А вот это правильно, закрывая ворота, караульный довольно рассмеялся. Денежкиони всем нужны. Серебришко и на том свете серебришко.
«Ну, про тот свет он явно загнул», шагая, усомнился Магнус. Хотя даволшебная сила денег раскрылась нынче перед ним во всей своей красе. А что? Люди ведь не меняются. Кто-то на ваучерах нажился, на ГКО, а кто-тоне так давнона «импортозамещении». Да и война любая она кому война, а кому мать родна. Опять же все в деньги упирается. Так что не так уж и не прав стражник.
Светало. С серого неба моросил мелкий и нудный дождь. Под ногами чавкала грязь, налипшая на деревянные плиты широкой мощеной улицы, сильно пострадавшей от устроенного опричниками пожара. Насколько представлял себе сейчас Арцыбашев, улица эта называлась Великой и тянулась параллельно городской стене и Волхову куда-то на север.
Вокруг виднелись дощатые и бревенчатые заборы, поставленные, как видно, недавно взамен сгоревших и разрушенных. Кое-где виднелись строящиеся хоромы и избы. Впрочем, заброшенных пустошей было в разы большеславные времена древней республики давно миновали, а нового расцвета не намечалось, скорей уж наоборот.
Беглецыкороль и воровской «капитан» поспешали последними, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Жемчужно-серый рассвет шевелился над Волховом, предвестник такого же серого осеннего дня. Великая улица быстро заполнялась народом: рыбаки с веслами на плечах, приехавшие затемно крестьяне, артельщики с носилками и лопатами, грузчики, подмастерья, монахи. Мелкие торговцы везли к мосту на Торговую площадь свои тележки. С зеленью, с пирожками, с яблоками, редиской, репою и всякой прочей снедью.
Угостить вас пирогами? к беглецам внезапно обернулась та самая наглая девкаГрафена или Аграфена, как подчеркнуто уважительно обозвал ее Михаил-Михутря.
На видлет шестнадцати, тощенькая, но бойкая. Темно-рыжая, с редкими веснушками, вздернутым носом и очаровательными серыми глазами. Симпатичненькая такая, проворная, верно, во всем.
Пирогами? Ну, Аграфена, угости, кивнув, Михутря поплотнее подвязал платок, оглядываясь на проскакавших мимо всадников в стеганых воинских кафтанах-тегиляях. Ваше Вам с чем пирог?
Да любой, махнул рукой Арцыбашев.
Тогда два нет, три с белорыбицей и грибами, подойдя к торговке, Графена вытащила из привязанного к поясу кошеля медную мелочь. Вот тебе пуло московское еще полпула
С аппетитом захрустев пропеченной корочкою, Леонид поднял глаза, глянул в жемчужно-серое, с проскальзывавшей кое-где голубизною небо, пронзенное первым рассветным солнцем, и подумал, что жизньхороша.
Пока ели пироги да запивали потом купленным у разносчика-мальчишки сбитнем, гулящие девки куда-то делись. Все, кроме Аграфены.
Ее придется с собой взять, тихо пояснил Михутря. Она в избе на Холопьей главная, ответчица за всех. Останется в городерано или поздно схватят, пытать начнут.
С собой так с собой, Магнус покладисто кивнул и, щурясь, спросил по-немецки: Так, где ваши люди, герр капитан?
Одну из них вы видите, разбойник кивнул на Графену и неожиданно хмыкнул.
Рассмеялся и Леонидзабавное было зрелище. Стоят себе три девки, едят пироги Две из нихс бородами. Кончиты, блин Говорят о чем-то серьезном. Мужскими хриплыми голосами, да ещепо-немецки!
Как уже догадался Арцыбашев, на Холопьей улицейвон она, рядом совсем! располагался местный публичный дом, откуда и вызваны были гулящие девки, по-местному«бляжьи жонки». Когда беглецов начнут искать, так первым деломтам. Оттуда все ниточки не потянутся никуда! Графена, рыжая бесстыжая девка, нынче пойдет с беглецами, вот и оборвется ниточка. Ежели раньше не схватят, не хватятся. А ведь, между прочим, утро уже. Эх, побыстрей бы!
Теперьбыстро, оглядевшись по сторонам, махнул рукой Михутря, смотревшийся в женском обличье весьма забавнослишком уж высок, слишком уж широки плечи, да и платком замотан так, что одни глаза и виднобороду-то скрыть надобно! Не жонка новгородская, а какая-то «Гюльчатай, открой личико!».
На втором, после Холопьей, перекрестке, беглецы свернули направо, на улицу Яковлева, и уже по ней спустились к Проезжей башне. Страж в длинном зеленом кафтане и татарской, с загнутыми полями, шапке, косясь на столпившихся рыбаков, неторопливо открывал ворота. Собравшиеся, нетерпеливо переминаясь с ноги на ноги, подгоняли. Судя по шуткам и незлобивой ругани, воротник им был хорошо знаком.
Давай, давай, отворяй-ко скорее, Игнате, рак тебе в глаз! Инда рыба вся уйдет, покуда ты тут супонисси!
Никуда ваша рыба не денется, лениво зевнув, страж, наконец отворил тяжелые створки Сквозь которые засверкал серебром древний седой Волхов, и ворвавшийся с реки ветер едва не скинул со стражника шапку.
Эх, и студено, поежился тот. Инда, парни, ловись, рыбка, большая и маленькая.
Лучше большая, Игнате, рак тебе в глаз!
От большой тоже не откажусь, страж расхохотался, затряс бородой. Не откажусь и от раков. Отрока-то к обеду с ведерком пришлите.
Могем и отварить, Игнате.
Да уж дома баба моя отварит.
Так вот, с шутками, вполне добродушно, рыбакиа за ними и беглецыспустились к реке да принялись деловито отвязывать лодки, что покачивались на воде у небольшой деревянной пристаниЯковлевского вымола.
Эй, робяты, оглянувшись, Графена живенько подошла к двум молодым парням, что уже садились в небольшой челнок с заброшенной в него сетью. За полпула на тот берег не довезете ль?
Рыбаки презрительно скривились:
Да бог с тобой, девка. Мост-товона! Иди.
Ну, как знаете, сверкнув жемчужно-серым взглядом, Графена повела плечом. Нас ведь трое так полпулас кажной.
С кажной? парни переглянулись и разом кивнули. А садитесь ужо. Куды плыть-то?
Сказала жена тот берег. К Федоровскому ручью.
Не дожидаясь повторного приглашения, беглецы с готовностью уселись в лодку, от сего многолюдства едва не черпанувшую бортом воду. Парни, правда, умело выправили челн да, отчалив, заработали веслами. Оно, конечно, перегруженная лодчонка сидела в воде по самое не хочутак ведь и волн почти не было, и ветер дул поверху, разгоняя скопившиеся за ночь серые облака да тучи. Выглядывало уже в прорехах чистое голубое небо, а вот показалось и солнышко, сверкнуло, отразилось в воде так, что Леонид поспешно прищурился, отвернулся да, приложив ладонь ко лбу, принялся рассматривать противоположный берегТорговую сторону, сохранившуюся после Иванова погрома куда лучше Софийской.
Справа виднелся мост, близ которого покачивались у пристаней судаплоские речные баркасы. Как и встарь, торговали и с немцами, и со шведами, конечно уже не в таких масштабахи город уже не был свободным, да и лучшие времена немецкого торгового союзаГанзыостались далеко в прошлом. И раньше-то морские суда с глубокой осадкою не проходили знаменитые волховские пороги, отстаиваясь в Ладоге, перегружая товары на баркасы. А уж теперь и говорить нечего. После разорений Новгорода товары везли в Москву посуху, по торговым трактам. Тем более рядом поднялись и другие торговые конкурентыта же Ладога или Тихвинский посад.
Тем не менее, краснокирпичные крепостные стены, выстроенные московскими зодчими по итальянскому образцу, все еще производили вполне достойное впечатление, как и видневшиеся за ними купола многочисленных храмов.
В сам ручей не повезем, некогда, обернулся один из гребцов. Рядом, на вымоле, высадим, ага.
Угу, покладисто согласилась рыжая. Нам ведь туда и надобно, правда?
Михутря ничего не ответил, лишь отрывисто кивнул, с подозрением оглядывая быстро приближавшуюся пристань. Те же деревянные мостки, симметрично располагавшиеся по обе стороны широкого устья Федоровского ручья.
Вот сюда, вправо, направил капитан лодочников.
Что-то ты хрипишь, тетка, удивился один из парней. Простыла, верно.
Так вчерась на вечерне пронесло. Ветер-то, ух!
Малину сушеную заваривай, пей.
Уж лучше брусницу.
Наконец причалили. Ткнулись бортом в пристань. Челн рыбачки не привязывалипросто удерживали руками, покуда пассажиры не вылезли.
Ну, спасибо, сунув парням медяхи, поблагодарила Графена.
Пристань оказалась полупустойместные рыбаки уже отчалили, лишь какие-то баркасники возились, перегружали товары, да староста вымоласедоватый, с растрепанной бороденкою дедне преминул подскочить к приезжим. Получил, как водится, пуло, поклонился, счастья пожелал.
И тебе не хворать, старче, улыбнулась рыжая. К Славкова улице как быстрее пройти?
Старик показал рукой:
Вдоль стены ступайте, а дальше увидите.
Никем не преследуемые, беглецы так и сделали, зашагали по липкой грязи, и минут через пять, миновав малые крепостные воротца, уже поднимались по Славкова, мимо серых высоких заборов, за которыми виднелись потерявшие былой гонор хоромы. Серые, почти без всяких украшений, и какие-то постные, что ли. Ну да, а с чего разоренному Новгороду улыбаться-то, праздничать? Нынче все праздники на Москве, там теперь гуляют.
На Славкова впереди зашагал Михутря. Разбойничий капитан ни у кого ничего не спрашивал, как видно, прекрасно зная дорогу. Поднявшись по улице, у небольшой каменной церкви повернули направо, как показалось Арцыбашевуна проспект! Широкий, мощенный дубовыми плахами, многолюдный!
Пробойная, покосившись на Леонида, пояснила Графена. Народищу-тоух!
И впрямь народу хватало. Пронзавшая, словно стрелой, всю Торговую сторону и связывающая Торг с Московской дорогой, Пробойная улица даже и сейчас, после погрома, представляла собой весьма оживленную магистраль. Несмотря на ранее утро, беглецам то и дело приходилось обходить какие-то возы, носильщиков с досками, спешивших на рынок торговцев, мастеровых, нищих Да кого только не было, включая промаршировавших строем стрельцов с лихой песней! В красных кафтанах, с бердышами на плечах, в лихо заломленных шапках. А как пели! Нет, не «Марусю», как было показалось Арцыбашеву, какую-то другую песнюно тоже веселую, строевую!
Правда, весело было лишь одним стрельцам. Народ, озираясь на них, хмурился, а кто-то даже ругался. И не бежали радостно в ногу с отрядом мальчишки, и красные девицы не выглядывали из теремов, не улыбались и не махали руками. Не забыли еще новгородцы причиненное собственным государем зло, ох не забыли! Да разве забудешь когда убитых, пожары да красный от крови снег? Как врывались в дома московские ратные людиграбили, убивали, насиловали. Жгли.
Эй, эй, оглянувшись, Михутря крикнул задумавшемуся и засмотревшемуся на стрельцов Леониду: Сюда, сюда. Поворачивайте.
Почти сразу за какой-то церковью свернули налево, где за заборами и домами тоже виднелась золоченая церковная маковка.
Святого Ипатия церковь, вполголоса пояснила Графена. А улица этаРогатица.
Рогатица показалась Арцыбашеву довольно-таки угрюмой и опасной, словно затаившийся с кистенем тать. Впрочем, в те времена улицы особой приветливостью не отличались, чужаков не любили, в любой момент ожидая от них какой-нибудь каверзы, а потому отгораживались высокими заборами, крепкими воротами, держали во дворах злобных цепных псов. Словно предупреждалине ходи, чужой! Не заглядывай за ворота алчным взором да не вздумай чего украстьтебе же боком выйдет.
Сюда
Вслед за капитаном Графена и Леонид свернулиа точнее сказать, юркнулив узенький проулок меж двумя высоченными частоколами, за которыми тотчас же поднялся истошный собачий лай. Под ногами оказалась такая лютая грязища, что Арцыбашев едва не оставил там ботинок, а уж об испачканной одежке нечего было и говорить!
Шли, правда, недолгопротиснулись, перебрались через лужу и оказались в тупикепрямо напротив небольшой калиточки, висевшей на ременных петлях. Калиточку эту Михутря и открыл самолично, ловко просунув руку в щель. Странно, но никто во двор к чужакам не вышел, и даже собаки, похоже, не былоиначе б давно выскочила с лаем.
Ну, что стоите? обернулся разбойник. Заходите, что ль.
Ой, господине, Графена неожиданно побледнела и закусила губу. А нас тут, часом, не зарежут? Я слыхала
Что ты слыхала, дщерь, то твои дела, рассердился капитан. Идите ужо, что тут стоять-то.
Судя по явно испуганной девчонке, место, куда пришли беглецы, пользовалось в городе какой-то нехорошей славой, такой, что напрочь не нужны были ни цепные псы, ни крепкие, с надежными запорами, ворота.
Леонид внимательно осмотрел не столь уж и обширный двор и ничего особенно подозрительного не заметил. Двор как двор. По левую рукуптичник, хлев, отхожее место. Справабанка и какой-то длинный сарай, примыкавший к обычному новгородскому домубревенчатому, просторному, на высокой нежилой подклети, вполне зажиточному на вид. Даже, судя по трубе, печь там топилась по-белому!
Заднедворьем пройдем, махнул рукой разбойник. В горницу сразу не входите, сначала охолоните чуток.
Однако ж незваные гости не успели сделать и шага. В задней стене дома вдруг распахнулась дверь, откуда высунулся подозрительного вида хмырькривобокий, с реденькой рыжеватой бородкою и перекошенным белесым шрамом лицом. Порты, заправленные в грязные, с обмотками, кожаные лаптипоршни, накинутый на покатые плечи армяк, из-под которого виднелась суконная, с богатою вышивкою, рубаха, на поясе висел кривой нож.
Ахти жжонки припожаловали! кривобокий зловеще осклабился, показав редкие желтые зубы. Вроде не звали ж Оп! Он вдруг узнал, явно узнал Аграфену, и в тот же миг та натянутая и неискренняя улыбка на плоском лице его вдруг исчезла, сменившись откровенно злобной гримасою.
А ты что ж это, рыжая, сюда робить пришла? сплюнув, с придыханием промолвил хмырь. Что, с Холопьей выгнали, так у наших девок хлеб отбирать будешь? Не, не будешь. Не успеешь. Посейчас тебячик! И все.
Пожалей, батюшко тоскливо всхлипнув, Графена изогнулась в поклоне.
А путь назад уже перекрыли дюжие молодцы с саблями! И откуда-то сбоку, из пристройки, выдвинулся в щель между досками тускло блеснувший пищальный ствол.
Не убежишь! Не выйдет! Придется принимать бой. Первым деломуйти с линии огня, подставить на нее тех парней
ТыНикола Кривой, я так понимаю? сняв платок, невозмутимо поинтересовался разбойник.
Хмырь ухмыльнулся и приосанился:
Я-то Никола. А вот ты что за молодец в платье бабьем?
На платье бабьепричины есть, резко поведя плечом, капитан повысил голос. Безухого позови. Он же тут хозяин.
Кого-кого позвать?
Повторяю для глухих: Агапита Безухого. Скажи, Михутря с лесного тракта припожаловал. Разговор есть.
Михутря? озадаченно переспросил хмырь Никола.
Весь гонор его как-то сразу сошел, сдулся, хотя недоверие все еще оставалась, прячась в уголках желтоватых, глубоко посаженных глазок.
Вы тут посторожите, робяты А я доложу. Коль и вправду такой гость
С минуту все оставалось как есть. «Гости» стояли себе на дворе, смирно дожидаясь хозяина, что же касаемо приставленных к ним парней, то те никакой агрессии не выказывали. Правда, и сабли в ножны не засунули и пищаль из сарая торчала, и даже сладко пахло тлеющим фитилем.
Ожидание длилось недолго. Не прошло и пары минут, как на двор вышел коренастый мужик в распахнутой на волосатой груди рубахе тонкого фламандского сукна и расстегнутом добротном кафтане. Мосластое, сильно вытянутое лицо его напоминало лошадиную морду, только не добрую, а злую, чем-то недовольную. Портрет дополняли висячий, словно баклажан, нос, черные, с заметной проседью, усы с небольшой окладистой бородою и бесцветные, какие-то рыбьи глазахолодные глаза убийцы. Насчет ухаотрублено или нетпока ясности не было: темные нечесаные патлы падали ниже плеч.
Михутря! надо сказать, хозяин здешних мест сразу же узнал гостя и даже выказал некую протокольную радость: разулыбался, распахнул объятия, словно встретил доброго друга после давней разлуки а глаза между тем оставались прежниминедоверчиво-подозрительными, холодными. Ну, здравствуй, здравствуй, бродяга! А говорят, что тебя стрельцы схватили. И даже уже казнилиповесили или посадили на кол.
Ох, друг мой Агапит, прищурившись, покачал головою разбойник. А то ты не знаешь, казнили меня или нет. Небось, первым бы посмотреть на казнь примчался.
Да куда уж мне мчаться-то, любезнейший Михаил Арсентьевич, Агапит, умиленно прикрыв очи, оказал гостю высшую боярскую честь, назвав с «вичем», по отчеству. Может, и впрямь уважал, а можетпросто немножко издевался. Так, чуть-чутьмол, ходят тут всякие. Годы-то мои ныне уже не те