«О как! Подобрала меня Так кто мне навтыкал? Неужто те трое? Ладно, потом! Попёрло тебе, Кондрат! Счаз мы её!»
Благодарствую за помощь, хозяйка! говорить учтивости разбитым ртом оказалось не слишком удобно. Может, и убили бы, только не привык я, чтобы честну вдову при всём народе поносили, вот и вступился. Прости, что докука тебе от того вышла.
Ох, и трепло ты, мастер! женщина вошла в поле зрения Сучка. Не впервой, видать, бабам да девкам зубы заговаривать! Но всё равно, благодарствую!
Это кривое дерево в сук растёт, а мелкоев корень! мастер прикусил было язык, но поздно. Ежели чтообращайся!
Ещё один кобелина на мою голову! посмурнела хозяйка. В чём душа держится, а туда же! Тебя как звать-то?
Зовусь Сучком
А во Христе?
Раб божий Кондратий, плотник подмигнул тем глазом, что меньше пострадал. А тебя как по батюшке, красавица? Что Алёнойзнаю, а вот
Не больно ты на раба похож, серьёзно заметила Алёна. Отмесили, как тестов чём душа держится, живого места нетвстать не можешь, а уж к бабе подкатываешься!
На том и стоим, Алёна так как тебя всё же по батюшке? Сучок попытался встать.
А ну, лежи! Прыткий больно! прикрикнула хозяйка. Отдашь богу душу, а мне потом перед Корнеем отвечать? Хоть бы посмотрел, что без портов тут валяешься! Нашёл время корнем своим хвастаться! Будто я не баба
Приподнявшийся было плотник резво прилёг обратно. В его состоянии спорить с богатыршей ему совсем не улыбалось: он услышал в её словах то, что ему хотелось, а имя сотника пропустил мимо ушей.
«Корнем, говоришь, похвастаться? Ну, баба!»
Отчего ж не баба? Очень даже! улыбаться разбитыми губами было больно. Прям княгиня, токмо отчество своё всё никак мне, недостойному, открывать не желаешь. Аль обидел тебя чем?
Тьфу, трепло! Тимофеевна я! Алёна упёрла руки в боки. И откуда у вас, мужей, всё берётся? Тебя-то как по отчеству, мастер?
Епифановичем, медоточиво, сколько мог в своем нынешнем состоянии, пропел Сучок. Вот и познакомились, Алёна Тимофеевна!
Познакомились, Кондратий Епифанович, подхватила хозяйка и добавила: Полежи-ка тут, пока твою рубаху с портами в порядок не приведу. Ты ж мне крышу перекрыть подряжалсяне забыл?
Хоть сейчас! Сучок сделал вид, что собирается вскочить.
Куда?! Совсем сдурел?! брови Алёны угрожающе сошлись к переносице. Успеешь ещё елдой своей с крыши помахатьглядишь, облака разгонишь! Голова-то не кружится?
Нет, болит только.
Ещё бы не болелатри раза чуть мне тын не прошиб! Она нагнулась и сунула два растопыренных пальца к самому лицу мастера. Пальцев сколько?
Два!
В глазах не плывёт? Не мутит?
Нет.
Да, крепкий у тебя котелок, а сам вроде не дурень Бывает же с задумчивым видом произнесла Алёна. Отдыхай, витязь! Сейчас поесть принесу, коли тебя не мутит.
После еды жизнь заиграла перед Сучком новыми красками, и казались краски те исключительно приятными. Судите сами: насчёт поесть Алёна расстаралась, как для князя, портыне так сильно, как думалось мастеру, пострадавшие в драке, вернулись на тощий зад владельца, а рубаху хозяйка и вовсе выдала новую!
«Вот тебе и здрасьте! Это что ж, как жениха, рубахой одарила? Что, Кондрат, будешь перстнем да убором озадачиваться али подождёшь того, после чего тот убор дарят, а? А рубаха добрая, хоть и великоватаза дранку на крыше дороговато выходит. Чем отработаешь, Кондрат? А тем самым!»
Чего глазёнками заблестел маслянорубаху баба подарила? Алёна без труда прочла Сучковы мысли. Аж задницей заулыбался, кобелина! И где в тебе столько помещается?
Хошь покажу? Мастер блудливо подмигнул.
Да насмотрелась уже, когда тебя, беспамятного, из портов вытряхивала! ухмыльнулась женщина. Ты тогда отчего-то таким гоголем не ходилвсё пластом прилечь норовил. Может, тебя опять по темечку, чтоб присмирел?
«Ну, даёт баба! Не по её, так и женилку оторвёт напрочь! Ни за что не отступлюсь! Такая одна на тьму родится!»
А и приголубь, Алёна Тимофеевна! Хоть такая да ласка, а то совсем без руки женской зачах, отступать мастеру было уже некуда, да и не хотелось.
Совсем страха в тебе, знать, нету! покачала головой богатырша то ли с одобрением, то ли осуждающе. На-ка вот, лавку пока в божеский вид приведи! Не пущу сегодня на крышуне хватало ещё грех на душу брать! Завтра отработаешь! Чтоб тебе туда-сюда не бегать, у меня и переночуешь. На этой же лавке! строго добавила она. А пока в доме по хозяйству подсобишь, у меня работы много и спохватилась: Не хватятся тебя?
Не должны
Точно?
Но сказаться всё же надо.
Ладно, пошлю кого из соседских ребятишек предупредить. Вы у Корнея на подворье остановились?
Да, только про тебя-то что скажут?
Пусть завидуют, клуши! Не до них отмахнулась Алёна. Умные поймут, а до дур, в портах и без, мне дела нет. Ты работай, мастер Она развернулась, задев подолом Сучка, и выплыла из избы.
Едрит меня долотом! Ну, баба! выдохнул плотник и принялся за дело.
Работы нашлось немало: там подколотить, тут подстучать, здесь подтянутьхоть и не бедствовала вдова ратника, и оставшихся без кормильца в воинском селе не забывали, а всё ж без хозяйского глаза не то. Нет, лениться холопам Алёна не давала, дом и хозяйство держала в исправности, но мужской пригляд, как ни крути, нужен. Вот и занялся Сучок, незаметно для себя, мужским приглядом: тут подкрутим, там подтянем, здесь нажмём с пристрастием, да так втянулся, что самому понравилось. Как над своим трудилсядаже холопа, решившего прикинуться туповатым, поучил уму-разуму при помощи тумаков и пинков. И невдомёк было мастеру, что Алёна внимательно за ним наблюдает, примечает да направляет его кипучую деятельность в нужное ей русло.
День незаметно сменился серыми майскими сумерками, а Сучок всё хлопотал по хозяйству, не собираясь останавливаться.
Иди вечерять, мастер, ночь уж скоро! Монументальная фигура Алёны заняла собой весь дверной проём. Из-за её спины из избы пробивались робкие лучики света и умопомрачительные запахи съестного.
«Ох ты, ночь уже! Надо же, сам не заметил! Жра-а-а-ать охота И болит всёпомяли меня будьте-нате! Сейчас похлебать чего-нибудь и спа-а-ать С подушкой! Ну их, баб, к бесу!»
Иду, хозяйка! Кондратий отложил работу, сунул топор за пояс и поспешил к бочке с водойополоснуться.
За едой у хозяйки и работника завязалась беседа обо всём и ни о чём одновременно. Собеседники не отдавали себе отчёта, что испокон веку такие разговоры ведутся за семейным ужином. Правда, этот ужин не был семейнымпросто на обочине жизненной дороги встретились два, по сути, обездоленных и одиноких человека. Нет, и у Алёны, и у Сучка находилось с кем перемолвиться словом: у неё осталась родня разной степени близости, а у него артель, но вот главногобесконечно близкого человека, с которым хочется и должно делить и горе, и радость до самой смерти, хозяйку лишило вражеское оружие, а работниканеведомый мор. Оба давно смирились со своей потерей, научились жить с ней, даже начали забывать о том, чего на самом деле лишены.
В этот вечер им выпал шанс ненадолго об этом вспомнить. Алёнагроза ратнинских кумушек и «нянька» местного священника отца Михаила да Сучоксорви-голова, не боящийся ни бога, ни чёрта, в кои-то веки могли побыть просто мужчиной и женщиной. И в мыслях не держал артельный старшина Кондратий, что вместо плотской радости (которой по счету?) неожиданно найдет нечто большеето, что давно искать перестал.
Неизвестно, сколько бы вилась нить этого разговора, если б чёрт не дёрнул Сучка за язык:
А этот сосед твой, Бурей, ну силён, страхолюдина! Мастер от избытка чувств привстал с лавки. Эка он мной, ровно тряпкой, об тын хлобыстнул! Должок теперь за мной!
Верно, Кондрат, должок, Алёна подпёрла рукой щёку и посмотрела на Сучка с укоризной, но не тот, о котором ты сейчас подумал. Спас он тебя!
От чего это он меня спас?! возмущенно вскинулся плотник.
Смотрю я на тебя, Кондрат, и диву даюсь, продолжила Алёна тем же укоризненным тоном. Четвёртый десяток разменял, плешь отрастил, а ума не нажил. От смерти он тебя спас.
От какой-такой смерти? подбоченился Сучок. От этого витязя, что ли? Ха! И не таких видали!
Никона ты, может, и порубил бы, Алёна прищурилась на огонёк лучины. Хоть мечник он и не из последних, да только
Чтотолько? Тебе-то откуда знать?
А я, Кондрат, вдова, дочь, внучка и правнучка ратника Женщина не отрывала взгляда от огня. В селе воинском выросла и мужа своего сама на смертные сани уложила, да и так навидалась
Чего навидалась?
Да всякого И как с топором против меча выходят, и кто чего с железом стоит, и как порубленные в поединке падают
А Бурей тут причём?
А при том, что не жить чужаку, ратнинскую кровь пролившему, всё так же спокойно продолжила вдова ратника. Никто бы тебя на суд не потащил виру стрясатьтут бы и порешили.
Я ж за тебя вступился! Сучок аж рот открыл.
Дурень ты, Кондрат, Алёна не изменила позы. Ну, за меня, только кому до того дело? Пока вы кулаками махали да юшку друг другу пускалибог с вами, но ты железо достал Первым. Ладно бы ещё на поединок вызвал по обычаю, а как тыв драке За это только смерть! На том уж сто лет стоим, не выжили бы иначе
Мастер молча и яростно заскрёб рукой в затылке. От лучины отгорел уголёк и с шипением погас в плошке с водой. Сучок опустил руку, неразборчиво ругнулся и спросил:
У тебя хмельное есть, хозяйка?
Есть, а что?
Ну, так дай! Отработаю!
Это ещё зачем?! Алёна неодобрительно-удивлённо вскинула брови.
Кланяться пойду!
К Бурею?
К нему!
Да ты что?! Он же покачала головой хозяйка, но мастер не дал ей договорить.
Не спорь, хмельное неси! Не бабьего ума то дело! Сучок даже пристукнул кулаком по столу.
Алёна хотела окатить недомерка презрительным взглядом, но вдруг натолкнулась на стену. В карих глазах шебутного, мелкого нахала она увидела нечто, отличающее мужа от существа в портах, и этому «нечто» сейчас следовало повиноваться. Во всяком случае, Сучку представлялось именно так, а что считала сама Алёна Возможно, решила, что это не её делоона к нему в няньки не нанималась, так что пусть идёт, куда хочет. Спорить же с упёршимсясебя не уважать.
Ох, мужи, да что ж вам надо-то? покачала она головой, а потом нехотя поднялась с лавки. Погоди, сейчас принесу.
Точно пойдёшь? Алёна с сомнением смотрела на Сучка.
Точно! отрубил тот, поудобнее пристраивая под мышкой объёмистый жбан. Надо так!
Смотри, Кондрат, боятся тут его! И поделом боятся!
И что с того?! преувеличенно бодро вскинулся мастер. Он же сосед твой! Сколь лет бок о бок!
То-то и оно, что сосед, Алёна покачала головой. Навидалась!
А, где наша не пропадала, а всё жива! Сучок подкрутил ус. Ненадолго я! Жди вскорости, Алёна Тимофеевна!
Ну и катись, дурень плешивый! Она упёрла руки в бока. У вас, мужей, ни у кого ума нет! Не той головой, видать, думаете!
Ну, это когда как! Сучок блудливо подмигнул.
Сгинь с глаз моих, кобелина! разгневанная хозяйка ухватила плотника за шиворот и во мгновение ока выставила на улицу.
Сучок потер пострадавшую шею, почесал в затылке, восхищённо матюгнулся и бодро направился к воротам Буреева подворья. Идти было страсть как далекотрёх десятков шагов не набиралось, но на полпути плотницкий старшина крепко задумался. Что ни говори, а полёт, в который отправил его Бурей, был свеж в Сучковой памяти. Да и внешность обозного старшиныдолжность своего спасителя мастер уже успел выяснитьрасполагала до икоты, а слабых духом, надо думать, и до обмоченных портов.
Понятно, что подобные размышления живости и желания поскорее свести знакомство со столь благообразным и приятным в обращении мужем артельному старшине отнюдь не добавили, так что перед калиткой Сучок несколько замялся. Даже очень несколькотри раза он поднимал руку, чтобы постучать, и трижды опускал. Если бы не Алёнаобратно повернул бы. Наверное. Хотя, может, и не повернул бы: перед самим собой признаваться, что дал слабину, Сучку было еще нестерпимей.
«Тьфу, едрит твою по отвесу бревном суковатым, поперёк себя волосатым! Ты чего, Кондрат? Вздристнул, никак? А чего? Ну да, красавец писаныйлеший увидит, так ёжика родит, против шерсти, но ты-то вроде рожать не обучен?
То-то и оноэтот и обучить может! Как он менямахнул лапищей и ощутил я себя птицем небеснымлечу, значит, и гажу. Высоко так да недалекоаккурат до тына Алёниного»
За оградами на чужого надрывались псы, ночная птица прокричала с неба что-то обидное, а не робкий от природы плотницкий старшина всё стоял у калитки и бормотал себе под нос нечто отнюдь не душеспасительное. Кто знает, сколько бы он ещё утаптывал видавшими виды поршнями улицу, если бы из-за тына не раздался рык хозяина:
Чего разбрехался, кабысдох?! На шапку захотел?!
Хозяин, там чужой по улице шляется, послышался в ответ робкий голос.
А я тебя или кабысдоха этого брехливого спрашивал?! пьяным медведем взревел за тыном Бурей. Или ты на его место метишь?!
Хозяин! Вопль неудачливого холопа прервался после характерного звука, обыкновенно сопровождающего перемещение тела по воздуху после доброго пинка.
Сам напросился, почти ласково сообщил кому-то обозный старшина. Гавкай теперь. Ну?!
Гав-гав-гав, раздалось из-за тына.
Хорошо гавкаешь! похвалил Бурей. Сгинь, пока не пришиб!
«Ох тыкрутенек! Неудивительно, что его тут наравне с чёртом держат! Допрыгался ты, Кондраттакой за ради скуки башку оторвёт да к заду приставит, а потом скажет, что так и было. И ведь поверят, а то себе дороже! А-а, ладно, назвался груздёмполезай в кузов!»
Сучок, наконец, решившись, с размаху впечатал кулак в калитку.
Кого леший по ночам носит?! от рыка хозяина даже окрестные собаки заткнулись. Брысь, пока не пришиб!
Открой, хозяин, дело есть! приняв решение, Сучок уже не колебался.
Грррха, кто у нас такой храбрый?! Бурей, сопя по-медвежьи, отвалил засов. Ты кто?
Дед Пихто! выпалил, как утром, на голубом глазу мастер и осёкся. Здрав будь, Серафим Ипатьевич! Разговор у меня к тебе.
Какой такой Пихто?! Шлялся тут утресь один, обозный старшина шумно принюхался. Не ты?
Я! Тут дело такое
А чего дед? не дал Сучку договорить Бурей. Вроде не старый ещё?
Не старый и не Пихто меня звать
А кто? опять перебил обозный старшина.
Зовусь Сучком, сам плотник
А почему не Пихто? И зачем плотник? Ночь на дворе! Бурей был по-своему неоспоримо логичен.
Да по кочану! вызверился плотник. Зовусь Сучком, сам плотник, к тебе с разговором пришёл, понятно?!
А чего сразу не сказал? Бурей озадаченно поскрёб в затылке.
Так ты не дал! Сучок завёлся уже не на шутку.
Я? ещё больше озадачился Бурей. Не помню. Ну и хрен с тобой! Чего надо?
Благодарствую, Серафим Ипатьевич, что выручил меня утром, мастер коснулся земли зажатой в руке шапкой. Не допустил ты меня до смертоубийства
Так это ты Никону рыло начистил? на страхолюдной роже Бурея мелькнула тень узнавания. Знатно ты его, жопоглавца! А потом тебя тоже знатно!
А потом меня, согласился Сучок. А потом ты, Серафим Ипатьевич Вот я, значит, и пришёл, благодарность высказать.
Хрр, благодарность? горбун как будто пробовал это слово на вкус. Сам пришёл?
Сам. И не пустой! Сучок булькнул содержимым жбана.
Ишь ты Сам Бурей посторонился. Ну, заходи, коли так, гостем будешь!
Добрую половину скупо освещённой лучиной немаленькой горницы, в которую привёл Сучка хозяин, занимал сколоченный из толстенных досок стол. На нём в художественном беспорядке громоздились внушительная миска с квашеной капустой, не уступавший ей размерами горшок с варевом, от которого сладко тянуло тушёным мясом, исполинская бадья, испускавшая хмельной дух, а венчали эту благостную картину огромный полуобглоданный мосол и здоровенная кружка.
Остальное убранство тоже производило впечатление: на стене матово поблёскивал накладками из турьего рога огромный лук, рядом с ним висели столь же внушительных размеров рогатина и меч в изукрашенных ножнах, доспех, на лавке валялись медвежья шкура и медвежий же тулуп. Но это ещё что! В красном углу возле икон в богатых серебряных окладах теплился огонёк лампады. Лампада, кстати, тоже была серебряная и тонкой работы.