Столь же быстро пали и все другие усадьбы на Козьмодемьянской, мятежники не пощадили и ближний Никольский монастырь, женский«тамо житие боярское»! Ворвались с криками, с посвистом молодецким, шалея от безнаказанности и собственной воровской удали.
А вона девку, девку лови! Видать, боярышня Ах, посейчас спробуемсла-адко!
Несчастных дев пускали на круг, шалили страшно, грабили, крушили все, что попадалось под руку, только что не жглибоялись пожара. Город-то деревянныйвраз запылает, сгорит!
Пала Козьмодемьянская, и Никольская обитель пала, лишь на Прусской вышла заминка: там не заборычастоколы, да и народу оружного на усадьбах в достатке. Да и посадники, тысяцкие опомнились, на Святой Софье в набат ударили, спешно выстроили дружину да ополчение, задачу указали прямую: перво-наперво окружить противников да помощь им с Торговой стороны не пропустить, на Волховском мосту стоять крепко.
Так вот и вышло, как и раньше бывало: Торговая сторонапротив Софийской, простые, житьи, людипротив боярства да клира. Так и ране бывало, да да токмо давно уж новгородцы друга на дружку, как в старину, идти побаивалиськнязь великий за то карал прежестко! А ныне нет князя а княгиня что бабаона баба и есть.
Ударил, поплыл над городом набат, заухали пушки.
Господи! взобравшись на воротную башню, перекрестилась княгиня. Это что ж такое деется-то? Мятеж, мятеж ох, лихо!
Темнело, и с башни хорошо было видно разгоравшееся на Козьмодемьянской заревовидать, кто-то все же поджег чью-то усадьбу, а может, и не поджег, может, по глупости обронил факелок.
Вот целая группа таких факеловс двух сторон! подошла к воротам усадьбы.
Отворяй! закричали. Мы к вам, вои, ничего плохого не имеемтоком княгиню лютую выдайте!
Это почто же я лютая-то? услыхав такое, остервенела Еленка.
Закусила губу, волосы пригладила, к воинам обернулась:
Фитилек-то зажгите кто-нить
Лично в руки фитиль и взяла, навела на толпу пушку:
Ну, раз лютая, так и не обижайтеся
Бабах!!!
Стреляла княгиня умелоединым выстрелом положила сразу четверых, тех, что стояли у самых ворот, стучали кулачищами. Кому руку оторвало, кому ногу, а кому и голову.
Заряжай! громко распорядилась Елена. Пушки к частоколу тащите.
Частокол из дубовых, сажени в две высотой, бревен, это вам не забор, с наскока не возьмешь, не осилишь, тут вдумчивая осада нужна Так вражины и действовали на редкость вдумчивонеожиданно для княгини и для всех ее людей. У ворот-то толпились обычные тати, пограбить явилися, как на Козьмодемьянской, а вот что касаемо остальных Остальные действовали по-воински четко, зря не шумели, рогатинами да копьями не тряслипросто выждали до темноты да подвезли на возах пушки, принялись обстреливать ворота. Пальнули раз-другойтолько щепки и полетели!
Плохо дело, княгинюшка! Кряжистый начальник стражи, сотник Питирим, звеня кольчугою, понялся по лестнице в теремтам сейчас укрывалась Елена с детьми и верным Феофаном-тиуном. Обложилине вырваться. Да и помощь сейчас, в темноте, вряд ли придетвона факелы-то, вкруг всего рва, вкруг Детинца. Бежать тебе надо!
Княгиня гневно сверкнула глазами:
Бежа-ать?!
Не за ради себя самойради детушек.
Посмотрев на детей, на няньку, на испуганного тиуна, государыня бросила взгляд в ночь, не такую уж, впрочем, и темную, как и всегда в здешних местах летом. Четкие ряды пылающих факелов концентрировались вокруг всей усадьбы, лишь в некоторых местахсо стороны расположенной невдалеке, на пригорке, Десятинной обители и около церкви Вознесения Господня, похоже, никого не было.
То не так, госпожа, сняв шлем, сотник покачал стриженной под горшок головою. Засада тамокуя людей послал, наткнулись. Да не то лихо, другоесмолой по углам запахло, да, видно, на телегах что-то лиходеи везут. Думаюхворост да зелье. Пожечь усадьбу хотят, шильники!
Пожечь? Выслушав, Елена покусала губу. Да, видно, к тому дело. Что ж, Питириме, уходим. Живенько, через подземный ход, и уйдем. Собирай всех, не так уж нас и много. Денек-другой в какой-нибудь обители отсидимся, а там
всем злодеям, шпыням ненадобным, головы с плеч! довольно продолжил сотник. Ах, государыня, вот это по-нашему, так!
Всем, да не всем, напряженно вглядываясь в собравшуюся за частоколом толпу да нет, не в толпув войско! княгиня помотала головой.
В сверкающей серебристой кольчужице, с золотыми, падающими по плечам волосами, она напоминала сейчас какую-то древнюю воительницу-деву неписаной, неземной красоты.
Всем, да не всем, спускаясь по лестнице, тихо повторила Елена. Сперва разберемсякто кого подзуживал да кто что хотел.
Да что разбираться-то, госпожа моя? оглянувшись, хохотнул сотник. Я чайимать всех лиходеев да казнити на Торгу. Ужо другим будет урок.
Правду сказать, я б так сделала. Княгиня неожиданно улыбнулась. Да вот, боюсь, князь великий по-своему все решит. Разбираться обязательно будет, кого попало не казнит. Тако и вернос корнями мятеж надо вырывать, с корнями, а допреж тогокорни эти найти.
Мятежники ворвались в усадьбу одновременночерез главные ворота и с заднего двора. Уже пылали подожженные угловые башни, освещая неровным оранжевым пламенем обширный двор с брошенными пушками, ядрами, копьями. Брошенный и пустынный двор, абсолютно безлюдный.
А они ведь ушли, поднимая забрало немецкого шлема, зло произнес сутулый убивец Ондрейко. Ускользнули, сволочи. Знать, все же был подземный ход.
Так поискать надо, господин! подскочил бравый вояка в латах, по видунемец-наемник.
Убивецпохоже, он был тут за главногонервно покусал усы:
Нет, искать не будем, время только потеряем так. Тут болота кругом, а под болотами хода быть не может. Как рассветет, прикинем, где болот неттуда и отправим людишек.
Отправим, майн герр! покивал наемник. А сами? На великую битву завтра пойдем?
Нет, Фриц, не пойдем, ухмыльнулся Ондрейко. В погоню поедем А тут Тут никакой битвы великой не будет, после нашего ухода будет одно избиение. С кем дружине воевать-то? С шильниками да со щитниками? Не-ет
Так, может, нам и не уходить тогда, майн герр?
Как раз уходить, Фриц. Нечего нам тут боле и делать. Верные люди оставлены и без нас помутят, пограбят сколь смогут. Твои же воины мне еще пригодятся и для иных дел, Фриц. И поверьдля дел, не менее важных!
Яволь, майн герр! вытянулся немец. Думаю, все пройдет как надо!
Пройдет. Ондрей натянуто улыбнулся. В этом не сомневайся.
Под яростный набатный гул новгородский владыко архиепископ Симеон со всем своим клиром взошел на волховский мост крестным ходом, благословляя обе сторонылишь бы разошлись все по домам, лишь бы унять кровопролитие, не на шутку грозившее перерасти в настоящую гражданскую войну. Посадники и тысяцкие собирали войска, однако все же на полноценные действия не решались, надеялись унять восставших одним видом своей воинской силы да Божьим словом. Шумел, колыхался господин Великий Новгород, вольности прежние вспомнив; пожар на Козьмодемьянской все ж удалось унять, да и на Прусскую послали войскожаль только, усадьба княжеская оказалась пуста да и выгорела изрядно.
Ах ты, мать честная, вернувшись в Детинец, корил себя посадник Федор Тимофеевич. Не уберегли княгинюшку-то, выходит! Не уберегли.
Типун тебе на язык. Отец Симеон, владыко, отвел посадника в сторону, прошептал негромко:Слава Господу, в целости княгинюшка и детушки ее в целости. Бежать сумели, упаслисяв обители Михайловской нынче ждут.
Господи! Выходитживы?
Да живы, хвала святой Софии! Ты в Михайловскую часть-то воев отправь, Федор, мало ли что.
Глава втораяЛето 1418 г.Углицский удел (бывшее Углицкое кн-во)Мор
Невдалеке от того места, где широкая Сить-река, огибая пологой излучиной поросший густой дубравою холм, разливается мелководным озером, полным всякого рода рыбы (у бродав самых глубоких местах сейчас, летом, с полколеса телеги), уютно расположилось селеньице в три дюжины изб с огородами, с выпасами, с закромами. Селенье немаленькое, однако без крепостной стенытак, на усадебках иных частоколишко, зато площадь перед строящейся церковьюбольшая, вольготная, по всей площади рядки-прилавки сколочены, рядом пристань, тут же через брод и дорогатракт Московский, для торговлишки место удобнейшее, да и Углич недалеков случае нападения вражин всегда отсидеться можно. Впрочем, какие по нынешним временам вражины-то? С татарами замирились давно, их ханша великую власть Великого князя Руси признала, соседние же князьки-волостели, может, селеньице сие и пограбили бы, да Егора-князя боялисятот за такие дела уж живо укоротил бы руки! Оставались ворытати лесные, однако от их лихоимства дружина углицкая защищать должна.
Слава Богу, последнее время спокойно стало, не как раньше, в старые времена: татары налетятжгут, грабят, насилуют, угоняют в полон, костромской князь налетом придетжгет, грабит, насилует, угоняет в полон, переяславский князь суздальский еще хуже татар, собаки! Ране оно так и было, а по нынешним временамбоятся, всех князь Егор к ногтю прижал не простой князьимператор!
Вот и селился в тутошних удобных местах народвсе больше люди торговые и все, кто с торговым делом связан: купцы, приказчики, лодейных да тележных дел мастера, лоцманы, кузнецы, менялы Хоть, как полагается, и скот держали, и огороды, да не с земли кормилисяс торговли. Потому и именовалось селенье не деревнею, не селом, не починком, а торговым рядком или просторядок. А раз у бродатак Бродский рядок или просто Бродский.
Как обычно, с утра раннего уже шумели ряды, шастал народец у брода, у пристани, наемники«с волочи»волоком купеческие суда по мелям протаскивали, зашибали деньгу изрядно, потом прогуливали, пропивали в корчмах, драки учиняли, буяниливот оттого-то потом всех таких «сволочами» прозвали.
Ближе к вечеру, когда солнышко уже клонилось за дубраву и лихой народ «с волочи», предвкушая гулянку, возвращался к рядку, пристала к деревянному причалу торговая ладейка-насад. Приземистая, с почти плоским дном, вместительная. Весла, мачта с парусомдля широких рек, на носу красивая золоченая фигурато ли рогатая лошадь, то ли бык, на широкой корме просторная каютадля кормщика или, скорей уж, для самого купца, для хозяина.
Пристали без особого шума, ткнулись бортом о бревенчатые мостки, кормщик Овдей, юркий темноглазый мужик с рыжей бородкою, выскочив на причал, подозвал «сволочей»договариваться, заодно как бы невзначай поинтересовался: а нет ли на рядке доброго лекаря?
Да есть лекарь, как не быть! Десятник «с волочи», дюжий парняга с широким, избитым оспой лицомего так и прозвали Колька Рябойухмыльнулся:А на что вам лекарь-то?
Да зуб у приказчика прихватило, поспешно пояснил кормщик. Третий день мается бедолага, страдает.
Рябой громко расхохотался, показав крепкие желтые зубы:
Дак тогда ему не лекарь, ему кулак хороший нужон! Пущай к вечеру в корчму дядьки Варфоломея зайдеттам мы ему драку-то сладим! Не заметит, как останется без зубов А ты говоришьлекарь.
И все ж хотелось бы
Ла-адно! Шуткую я. Вона, за церквою, третья изба. Коновала Кузьму Еловца спросишь.
Кузьма Еловецнизкорослый приземистый мужик с сильными мосластыми руками и недобрым цыганисто-смуглявым лицом, обрамленным редкой кустистой бородкою, слыл не только коновалом, но еще и цирюльником, и, как водится, лекаремвправлял кости, отварами мог попоить, зубы заговаривал иногда да пускал кровь. Многие с разными болячками обращалиськто и выздоравливал, а кого и забирал к себе Господь, так вотполовина на половинувыходило.
Овдея-кормщика коновал принял в воротахвидать, не хотел пускать к себе домой чужака, выслушал спокойно, внимательно, потом покивал, обернулся, подозвав со двора помощника, босоногого отрока-подростка, тощего, с таким же смуглым, как у самого коновала, лицом и буйной соломенно-желтою шевелюрой.
Арсений, эй, Сенька! За меня остаешься, черт! Вскорости Микита Ончак должон прийтируку ему перевяжешь да велишь меня дожидатися. Смотри, не напортачь токмо, инда мой кулак твоего уха отведает!
Испуганно моргнув, отроче поклонился:
Не напортачу, дядюшко!
Смотри-и-и
Вслед за кормщиком Кузьма миновал рядок и, спустившись тропинкою к пристани, поднялся по сходням на борт ладьи.
Туда вона. Овдей показал рукой на корму и скривился. Тамо болезный наш.
Ну-ну, усмехнулся коновал. Видать, болезный ваш не простой приказчик.
На улице темнело уже, и оранжево-алый закат стелился над широкой рекою, словно выпущенная из резаного барана кровь. Серебристый месяц уже повис над дубравою, и в темно-синем небе одна за другой вспыхивали желтые звезды.
Внутри каюты на небольшом столе ярко горела свечка, не какая-нибудь там дешевая, сальная, нетнастоящая, из доброго воска, что шел ганзейским купцам по дюжине кельнских серебряных грошей за бочку. Рядом со свечкою на столе стоял кувшин с каким-то питьем, а у небольшого оконца на ложе лежал и сам больной в портах и белой полотняной рубахе.
Ты, что ли, лекарь? Увидев вошедшего, больной приподнялся, сел, пригладив ладонью растрепанные седоватые волосы.
Под воротом рубахи, на шее, золотом блеснул крестик. Да-а не приказчикпохоже, что сам купец. С такого можно и поболе спросить за леченье-то!
Сняв шапку, коновал вежливо поклонился:
У тя, мил человек, зубы боляти?
Да не совсем зубы Что-то все тело ломит.
Ничо, поглядим! Кузьма Еловец потер руки и уселся на край ложа. Ты сам-то, господине, приказчик али купец?
Торговый гость Ерофей Ушников! горделиво выпятил грудь больной. Ты мне отвар какой-нибудь присоветуй, а я уж в долгу не останусь, ага.
Лихоманка посейчас есть ли? наскоро осмотрев купца, участливо осведомился лекарь. Лоб-то у тя, господине, не так чтоб уж очень горяч но и не холоден.
Ушников сверкнул глазами:
Лихоманка третьего дня была, посейчас, слава Богу, отпустило. Да вот боюсь, не возвернулась бы; знаю, так часто бываетвот тебя и велел привести. Отвару дашь ли?
Пришлю, поднялся на ноги Кузьма. И отвар, и настой, и из земляных червей зелье. Отвар и настойвнутрь принимать, зельев грудину втирать. Смотри, господине, не перепутай.
Да не перепутаю. Купец слабо улыбнулся. Уж червей-то не стану жрать! Да уплачу, не сомневайсянемецкие гроши, пфеннинги, ордынские да московские деньги Тебе чем лучше?
Лучше московской деньгой, застенчиво потупился коновал. Потом менять не надо. Отвар дюжину серебрях стоит да настой столько же, а уж зелье отдам и за полдюжины.
Одна-ако! покряхтев, больной потянулся к лежавшему в изголовье кошелю-кошке, прозванному так за то, что такие вот кошели частенько из кошачьих шкур шили.
Пальцы послюнявив, отсчитал денежку:
Вот пока тебе половиназадаток. Остальноекак зелья да отвары свои принесешь.
Сам не понесу, обернулся на пороге Кузьма. Есть у меня малец-оголец, зовут Сенькой. Пришлюс отварами, ему и денежку передашь, господине.
Ерофей покачал головою:
Не боишься мальцу своему доверять?
А ты мне, господине торговый гость? прищурившись, вопросом на вопрос отозвался лекарь. Доверил ведь, хоть и половину. Пусть для тебя, чаю, и не велика сумма, а все жсеребро. Ну да и Сенька у меняпарень честный. Самое главноекулаки мои помнит да знает, что бежать-то ему некуда. Сиротаникому не нужон!
Только ты, мил человек, до утра уж постарайся управиться. Мальца своего поскорее пошли.
Поскорее?
Я еще с полдюжины монет доплачу.
Угу, довольно кивнул Кузьма. На том и уговорились. Жди, господине. Жди.
Проскрипели под сапогами сходни, зашуршала высокая полевая трава, коновал возвращался домой напрямик, поторапливалсяэто только кажется, что ночь длинная, до утра-то не так и много осталось.
Вернувшись на усадебку, коновал тщательно затворил за собой калитку, висевшую на ременных петлях, погладил вскинувшегося было навстречу пса да, не заходя в избу, зашагал к сеновалу, разбудил спящего там парня, подергал за ногу:
Эй, Сенька, вставай! Зелье мне поможешь делать, потом, куда скажу, отнесешь.
Угу, господине Кузьма, встаю уже Вот!
Зашуршав соломою, отрок спрыгнул наземь, прихлопнул усевшегося на лоб комара.
Инна в овине огонь разожги, негромко приказал коновал. Малую печячку.
За травами в избу сбегати?
Не надо. Сам принесу.
Немного и времени прошло, а в овине, в малой, обложенной камнями печи уже вздулось пламя, закипела в котелочке водаварево.
Чабреца подложи, развалившись в уголке, на копне еще сыроватого, спрятанного от возможного дождя сена, приказал Кузьма. Теперь мяты подсыпь Да больше, больше! Теперятолченых жаб. Сушеных червей добавь, вон они, в туеске
Знаю, господине.
Знает он, приподнявшись, коновал усмехнулся. Смотрите, какой умник выискался! А ну-ка, подойди, отроче!