У меня разве что пасть не отвисла. Всетаки я еще молодой шпион.
За углом разгружался длинновоз, перегораживая узкую улочку так, что даже я с трудом протиснулся. По пути я задел колонну из коробок, она рассыпалась, чтото внутри разбилось, но толерантные грузчики не сказали мне ни слова, они в упор меня не видели.
За длинновозом стояло такси с надписью «Travers Jacques». Я плюхнулся на заднее сиденье, не представляя, что дальше. Водила кивнул головой, громко поблагодарив, что я воспользовался услугами такси. И поехал. В заднее стекло я видел, как изза длинномера выскочил мужчина в бордовом спортивном костюме и стал орать, видно требуя убрать машину. Грузчики лишь разводили руками, словно говоря: «Сие никак невозможно».
Мы проехали всего квартал, после чего водитель плюнул на свое такси, бросив его на том месте, где парковка запрещена, и пригласив меня, пересел в неприметный «Ситроен».
На нем мы доехали до улицы маршала Фоша. Водила кивнул на вывеску цветочного магазина «Свит Кабана». Я вышел, он уехал, не взяв деньги за проезд.
Я подошел к витрине, пытаясь заглянуть внутрь, но увидел быстро мелькнувшую тень за спиной.
Здесь продается славянский шкаф? спросили зловещим тоном.
Голос показался мне противным и знакомым. Я оглянулся.
Феликс Деко! Собственной персоной.
Господи, они что, негра прислали? вырвалось у меня.
Не негра, а афрофранцуза! важно поправил бывший напарник по Парижу. Заходи, не отсвечивай. У нас мало времени, мон ами.
Я зашел. Если бы у меня была аллергия на цветы, я бы дал дуба, настолько стойкий внутри царил аромат. Пузатый француз без особых примет, видно хозяин, закрыл за нами дверь на замок, сменив вывеску на clos и растворился в одном из внутренних помещений.
Мы вольготно расположились на диванчике для посетителей. Деко за пару лет, что мы не виделись, изменился. Кажется, это называется, возмужал. В Париже он был гибким спортивным парнем, теперь это был крепкий чернокожий мужик.
Деко протянул мне листок. Детский рисунок изображал голубоглазого блондина с плечами Ильи Муромца.
Я должен его убить? спросил я.
Это ты! коротко ответил Деко.
Господи, Вероник! догадался я. Она видит! Как она?
Прооперировали в Израиле! Были осложнения, но сейчас уже лучше! сообщил Деко. Извини, что непохож. Она же тебя никогда вживую не видела.
Женщина видит сердцем! возразил я. На самом деле я себя всегда таким представляю.
Узнаю прежнего Жака Вершинина! сказал Деко. Давай рассказывай, что разузнал насчет Эвы.
Тут я приосанился. Чточто, а преподать себя в хорошем свете я умею. Свои деяния в комендатуре я представил в виде тонкой шахматной партии, которую я гроссмейстерски разыграл. Подполковник Михеев предстал в рассказе как полный идиот, которого я сделал по всем позициям. В лицах я передал, как подводил чинушу к мысли о взятке, и как я его сразил цифрой 100 лимонов, ибо меньше было нельзя.
Вскоре я обратил внимание, что Деко реагирует на эмоциональное повествование както без энтузиазма. Посторонние думы избороздили морщинами его философский лоб. И смотрел он на меня не как на героя. А както подругому.
Самое странное, менялся цвет его кожи. Если в начале моего героического эпоса он был шоколадно черный, то в конце выцвел в пепельносерый.
Финал я скомкал и заглох. Повисла нехорошая пауза.
А ты ведь, Жак, мудила! выдал Деко порусски.
Почему мудила? пролепетал я и получил.
Французская речь, как и русская может похвастать множеством эпистолярий, таких же сочных и точных. И кстати чисто фонетически звучащих довольно красиво, и даже певуче.
Это была песня. Для меня погребальная.
Что та наделал, идиот? выговаривал Деко, пытаясь особо не орать, чтобы не привлечь внимания к закрытому цветочному магазину. На хрена ты поперся в комендатуру? Какого рожна?
Я хотел вытащить Эву!
Эву вытащили бы и без тебя, кретин! Сунули бы надзирателю косарь, и дело сделано, без пыли и шума! А у тебя хватило дури идти к самому начальнику гауптвахты!
Да почему нельзя?
Да потому что ни в коем случае нельзя было показывать свой интерес, осёл! Ты когданибудь играл в покер? Знаешь такое слово «блеф»? Ни хрена ты не знаешь! Темный, как и все русские! Ты лишил нас маневра. Михеев теперь знает цену Эвы для нас. НАСТОЯЩУЮ цену, ты понял, балбес?
Что у вас 100 миллионов нету? обиженно спросил я.
Деко всплеснул руками.
Нет, ты совсем дурак, Жак!
Это почему?
Да потому что Михеев теперь не отдаст нам Эву ни за 100 лимонов, ни за миллиард! Теперь он будет делать карьеру! Почем у бы нет? Ведь ты раскрыл ему все карты, до последнего козыря!
Я был уничтожен одним залпом, подобно флагману французского флота авианосцу «Шарль до Голь».
В душе все горело. Я хотел, чтобы меня убили. Одним залпом, как авианосец.
Что же теперь делать? пролепетал я.
В этот момент я был готов даже пойти и пристрелить ненавистного Михеева. Вот только метало детектор на входе. Как пронести пистолет? И сколько пуль понадобится, чтобы пробить его жир?
В магазине бесшумно возник пузатый, чтото сказал Феликсу на ухо.
Началось! констатировал Деко. Военные сегодня вечером этапируют Эву в Париж!
А вы что, ничего не предпримете? вскричал я.
Попробуем! туманно пообещал Деко.
Я пойду с вами! твердо заявил я.
Герой! уничижительно отозвался Деко. Помню, как ты в Париже стрелял. 15 пуль в молоко! Послушай, как ты вообще выживал эти 2 года?
Я понастоящему обиделся.
Знаешь, както выжил! проговорил.
Деко понял, что перегнул палку.
Не обижайся, Жак! примирительно сказал он. Но дело мы поручим специалистам. Ты же не хочешь подставить Эву еще раз?
Уел. Правильно сказал, я ее подставил.
Деко продолжал.
Сегодня вечером ты должен быть на виду: в баре, ресторане. Оптимально если со знающими тебя людьми. Ты лучше меня знаешь, как это называется.
Это называлось алиби.
Алиби не нужно.
На следующее утро я проснулся на своей койке в одежде и ботинках лицом вниз. Судя по безнадежно испорченному блевотой пиджаку, алиби было обеспечено. Вечер ударно проведен в ресторане отеля. Причем в прямом смысле. Когда я пытался сунуть голову под струю воды в сортире, то раковина была оторвана и разбита вдребезги. О чем имеется именной чек о компенсации ущерба.
На телефоне не имелось пропущенных звонков, хотя было бы смешно, если бы Эва кинулась первым делом звонить мне после освобождения. Стеная от гулких выстрелов в голове, я нашел чистый лист и долго и вдумчиво писал заявление.
«Я, Вершинин Евгений Павлович, майор юстиции, следователь следственного комитета, прошу исключить меня из членов экспедиции на крейсере «Академик Легасов», так как считаю смыслом своей жизни служение гуманистическим идеалам человечества. А с той стороны Ламанша ничего гуманистического нет, а имеет место грандиозная катастрофа, которую аборигены навлекли на свои головы сами, неадекватно балуясь с биологическим оружием. После того, как Англия почила в бозе, считаю, что и трогать ее бессмысленно и опасно. А то, что с той стороны залива получены сигналы, то считаю это бредятиной. Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Подпись. Дата.
Потом выволок ноут и включил новости.
Руснет нес животрепещущую ахинею о волнениях туземцев в Свазиленде, и я его сменил на «подпол». Нашёл в поисковике «Шербур». И онемел.
«Зверства русских по отношению к заключенным» гласил заголовок.
«7 июля на выезде из Шербура попал в ДТП и перевернулся автозак с заключенными. По другим данным, имело место нападение. Точных данных нет. Согласно людоедской инструкции в подобных случаях конвой должен предпринять все меры для предотвращения побега вплоть до прямого уничтожения».
Текст вдруг сам собой разбился на отдельные слова.
Солдаты.
Пустили.
Газ.
Все.
Заключенные.
Пятеро.
Мужчин.
Одна.
Женщина.
Погибли.
Все время, пока я рвал собственноручно написанное заявление, перед моим мысленным взором стояла Эва с васильковыми глазами, в своем эксклюзивном ситцевом платье.
5. Вальжан не сбирался в поход
7 июля. 87 год Конфликта. Самара. Улица Пионерская 25. СИЗО. Майор Бекк.
Я знал, что СИЗО не курорт Сочи, не первый раз сижу, но не до такой же степени. Лучше бы меня допрашивал зверский мужик, ей Богу, а не Страшила. Когда конвойный ввел меня в комнату для допросов, то в первый момент я принял сотрудницу за бесформенный мешок с мусором. Простите за тавтологию.
Любовь Михайловна Холодец весила центнера 2 и имела нос в виде свиного пятака, ноздрями наружу. В последнее время развелось много жирных людей, прямоходящих, но плохо передвигающихся. Явная польза от генно модифицированных продуктов.
Я следователь эстетического отдела УСБ! отрекомендовалась она.
От одного взгляда на эту тушу становилось спокойно за нашу эстетику.
Садитесь!
Ни один следак не скажет так.
Присаживайтесь! поправил я.
Заткнитесь, Адольф! Говорить будете, когда я разрешу! грубо оборвала она. Вам ясно? Почему молчите?
Жду команды раззявить пасть! пояснил я.
Юморист! констатировала она и чтото быстро записала в лежащую перед ней раскрытую папку, должно быть, новую статью в УК.
Рассказывайте, гражданин Бекк, как вы докатились до жизни такой? Страшила зашла издалека.
На эту тему я был готов говорить долго. Возможно, годами.
А что вас конкретно интересует? попросил я уточнить.
Вы признаете себя в убийстве сержанта Кашлина? в лоб спросила Страшила.
Ах это? якобы с облегчением воскликнул я.
Во взгляде Страшилы блеснуло человеческое чувствоазарт от того, что человек сам себя выдал и сам себе статью поднял. Обидно, когда тебя держат за идиота.
В убийстве Кашлина? еще раз переспросил я. Ножом в сердце? Тычковый нож? Как же, знаем!
Значит, признаете?
Неа.
На лице Страшилы проявилось сильнейшее разочарование в людях.
В принципе вы можете не признаваться. Нам ваши показания без надобности. Знаете почему?
С чисто женской терпеливостью Страшила подождала, пока я поинтересуюсь «почему», но не дождалась.
После чего вынула из папки пару фотографий. Человек в полосатой робе над трупом Кашлина. Качество отвратительное, но меня узнать можно.
Чтонибудь существенное у вас есть? спросил я.
Наглец! с ноткой одобрения произнесла Страшила. Есть и существеннее.
На следующей фотографии парнишка в робе и шапочке колол Кашлина ножом в сердце. На этот раз лицо было скрыто, но самое гадское, если положить снимки рядом, то можно подумать, что речь об одном человеке.
Я его не убивал! сказал я.
Заговорил наконец серьезно наш юморист! усмехнулась Страшила.
Посерьезнела и сообщила потрясающую новость.
Помост на площади Куйбышева после предыдущего повешенья не разбирали. Будто знали, что вас привезут.
Я потребовал адвоката.
Какой адвокат, Адольф? Страшила делано подняла одну бровь, сделавшись похожей на удивленную свинью. Вы военный человек. Офицер. Получили задание доставить Кашлина в метрополию, а вместо этого лично ликвидировали важного свидетеля. Думали, бунт в тюрьме все спишет? Хотели провести наши доблестные правоохранительные органы? и без паузы спросила. Сколько вам заплатили агенты Центра?
На двоих не хватит! отрезал я.
Вы позорите звание россиянина! Родина вам доверилась, а вы ее продали! Отдали на растерзание наймитам!
Еще б немного, и она начала бы хрюкать от возмущения.
Меня ее хрюканья не трогали. Гораздо больше занимало другое. Нет, висеть положенные 10 дней на самой протяженной площади в Европе естественно хотелось несильно. Удовольствие ниже среднего.
Сразу после штурма я переслал в Управление полный отчет о произошедшем. Указал и на незнакомца, одетого точно, как я, включая оружие, что не могло быть случайностью. Я ждал любой реакции, только не той, что меня самого арестуют и обвинят в предательстве.
Я оказался неправ, воспользовавшись обычным секретным каналом связи. Но ведь если Центр был в курсе моего задания, то значит и отчет мог перехватить легко.
Вот это было не есть хорошо. Скорее всего, ни в Управлении, ни мой шеф генерал Мельник представления не имеют, где я нахожусь. Может так получится, что они узнают обо мне уже из телерепортажа после того, как меня повесят.
Единственное, что не то что успокаивает, а вызывает чувство глубокого удовлетворения, то, что кадр будет впечатляющий.
Секретная база 3й отдельной гвардейской бригады специального назначения. Гдето под Самарой.
Меня зовут Анна Бойцова! Я ваш новый куратор! отчеканила девушка.
На ней была военная форма цвета хаки с погонами старшего прапорщика и пилотка. Мне както пришлось долго гнать по тундре сумасшедшего норвежского шпиона. Когда я его нашел, он вмерз в лед. Так вот тепла в его лице было больше, чем у старшего прапорщика Бойцовой.
С утра в СИЗО я был разбужен топотом ботинок и поматерински ласковыми тычками в ребра.
Что? Уже на расстрел? спросил я спросонок.
Нет, на курорт! ответили мне.
В сопровождении конвойных под 2 метра ростом (генно модифицированных, ясен перец) меня погрузили в автозак. Стыдно признавать, но со мной на самом деле обращались как с грузом. Рывком поставили на ноги, броском закинули в автозак.
В памяти всплыла служебная инструкция «При взятии в плен языка с ним не церемониться, не заботиться о сломанных ребрах и, рукахибо все равно не жилец!».
Ехали около часа. Когда машина остановилась и дверь открыли, в кабину хлынули звукиптицы, сосны, ветер. До этого все было герметично, и я ехал как в вакууме плыл. Зато имелось время для суждения о бренности бытия.
С той же нежностью меня выгрузили, и Бойцова снисходительно отпустила конвой.
Дальше мы сами займемся арестованным!
Двое небольшого росточка мужичка в робе без знаков различия смотрели без интереса. У меня волосы наэлектризовались, когда я увидел глаза без белков. До этого столь искусно выполненных боевых дронов мне видеть не приходилось. Не мой уровень.
То, что я удостоился такой чести, ни о чем хорошем не свидетельствовало. Вероятность слинять потихому на Персиковую улицу в коттеджный поселок «Елки» стремительно улетела в отрицательную величину.
Один из ЧП (человекоподобных) наклонился и помашинному аккуратными движениями навесил мне на ногу килограммовый браслет.
Если удалитесь от разрешенного места или захотите снять самизаряд сдетонирует и вам оторвет ногу! пояснила Бойцова с таким аппетитом, словно сообщала, что мне сейчас подадут шашлык.
В таком случае нельзя ли перевесить браслет на другую, уже раненую, ногу? Она все равно ни черта не гнется! попросил я. А то мне оторвёт здоровую ногу, и я останусь лишь с больной!
На это и расчет, гражданин Бекк! мило улыбнулась Бойцова, и мне показалось, длинный раздвоенный на конце язык мазнул по ярко накрашенным алым губам.
Дроны с безмятежными лицами отвели меня в дощатый домик. На вопрос, где мне дозволено гулять, один указал на тропинку вокруг дома. Похоже, на дрон не удосужились поставить голосовой декодер.
Другие домики стояли среди сосен не ближе 50 метров. Гдето за соснами шумела Волга.
Господи, как же давно я не был дома.
Аллея героев.
Еду мне в этот день не дали. Как и питье. И на следующий тоже.
Справлял нужду под окнами. Гулял по тропинке. Издалека наблюдал других обитателей зоны отдыха. Они шли на обед. Попытки привлечь их внимание истошными криками ни к чему не привели. Я был невидим и не слышим. Меня вообще тут не было.
На второй день ближе к обеду заявилась Аня Бойцова.
Ничего не хотите мне сообщить? поинтересовалась она.
Жрать хочу! мрачно сказал я.
Она сделала знак рукой. Два неразлучных ЧП в праздничных робах сервировали нехитрый столиксупчик в железной миске, гуляш с сечкой и естественно компот.
Идите, ешьте! Не стесняйтесь, Адольф Александрович! сделала девушка широкий жест.
Я не двинулся с местастолик стоял за тропинкой.
Вы очень любите себя! сделала вывод Анютка. Вам жалко ногу? Да вы нарцисс!
Я занял позицию, где расстояние до еды было кратчайшим.