Читал справку, дурик? спросил он.
Едва оклемавшись, я два дня отписывался, сразу решив ничего не скрывать и не приукрашивать. История была настолько нереальной, что как ни скрывай или не приукрашивайпрямая дорога в дурку обеспечена.
Меня замминистра по твоему поводу вызывал, продолжал Мельник. Ты понимаешь, Адольф, что сейчас подставляешь меня своими измышлениями. Ты, меняа я тебя вместо себя подставлю. Твою многострадальную попу.
В ней и так 5 пулевых! взмолился я.
Ты своей инвалидностью тут не размахивай! взорвался генерал. Ты что, совсем тупой? Мне с тобой как со стеной разговаривать? он повернулся к стене. Ау! Ты меня слышишь?
Потом повернулся ко мне.
Что ты там в рапортах понаписал? Дюма, бляхамуха! Ты почему ко мне сразу не пришел? Я тебе сколько раз говорилвсе рапорта ко мне сначала! Вот смотрю на тебя, Адольф, нормальный мужик, в компании с тобой хорошо сидеть, виски выпить, но работать с тобой это такой геморрой! Ты в курсе, что тебя давно бы вышибли из органов, если бы не я? Мне все говорятуволь Бекка! Мои замы как один твердят. Замминистра уже не в первый раз требует. Только благодаря мне ты держися!
Но ведь вам я нужен зачемто? нагло спросил я.
Хрен его знает! признался генерал. Ты мне тоже надоел.
В полной задумчивости он погонял телефон в футляре по поверхности стола. Открыл и закрыл сейф, где как я знал, ничего не было, кроме конверта с 5ти тысячными купюрами.
Потом замер, будто обнаружив нечто ценное в своих изысканиях, и уставил на меня свои выпуклые буркала.
Есть только один способ оставить тебя в органах! Это отправить тебя в эту чертову экспедицию на «Легасове»! Ты должен себя проявить. На той стороне ЛаМанша повод найдется!
Шеф, но ведь крейсер потонет! Я уже и памятник видел! вырвалось у меня.
Пошел вон! сказал генерал без тени раздражения.
6. Добрый самаритянин профессор Эрик Бляшке
Андаград. Еще до Конфликта. Оксфорд.
Родителей я ненавиделони были нищие. В Оксфорде был вынужден жить на стипендию в тысячу фунтов, из которых на жилье в пригороде отдавал 800.
Чтобы продлить свое существование в биологическом смысле будущий лауреат Кимберовской премии в области генетики вынужден был толкать дурь студентам, хотя поклялся больше этого не делать после случая в колледже с Олсоппом. Тогда футбольная ассоциация предприняла беспрецедентные меры, которые ничего не дали лишь по причине того, что той дури, что нашли в крови лучшего питчера колледжа, официально не существовало.
Потому что она еще не была придумана. Мной.
Олсопп парень был выдающийся, хоть и полный идиот. Высокий, голубоглазый. Не мудрено, что лучшая красотка колледжа Айрис Бишоп, остановила на нем свой выбор. Еще бы не остановила. Он колотил всех соперников без разбора, пер как танкточно так же, как на поле, когда выводил сборную колледжа в финал.
Где был я? И что был я?
А я был самый умный, и до определенной поры делал все, чтобы об этом знало, как можно меньше людей. Люди завистливые твари. Спят и видят, как бы подставить.
Я увлекся химией с детства. Первым взрослым опытом стало то, что из обычных снадобий, купленных в самой обычной аптеке, я синтезировал нюхательный порошок, которые не слабо вставлял и который мои одногруппники покупали за бешеные деньги.
Одно время я неплохо приподнялся, пока в один печальный день дорого и безвкусно одетый пакистанец не прижал меня к стенке в вонючем проулке. Единственно что меня спасло, что пакистанец был жадный. И когда я ему пообещал безвозмездно (то есть даром) отдать всю партию, почти и не бил совсем.
На следующий день я отдал ему большой пакет синтетического порошка, который я сам назвал «пудра смерти». Тупой пакистанец не обратил внимания, что я обращался с пакетом исключительно в перчатках.
Еще через день согруппники вполголоса сообщали новость о некоем Гасанепострадавшего от собственного товара, хотя некоторые утверждали, что сам он не потреблял.
Никто не знал, что «пудра» легко проникает через барьерные слои кожи и отлично усваивается организмом с последующим некрозом тканей и полным выпадением в осадок. Обнаружить «пудру» нереально, ибо все ее составляющие самые обыкновенные и куплены в аптеке без рецепта.
Но с порошком пришлось завязать, потому что в Пакистане жило слишком много людей.
Я бы и Ослоппа не стал убивать, если бы не Айрис.
О, Айрис.
Коротко об Айрис.
У нее был карамельный цвет волос, ямочка на подбородке, пухлые губки бантиком и синие глаза. Она была белокожая и округлая. Округлое лицо, округлые груди, округлые бедра. Настоящая женщина. Ее можно было тискать и целовать как большую плюшевую игрушку.
Она выделялась из учениц колледжа, потому что была секси. Остальные были или страшны как смерть или с кривыми ножульками. Да и тема сисек частенько была не раскрыта.
Когда Айрис Бишоп проходила по лужайке перед колледжем, у мужской половины начиналась истерика, крутые парни распускали павлиньи перья, а у ботаников раскалялись пенсне.
В колледже девочки носили строгие синие юбки, но Айрис носила ее так, что ягодицы терлись изнутри, точно просясь на свободу. Пацаны кончали ведрами в туалете, представляя эту картину.
Олсопп завладел ею походя. Так было положено. Самый крутой пацан колледжа всегда дружил с самой крутой красоткой.
Один я был возмущен. Какого черта? Я понимал, что справедливостью в этом мире и не пахло никогда. Хотя жил один наивный чудак пару тысяч лет назад, веривший в справедливость. Но все знают, чем это все закончилось.
Я был сто крат умнее всех малолетних придурков в колледже, а химию знал лучше преподавателя химии. И что?
Тогда я ставил химию выше генетики. Химия могла всетак я считал. До определенной степени верно. Знание приходят с возрастом. Уже став профессором, получив кучу премий и назначенный директором Биологического Центра в Солсбери, я смог оценить реальные масштабы и понять, что если химия была холмом, с которого приятно скатиться на велосипеде, то генетикаэто Эверест во плоти.
Но химия тоже неплохо. Особенно когда под рукой куча разнокалиберных препаратов. Сиди и смешивайкак говаривал старик Дерек Бартон.
Конечно, это было незаконно, но я бы никогда не пошел на это, если бы не Олсопп. Я не поднял руку на закон, если бы Олсопп не поднял руку на меня. О, как. Да и не поднял он в общемто руку. Потому что не успел.
Но обо все по порядку.
Олсопп.
Случайно я подслушал разговор Ослоппа с его партнером по команде Эйроном Ричардсоном. Или не случайно, не суть важно. Умение вовремя выуживать полезную информациюмоя фирменная черта. Они обсуждали полезность «коктейлей» для игры.
Я совершил опрометчивый поступок. Подошел к Олсоппу без подготовки и напрямик сказал:
Бруталин совершенно бесполезен. С него только жопа растет. Я могу предложить коечто получше, и ты выбежишь стометровку из десяти секунд.
Он сначала опешил. Потом взъярился.
Ты подслушивал, козявка!
Выкрутил мне нос до крови. Кровь потом сутки не останавливалась. И я зарекся действовать напрямик.
Когда он отпустил многострадальный нос, я в запале крикнул:
Тогда я продам таблетки команде Caterham School!
Это был наш главный конкурент, и я, зря его упомянул.
Олсопп вернулся и дал мне так, что искры из глаз посыпались. Как мне было больно! Я потом плакал втихаря. Но урок зря не прошел.
На следующий день я подошел к Олсоппу и сказал:
Ты тысячу раз прав. Никому я таблетки не отдам, кроме своей команды. Надо быть патриотом в конце концов. На, делай с ними что хочешь!
И протянул пакетик. Маленький, дюйма на полтора, из плотной желтой бумаги. Совсем крошечный и безвредный. В нем лежала самая настоящая «торпеда» с эффектом абсолютного привыкания и зависимости после первого приема. В течение месяца после первого приема организм показывал выдающиеся спортивные результаты (проверено на наркоманах). Единственный недостаток не позволял мне афишировать препарат и продать «Astra Zeneca паблик лимитед компани».
Через месяц организму наступал полный капут. Внутренние органы шли в разнос, и все испытуемые наркоманы перемерли как мухи, высрав перед смертью собственные мозги. Ну и что с того. Только воздух стал чище.
Боже, как после этого заиграл Олсопп! Он бегал как бог. В колледж зачастили вербовщики из лучших универов, чтобы заполучить новую звезду. Ослоппа показывали по кабельному. Но сексом он занимался так себе.
Я за ним не следил, как такое можно подумать. Я следил за Айрис. Я всегда знал, что она в конце концов будет моей, и просто обязан был присматривать за своей собственность.
По мне, так они занимались этим слишком часто, и девушка должна была попасть ко мне слегка изношенной. Но на моем отношении к Олсоппу это никак не отразилось. Я поступил как джентльмен, не позволив Олсоппу умереть поскотски.
Он умер на поле, как герой, с мячом в руке. Бежал красавец 17ти лет под рев стадиона. А потом сердце его просто остановилось. Как он красиво упал. Это замечательно было видеть в замедленной съемке. Я ломал руки в под трибунном помещении от восторга. Оттуда же наблюдал, как полицейские уводили Эйрона Ричардсона, все знали, что он основной поставщик команды. Он кричал в отчаянии и пускал сопли. Я считаю, что он вел себя недостойно.
Айрис.
К девушке я отнесся со всем почтением и не стал травить ее дешевыми возбудителями, вызывающими бешенство матки. Тогда я уже всерьез увлекся генетикой и синтезировал препарат, направленный на внесение изменений в генетический аппарат соматических клеток. «Пудра Бляшке» на этот раз вызывала легкие мутации в системе ДНК.
Айрис стали нравиться ароматы лосьонов определенных типов, выявились предпочтения в цвете одежды. Надо ли говорить, что все получилось «в цвет». У девушки парень погиб, а я тут как тут. Мы стали встречаться.
Природой у самок создан естественный психологический барьер, чтобы они не отдавались первому попавшемуся бабуину с торчащим членом. «Пудра» при наших встречах этот барьер убирала.
Я не сразу ею овладел, сначала помучал. Когда я ее целовал, ее била сильная дрожь. Она сама признавала, что с ней это впервые. Я обеспокоился и уменьшил дозу.
Как я не оттягивал удовольствие, секс в конце концов случился. Как вам сказать. Я не стал другим. Любовь не застила мне глаза. Меня попрежнему звали Эрик Бляшке, ребята не хотели со мной дружить, и я любил химию и биотехнологию теперь.
Секс конечно штука приятная, но не настолько, чтобы живописать ее томами любовной лирики. И вообще, всё это довольно приземленно.
После секса остались кольцо губной помады вокруг члена и тупые боли в пояснице. И это любовь, поразился я.
Какое это открытие? Настоящие открытия ждали меня в генетике.
Вербовщик.
Он назвался Каллумом Прайсом, вербовщиком из Оксфорда.
Я к тому времени напечатал пару крошечных статей в «Найчер генетикс», и это совсем необязательно требовало приезда вербовщика из самого Оксфорда. Откровенно говоря, я впервые видел в нашем колледже человека оттуда, хотя из других универов частенько наведывались в старшие классы, но приезжали всегда за спортсменами типа Ослоппа.
Прайс оказался милым человеком и не упал в обморок, когда попал к нам домой. Он поразил безупречными манерами и литературным языком. Только после его ухода я понял, что он не англичанин. Чтото выдавало в нем чужака, возможно, нарочитая правильность произношения.
Я бы и не обратил на это внимание, если бы не занимался генетическим различием рас и национальностей. Кто он был? Возможно натурализовавшийся европеец. Среди них попадаются умные паршивцы.
Перед окончанием колледжа я получил толстый пакет из Оксфорда, где говорилось о моем зачислении в университет. Так я стал андаградомто бишь абитуриентом.
Со своими однокурсниками Эйденом Хендерсоном и Финли Митчелом я познакомился в первый же день, на матрикуляциипосвящении в студенты. Поначалу они показались мне нормальными, хоть и были мажорами. Отец Эйдена в одиночку владел «Хендерсон лимитед», а Митчелла входил в совет директоров крупнейшего «НСТ Холдинга», владея контрольным пакетом акций.
Как оказалось, в дальнейшем, я нужен был подонкам исключительно для развлечений. На занятиях парни появлялись редко, считая это ниже собственного достоинства. Они оба сидели на какойто дряни (бинго!), жрали выдержанный виски галлонами, гоняли на эксклюзивных моделях «Ягуара» и «Бентли», и горячая натура требовала все новых развлечений.
Поворотным днем стала встреча мажоров с Айрис Бишоп. Гаденыши и представить себе не могли, чтобы у нищего заморыша могла быть такая шикарная девушка. Они заставили меня их представить.
Вру. Никто меня не заставлял. Сам решил выежнуться. Смотрите, какая у меня краля! И выежнулся.
У уродов загорелось в штанах. Нет, у них и в мыслях не было отбить Айрис у меня. Они хотели поиметь ее согласно своим извращенным фантазиям и забыть, как и сотни девушек до этого. У них хватило наглости обратиться ко мне с грязным предложением уступить девушку. За тысячу фунтов. Потом они подняли сумму до двух.
Они издевались, утверждая, что она шлюха и больше не стоит. Почему я не дал им в морду? Они были здоровые, пока их не поперли из команд, играли в сборных своих колледжей. Я не хотел доставлять им удовольствие набить мне физиономию.
Я бы конечно не уступил (это сейчас я сейчас так думаю, когда у меня на счету лежит без малого миллиард, и премьерминистр напрашивается ко мне в гости, а не наоборот), но эти гады задумали изощренную провокацию и успешно ее провели.
Я совершенно не переношу спиртного, тогда они влили в меня стакан бурбона. Когда я очнулся, сволочи предъявили мне фотографии моей голой задницы. Я и не знал, что я настолько тощ и нелеп. Они грозились выложить снимки в социальные сети.
И что бы вы сделали? Вся моя будущая карьера оказалась под угрозой. Я поехал к Айрис.
В общем все умерли.
С того рокового дня минуло много лет и много чего произошло. Война была. Я помню, как под рев сирен на большой высоте над Лондоном шли ракеты сначала из Америки в Азию, затем обратноно уже другие.
Меня осыпали премиями и научными степенями. Я стал единоначальником в Солсбери, и должность моя по значимости равнялась министерской.
Было много чего, но до сих пор передо мной стоит тот безумный взгляд Финли Митчелла и его вопрос, выдававший крайнюю степень изумления «Ты?». За прошедшие годы я толковал его вопрос поразному. Чем он был вызван? Испугом? Презрением? Что это все значило вообще? Какую дьявольскую игру?
Но обо всем по порядку.
Айрис долго не хотела понимать, что от нее хотят.
Я основательно подготовился, подсыпал ей «пудры» в вино, а она все никак не хотела понимать, что от ее небольшой услуги зависит все мое будущее как ученого. Я рисовал ей блестящие перспективы нашего совместного будущего, хотя не представлял, как буду дотрагиваться до нее, когда ее при мне отымеют два урода.
В конце концов она конечно согласилась, только поставила условие, что перед сексом напьется до полного бесчувствия.
Все должно было случиться на моей съемной квартире. Комнатушка была настолько крохотной, что если сядешь на единственный стул, то колени упрутся в койку, где собственно все и должно было случится. Рок предлагал стать мне зрителем в випложе.
Дожидаясь гостей, век бы их не видать, я дал Айрис, по ее же просьбе, полный бокал, добавив от себя неслабой дозы «пудры».
Видно я переборщил, возбудив в ней сильнейшее желание, ее буквально трясло. Она стала приставать с жаркими объятиями. Тут в дверь постучали гости.
Я впервые столкнулся с эффектом, который в дальнейшем, уже в экспериментах над русскими, назвал «аккумулированием нервной энергии». Сексуальное желание Айрис мгновенно исчезло, словно морская пена, сдутая свежим бризом. Девушка сделалась мрачной и сосредоточенной.
Пришли Эйден Хендерсон и Финли Митчелл, оба пьяные. Отпуская пошлые шутки, они уселись по обе стороны девушки и стали ее лапать. Большинство комментариев отпускалось в мою сторону, а уйти я не мог, мне надо было истребовать снимки и очистить память смартфонов до секса, а не после. Что, что, а свои интересы я знал четко.
Надо сказать, Айрис сидела неподвижная как статуя. Она смотрела мне прямо в глаза, но в глазах ее не было осуждения, как можно было бы ожидать. Мне не понравилось ее лицо, оно было словно мертвое. Одновременно, оно становилось пунцовым. Я списал это на понятное волнение, но много позже, уже в Солсбери, экспериментальным путем было установлено, что переход нервной энергии в физическую фазу сопровождается тахикардией до 200 ударов в минуту и резким повышение артериального давления.