Эй, Горин, вставай! Завтрак проспишь! В здешней оприче с расписанием строго, не то что у вас, голос веселый и знакомый.
Я вспомнил, где нахожусь. Резко вскочил, отбросил одеяло, сел. Нащупал очки. Надо мной стоял давешний дорожный инспектор. Кондратий Хват! Вот действительнодал же бог имечко и фамилию. Только что он здесь делает? Машину я неправильно припарковал? А где Зоя? Почему не зашла? Я ведь, кажется, вчера с ними собирался в путь-дорогу?
Черт! Проспал! Я вскочил с кровати. Сколько времени?
Почему бы вам не спроситькакая сейчас дата? Кондратий отошел к окну, чтобы не мешать мне натягивать брюки. С натянутой одной брючиной я замер.
Посмотрел на инспектора ГИБДД, который по каким-то странным обстоятельствам оказался в одном номере гостиницы со мной. Случайность? Или Хватне дорожный постовой? Тогда кто? Сотрудник какого-нибудь Института времени, который отслеживает таких, как я, свернувших на анизотропное шоссе и вломившихся без спросу в чужое для них темпоральное пространство?
Яне дорожный инспектор, угадал мои мысли и подтвердил догадку Кондратий. Хотя в каком-то смысле можно сказать и так.
Меня ждут, беспомощно сказал я. Мы улетаем
Насколько я информирован, Хват усмехнулся, в своем оприче вы работаете в банке и, кажется, вполне успешно. До вчерашнего вечера вы не собирались менять офис на романтику тайги, комаров и палаток. У вас и невеста есть.
И квартира по ипотеке, зачем-то добавил я.
И ретро-автомобиль «Волга» в прекрасном состоянии, подхватил Кондратий. Так объяснитезачем вам это всё? он обвел руками тесный гостиничный номер.
Я сник. Натянул брюки, застегнул рубашку. Ощущение как после бурной питейной ночи. Похмелье. Вот это что. Только голова не болит. Зато на душе кошки скребут.
Меня ждут, повторил я.
Они уже уехали, сказал Хват. Вы слишком долго спали. И они решили что вы передумали.
Часы показывали половину девятого.
Значит, нужно возвращаться? спросил я. В то будущее, из которого сюда попал? Сесть на машину и выехать на анизотропное шоссе
Анизотропное шоссе? Кондратий удивленно посмотрел на меня.
Ну, я его так назвал. Шоссе из двадцать первого века в век двадцатый, в шестидесятые годы
Кондратий загасил окурок в пепельнице.
Предлагаю позавтракать, там и решим как вам быть.
Со мною быть?
Нет, Дима, именно вам.
На завтрак давали пюре, сосиски и кефир. Пюре и сосиски украшала горстка зеленого горошка. Кофе отсутствовало, но чай имелсяего каждый наливал себе сам из огромного самовара и пузатого заварочного чайника. В кефир зачем-то насыпали ложку сахарного песка. Я отставил граненый стакан, подцепил алюминиевой вилкой горошек.
Вы почему кефир не кушаете? заботливо поинтересовался Хват. Не любите?
Сахар не потребляю. Здоровье берегу.
Уютно здесь, сказал Кондратий. Ел он быстро. Но далеко не всем понравится. Человексущество малоудовлетворительное, не находите?
Я пожал плечами.
Вот, например, вы, он показал на меня вилкой.
Чтоя?
Вас ни в коем случае нельзя признать несчастным. У вас имеется все, что нужно для долгой и счастливой жизни. Хорошая работа. Хороший заработок. Хорошая подруга.
Вам и про это известно? саркастически спросил я. Аппетит исчез. Сосиска неприятно напоминала отрезанный и отваренный палец.
Долг службы. Мы обязаны иметь справку по всем, кому удается пересечь границу опричи.
Снова это непонятное словечко. Но прежде чем я успел переспросить, Кондратий продолжил:
Вот представьте, Дима, гипотетическую ситуацию. Вам предоставлена возможность осчастливить всё человечество. Заметьте, не отдельных его представителей, а всех, всех до единого.
Счастья для всех даром и чтобы никто не ушел обиженным?
Вот-вот. Как бы вы устроили жизнь на Земле?
Ну, это просто что бы всё у всех было в достатке. Еда, жилье, одежда
Вы уверены, что счастье человеческое именно в этом? усмехнулся Кондратий. Тогда почему вас занесло на анизотропное шоссе, и вы чуть не уехали в тайгу, где ни еды, ни жилья, ни одежды в достатке нет?
Не хлебом единым жив человек. Кроме материального нужно и духовное.
Тогда возвращаюсь к нашей гипотетической ситуациичто бы вы дали людям, чтобы они были счастливы?
Возможность полностью реализовать себя.
Одни реализуют себя в живописи, другиена войне, сказал Кондратий. В вашем мире предусмотрены художественные училища и ведение боевых действий?
Войнаэто зло, сказал я. В моём мире её не будет. Я сугубо мирный человек.
Хват покачал головой, подобрал остатки зеленого горошка, ловко забросил их в рот.
Значит, счастья для всех даром, увы, не получится.
Значит, не получится, в тон Кондратию ответил я. Если только
Хват странно смотрел на меня. С таким выражением, наверное, смотрит учитель на способного ученика, ожидая правильный ответ на каверзную задачку.
Если только не создать для каждого мир по душе, сказал я, а Хват сделал странное движениебудто аплодировал мне, медленно сводя и разводя ладони. Но это сказка. Ненаучная фантастика.
Почему? сказал Кондратий. Технически вполне реализуемо.
Вот на этом уровне? Я вытащил из кармана сотовый и положил на стол. Нажал кнопку, экранчик загорелся. Здесь, в обстановке шестидесятых, он выглядел чужеродно.
Или на этом, спокойно сказал Хват и между нами высветилось голубоватое облачко, в котором плавали разноцветные сферы. Кондратий запустил в облачко руку, ухватил одну из сфер, потянул, и она в свою очередь распахнулась еще одним облачком. Он вытащил руку обратно и небрежным движением смел все обратно в небытие.
Я осторожно огляделся, но завтракающие люди не обратили на произошедшее никакого внимания.
Они нас не видят? Кондратий улыбнулся. Накрыли нас полем невидимости?
Дима, не изобретайте сущностей сверх необходимого, берите на вооружение бритву Оккама. Вы слышали о слепом пятне? В поле нашего зрения имеется область, которую не видим в силу анатомического строения глаза. Но мы этого не замечаем, поскольку мозг достраивает картинку.
Все равно не понимаю.
Этоаналогия. Сколько раз вы проезжали из города на вашу дачу и обратно, но не обращали внимания на поворот на как вы назвали? Анизотропное шоссе? Очень удачное название
Не мое, сказал я. Оно из одной книжки, в общем.
Действительносколько? Проезжал поворот, даже не задумываяськуда может привести эта дорога? Да и под силу человеку задумываться над каждым поворотом, который попадается на пути? Все эти ответвления от магистрали, по которой мы привычно несемся, лишь отмечая и тут же их забывая, даже не ощущая желания притормозить, свернуть и проверитькуда тебя может привести эта неприметная дорога? Хорошо, если на ней стоит указатель«Большие Клыки5 км», либо «Базарные Матаки1 км», а если нет ничего? Только колея, уходящая за перелесок? Всякий ли решиться избрать ее? Мы не любопытны. Мы чересчур заняты. У нас тысячи дел. Вот наше слепое пятно, о котором говорит Кондратий. Привычка жизни.
Хват закурил, внимательно меня разглядывая. Наверное, догадывался о происходящем в моей голове.
Нет никаких путешествий во времени, сказал он. И никаких параллельных и прочих перпендикулярных миров тоже нет. Все этоненаучная фантастика. К чему вообще множить миры сверх всякой меры? Мир один. И он вполне бесконечно разнообразен. Но большинство людей этого не замечают.
А что же есть? спросил я. Если это, конечно, не секрет.
Кондратий глубоко затянулся, так глубоко, что тлеющий огонек на сигарете добежал почти до фильтра, а столбик пепла опасно искривился, грозя упасть на стол.
Опричи. Вот, что есть.
Снова это словечко. Странно знакомое.
Похоже на опричнину, вспомнил я.
Почему похоже? Опричь и есть производное от опричнины, улыбнулся Хват.
А вы, значит, опричник? я попытался шутить, но что-то знобкое повеяло на меня, сердце сжала ледяная рука. Ну, вот оно! Толькочто именно? Не похожи. Где ваши метла и песья башка?
В вашей родной опричи, Дима, есть известный писатель, который сочиняет книжки о магах, живущих в современном мире. Так вот, у них нет никаких плащей, колпаков со звездами, даже седых длинных бород нет. Они, как и вы, пользуются переносными телефонами, водят машины, работают на вычислителях.
Кажется, я читал.
Поэтому вы поймете. Мы даже себя опричниками не называем.
Как же, если не секрет, я взял стакан кефира и отхлебнул. Сморщился. Как вообще такое можно употреблять?
Кромечники, сказал Хват и закурил очередную сигарету. Слово как нельзя лучше контрастировало с тем образом, который явился перед мысленным взором.
Кромешники?
Кро-меч-ники, раздельно повторил Хват. Но ход ваших ассоциаций любопытен, Дима.
У меня чувствосейчас на дыбу потащат, а затем голову с плеч, дабы неповадно из опричи в опричь переезжать. Я ведь что-то нарушил? Вы меня сразу на примету взяли. И в ваш номер я не случайно попал.
У нас другие методы работы, Кондратий даже закашлялся, сдерживая смех. Дима, Дима, откуда в обычном банковском служащем такие жуткие мысли? Неужели я так страшно выгляжу?
Тогда, наверное, вы вернете меня обратно, в мой мир то есть, опричь?
Разве вам не нравится здесь? немедленно вскинулся Хват, цепко посмотрел. Разве вы не ощущаете, что это местоваше?
И здесь можно остаться? не поверил я.
Вполне. Если захотите. Или вы думаете, что если живете в двадцать первом веке, то в шестидесятые вам хода нет? Непроницаемость опричей противоречит сути мироустройства.
Где родился, там и сгодился, вспомнил я отцовскую присказку.
Для статистически значимой выборки именно так и выходит, сказал Кондратий. Подавляющее большинство проживающих в опричах вполне удовлетворены своей жизнью и не желают ее менять. Но счастье человеческое измеряется не статистикой, но отклонениями от средних величин. Построение утопии и удержание ее на спирали развитиясложнейшая социотехническая задача. Когда-то утописты видели счастье человеческое в том, чтобы всех привести к одному знаменателю, железной рукой и каленым железом загнать к единственно верному счастью, причем исключительно такому, каким его видит сам утопист. Утопии были утопичнее тех социумов, которые они пытались проектировать и воплотить.
Счастье для всех даром и пусть никто не уйдет обиженным, пробормотал я. Есть в этом нечто зловещее
Каждый, кто считает, что живет в мире, который ему не по душе, всегда может отыскать собственное анизотропное шоссе. Или дорожку. Тропинку. Горный перевал. Неприметную улочку в родном городе. Что угодно, куда он свернет и и попадет туда, где ему станет хорошо. Если же нет, то перед ним открыты сотни дорог, анизотропных дорог. Выбор утопий богат, выбирай на вкус.
Но ведь это все я колебался, однако решился: Это все обман. Получается, никакого единого человечества нет, есть зоны, эти ваши опричи, где люди живут в неведении о том, что происходит в остальном мире.
Слепое пятно, напомнил Хват. Вы преувеличиваете желание большинства людей действительно знать о происходящем в мире. Ну, вот вы, например, часто думаете о Зимбабве?
Я аж поперхнулся. Закашлялся, вытащил из граненого стакана нарезанные салфетки, вытер рот.
Простите о Зимбабве я вообще не думаю. А что там?
Не знаю, пожал плечами Хват. Наверное, тоже что-то интересное происходит, но вы об этом не знаете и знать, в общем-то, не хотите. Вот вам и ответ на вашу гм диффамацию. Что касается единого человечества Опричи отнюдь не осколки мозаики. На самом деле они связаны друг с другом миллионами связей, потоков. Некоторые сильнее, некоторые слабее, но эти связи обеспечивают развитие человечества. Не всего, конечно, а весьма небольшого по численности, скажем так, авангарда, но ведь и в традиционном мире происходило точно так же. Когда появлялись новые возможности, отнюдь не все в едином порыве желали ими воспользоваться. Есть большая прослойка людей, которым будущее вообще неинтересно.
Но ведь я запнулся, но все же ухватил ускользавшую мысль: Кто-то должен управлять таким миром? Поддерживать эти ваши опричи в стабильном состоянии, направлять потоки товаров, идей не знаю, чего еще набирать и обучать людей в вашу службу
Конечно, согласно кивнул Хват. И что? Намекаете на то, что власть разлагает людей, даже если они руководствуются самыми высокими идеалами?
Абсолютная власть разлагает абсолютно, сказал я. Вся человеческая история это подтверждает.
У данной дилеммы довольно элегантное решение, улыбнулся Хват. Те, в чьих руках сосредотачивается власть, не должны иметь возможности ее использовать себе во благо. Заметьте, Дима, власть всегда рассматривалась как привилегия. Больше властибольше денег, больше еды, больше самок, больше собственности. Абсолютно прямой зависимости, конечно, не было, но тенденция складывалась именно так. Теперь попробуйте представить обратную ситуацию, когда больше власти означает больше лишений. Чем выше в социальной пирамиде ты стоишь, тем больших прав лишен. И тогда воля к власти становится функцией альтруизма. Скажем, рабочий на заводе получает хорошую зарплату, живет с семьей в отдельной двухкомнатной квартире. Но когда он соглашается продвинуться и занять должность мастера, бригадира, начальника цеха, его благосостояние урезается. Он получает меньшую зарплату, ему приходится съезжать с квартиры в общежитие, а то и вообще в барак, ему не полагаются профсоюзные путевки на море и прочие материальные блага. Вы думаете, такая система власти будет разлагающе действовать на своих носителей?
Следуя такой логики, руководители опричей должны сидеть в тюрьме, усмехнулся я.
Они и сидят, Кондратий и бровью не повел. Сидят в лагерях, сидят в тюрьмах, откуда и управляют нашим миром.
Черте знает что, только и смог сказать я. И попытался представить своего директора, которого доставляют в рабочий кабинет каждое утро на полицейском воронке, в полосатой робе и с кандалами на руках и ногах. Впрочем, я ведь и никогда не видел, как он приезжает на работу. Может, всё именно так и есть?
Гостиничный ресторан опустел. Командировочные ушли по своим командировочным делам. Туристы, если таковые здесь имелись, побрели по своим туристическим тропам, вслушиваясь в монотонные голоса экскурсоводов, рассказывающих о славном прошлом и еще более славном настоящем и будущем наукограда.
Кондратий Хват курил, задумчиво смотря в окно. Утро, как выражалась Зойка, переставало быть томным. Странно осознавать, но меня нисколько не беспокоила мысль о прогуле, о том, что та же Зойка примется меня искать, названивая по отключенному мобильному, опрашивая друзей и знакомыхкуда я мог подеваться? И черт знает какие жуткие мысли придут ей в голову.
И поняв, о чем я думаю, Кондратий сказал:
Не беспокойтесь, вас не будут искать.
Слепое пятно?
Вы хорошо все поняли, Хват потушил окурок.
Значит значит я могу остаться здесь? В этом мире то естьоприче? Устроиться на работу? Получить жилье? Поехать вслед за ребятами в тайгу?
Можете, кивнул Хват. Но не захотите. Вы, Дима, думаете, что такие беседы кромечники проводят с каждым, кто пересекает границы опричей? Нет. На это у нас не хватит ни сил, ни людей.
Тогда почему?
Кондратий помолчал, собираясь с мыслями, пригладил волосы, потер идеально выбритый подбородок.
У вас есть редкий дар, Дима. Дар, которым обладают только кромечники. Вы можете видеть опричи. Все и сразу. У вас отсутствует слепое пятно. Нам нужны такие люди. Очень нужны. Дело в том, Дима, что я хочу предложить вам работу. Сложную. Опасную. Но интересную, а главноеважную.
Стоять над пропасть во ржи? усмехнулся я.
В том числе. Но наша служба гораздо хм многограннее. Гораздо. Подумайте.
Я посмотрел в окно.
Часть первая. Шоссе энтузиастов
Синдром Федоры
Глава первая. Руины и люди
Как и полагалось смена заканчивалась в восемь часов вечера по местному, марсианскому времени. Небосвод становился фиолетовым, и на стояках загорались прожектора, выхватывая из подступающей тьмы расчерченную на правильные квадраты обширную площадь раскопок. К этому моменту Андрей завершил проверку образцов, в которых археологические киберы заподозрили древнейшие марсианские артефакты, забраковал их, о чем сделал отметку в журнале («наличие микровкрапленийотр.»). Ссыпал образцы в ведро, которое давно переполнилось, но никто не удосужился вынести его на мусорную кучу.