разозлил канцлера. А был восторженный, бородатый мальчишка тридцати семи лет. Махал им, помнилось, находясь за стеклом. Искин зажмурился. Теперь становилось ясно, зачем Фольдланду необходима война. И почему она неизбежно случится.
Единение нации посредством юнитов уплыло у Штерншайссера из рук. Ах, как хорошо было бы иметь послушный твоей воле, покорный народ! Активировал иженщины рожают, рабочие трудятся, солдаты бесстрашно бегут в атаку. Никто не задает вопросов. И все кричат: «Да здравствует Штерншайссер!». Мечта!
Но нет. И мягкое превращение Европы в Большой Фольдланд тоже не состоялось. Что делать? Народ нужно кормить. Народу необходимо светлое будущее. Работа и жизненное пространство. А не кредиты, контрибуции, продуктовые карточки, горькие последствия поражения в войне с Британией, чувство вины и дурное наследие прошлых лет. Лозунги и призывы, конечно, какое-то время смогут дурить людям головы похлеще юнитов, объединяя против внутренних врагов и играя на низменных инстинктах толпы, но голод победит и их, и страх перед полицией, застенками и хайматшутц.
Да, война.
Это сплотит нацию в единый стальной кулак. Дрянь из этого кулака уже изъята и работает на благо страны в лагерях по исправлению. А та, что не изъята, молчит и держит шаг в общем строю. Военные заводы решат проблему безработицы. Вновь создаваемая из руин армия поднимет дух и любовь к Фольдланду на небывалую высоту. К вам, патриотам Фольдланда, обращаюсь я! Мы были унижены и растоптаны Европой двадцать лет назад! Мы умирали от голода и холода, а наши вчерашние соседи обирали нас под видом победителей, растаскивая то немногое, что у нас еще оставалось. Мы просили помощи, но нам давали объедки с европейского стола, требуя за это проценты, жизни наших отцов и будущее наших детей.
Пора сказать: хватит!
Искин увидел Штерншайссера на трибуне перед фольдстагом, красно-белые флаги с руной зиг трепетали за ним на фоне колонн и могучего фронтона, тянулись ввысь башенки по бокам, венчал купол бронзовый Зигфрид. Меч Зигфрида сиял в небе. По обе стороны от канцлера стояли люди, чьими усилия Фольдланду суждено воспарить над миром, встать во главе него. Серые, темно-синие, песочного цвета мундиры и френчи. Исполненные власти и значительности лица. Гебблер, Говерхат, Маркузе, Арноб, Эллер, Кальтляйнер и многие, многие другие.
У ступеней за цепочкой черных солдат волновалось море. Море имело тела и головы, глаза, руки, уши, море улыбалось и затаенно, восторженно слушало. Флажки, флажки, флажки. Голос Штерншайссера звенел в их душах.
Мы больше не позволим командовать нами! Мы не станем соблюдать ограничения, предписанные нам жирующей Европой! Наша сила находится внутри нас! Все, что нам необходимо, это поверить в собственное величие! Вы должны поверить, и я поведу вас! Вымой народ! Яваш пастырь!
Придавая чеканность словам, канцлер застучал ладонью по трибуне, и это странно сказалось на Искине. Ему стало отдавать в плечо. Словно трибуна была шаткой, а он подпирал ее с нужной стороны.
Бум! Вы. Бум! Я.
Господин Эй.
Искин открыл глаза и увидел за стеклом бетонный куб автовокзала на Гештальт-плац. Самый-самый восток города. Шоссе на Тренчин и Морек, крутобокие холмы, дымка, оседающая в далекий горный хребет.
Что?
Он повел глазами влево и наткнулся на неприятно заросшую физиономию водителя.
Приехали! объявила физиономия.
Простите.
Искин полез с сиденья, едва крепкие пальцы оставили в покое его плечо.
Портфель, напомнили ему.
Спасибо.
Искин подхватил упавший на пол портфель. Водитель потопал за ним к дверям, поскрипывая кожаной курткой и собирая мелкий мусорнесколько газет, бумажный пакет, конфетные фантики.
Спать дома надо, пробурчал он.
А вы обратно обернулся Искин.
Через час. У меняперерыв.
Они покинули омнибус, водитель закрыл двери специальным ключом и показал Искину на противоположный конец площади.
Там посадка.
Глава 4
На большом круглом циферблате, высоко на штанге вынесенном из здания вокзала, жались друг к другу большая и маленькая стрелки. Искин задрал голову. Почти половина шестого. А Стеф он, кажется, сказал ждать его к шести. Не очень разумно. Нет, к шести он точно не успеет. Если бы его не сморило
Пугая голубей, Искин заспешил к стоящим под посадкой омнибусам. Под хлопанье крыльев в голове брякали мысли. Интересно, пустит ли Финн девчонку в общежитие? Не уйдет ли она, прождав слишком долго? Надо бы серьезно ее расспросить. Не ради службы безопасности и Мессера, ради собственного спокойствия. Это будет платой за ночлег. Должна же Стеф вспомнить хоть что-нибудь!
Уже заскакивая в двери омнибуса под номером девять (маршрут «Гештальт-плацОстзеен-Хюгельбанн»), Искин сообразил, что надо бы что-то прикупить к ужину. Если По еще не закрылся, он возьмет у него мясной пирог.
До Бушелен останавливаетесь? спросил он водителя, подавая две марки.
Лысый, с желтым лицом, тот кивнул и оторвал билет от ленты.
Вам где надо?
Редлиг-штросс.
На параллельной улице, устроит?
На Кламке?
Да.
Устроит.
Искин обнял портфель.
Не стойте в дверях, сказал водитель.
Простите.
Искин отошел чуть дальше в салон.
Я вас предупрежу, водитель недовольно посмотрел на него в зеркало заднего вида. Сядьте куда-нибудь.
По иронии судьбы, как и в предыдущем омнибусе, свободное место имелось через три ряда от дверей. Правда, соседом на этот раз оказался не плотный мужчина, а худая женщина, носатая, с усиками, в темно-зеленом суконном пальто.
Здравствуйте, сказал ей Искин.
Женщина покосилась на него, но ничего не сказала.
Омнибус принял еще двух пассажиров, которые, громко переговариваясь, устроились в конце салона, и со скрипом сомкнул двери. Куб вокзала повернулся новой гранью, истыканной сотами окон, и, отдаляясь, уменьшаясь в размерах, спрятался за полотнищем, приглашающим всех на выставку авангардного искусства. Полотнище сменили строительные леса и деревянные щиты ограждения.
Дальше Искин смотреть не стал, слишком сильно пришлось бы выворачивать шею. Вода! вспомнил он. Необходимо купить воды. Вряд ли аварийные службы починят водопровод сегодня. Вряд ли они, зная их необязательность, вообще сегодня явятся. Значит, как минимум, литра четыре на двоих надо иметь в запасе. Даже если Финн вызвал муниципальную водовозку. Дьявол, сморщился Искин, туалеты опять загадят.