Вот еще дукат, вот еще Все, любезнейший. В расчете?
В расчете, уважаемый господин! Толстый, в засаленном длинном халате купец пригладил крашенную хной бороду и улыбнулся:Еще мальчики естьвозьмете? Совсем дешево отдам.
Мальчики? Задумчиво почесав затылок, покупатель махнул рукой:Да, пожалуй, нет, в следующий раз как-нибудь.
В следующий так в следующий, заулыбался татарин. Только предупреждаю, будет дороже, такие уж настают времена. Ваш князь людьми торговать не велит, а наша ханша Айгиль ему в рот смотрит. Ох-ох-ох, еще немного, и пойдем по миру милостыню словом Пророка собирать!
Простившись с работорговцем, Коростынь и следующие за ним девушки в сопровождении вооруженных слуг прошагали по палубе приземистого купеческого судна и спустились в пришвартованную к его левому борту вместительную лодку с дощатыми нашивными бортами.
Связанных девушек, словно овец, швырнули на дно
Отваливаем!
По приказу Коростыня взялись за весла шестеро дюжих парней с заткнутыми за пояса ножами
К мысу гребите!
Уткнувшись носом в песчаный берег, лодка дернулась, замерла. Коростынь выбрался первым, за нимчасть парней, затем гребцы вытолкнули рабынь, босых, оборванных и грязных, опасливо жавшихся друг к дружке. Стенать невольницы не смели, тем более что-то там спрашивать иль промеж собой говоритьсправедливо опасались плетей.
За мной идите. Коростынь обернулся к девам, прищурился. Однасветленькаяприглянулась ему больше других
Может, себе оставить? Да нет, нет. Попользоватьда для дела. Иначе иначе доложат хозяину тут есть кому доложить. Ла-адно, сладить делобудут и деньги, и девки.
Обреченно понурив головы, невольницы потащились следом за углубившимся в лес старшим, за ними молча шли парнис кинжалами, с ножами, у кого и саадак за плечомс добрым луком да стрелами. Побежишьживо на стрелу нарвешься.
Смешанный лес постепенно становился все гуще, угрюмей, темнеепод осинами, под кронами елей росли папоротники и можжевельник, кое-где виднелись следы диких зверей, где-то кричала кукушка, а по вершинам деревьев весело прыгали белки.
Вот впереди показался заросший колючими кустами оврагурочище, а за ним деревья неожиданно расступались, открывая взору небольшую полянку с покосившейся изгородью и старой, с соломенной крышей, избой, сквозь волоковые оконца которой вился, медленно уходя в небо, сизый дымок.
Странно, но ведущая в избу дверь была заперта на засов, да ещекак видно, для верностипривалена большим мшистым валуном. Словно кого-то там, внутри, держали, чтоб не убежал.
Пока хмурые молодцы загоняли рабынь в приземистый, расположенный сразу за избою амбарец, Коростынь, подойдя к двери, стукнул:
Эй, Митря, Кондей! Живы еще?
Да покуда живы!
Донесшийся из избы, словно из ямы, глухой, с надрывом голос прервался утробным кашлем и харканьем.
Ничо, парни! успокоительно промолвил старшой. Мы за вас помолилися. Посейчас еды вам дадим, вина зелена да дев красныхужо порадуетесь!
В избе кашлянули:
Да ужс вином да девками и помирать веселей! Спасибо те, Коростынь, коли не обманываешь.
Да что мне вас обманывать-то? Сами щас все и попробуете вот-вот робяты еду сготовят и
Махнув рукой, Коростынь помочился на угол дома и, запростав порты, подошел к амбару. Вошел, оглядев дев, хмыкнул, однусветленькую, что приглянулась, схватив за руку, потащил с собой на гумно Честно купленная рабынявот ведь тварь! неожиданно принялась вырываться, даже попыталась расцарапать старшому щеки. Пришлось съездить ей по мордасам, от души съездить, так, что нос в кровь разбить. А уж потом
Подхватив девчонку, старшой бросил ее на старую солому, одним рывком сорвал жалкую одежонку, удар под дых и, спустив порты, принялся насиловать, рыча, словно дикий зверь. Невольница закрыла глаза и, казалось, уже не дышала
Померла, что ль, щучина? Подтянув порты, Коростынь отвесил деве звонкую оплеуху, несчастная дернулась, застонала. Ага, жива Одевайся да за мной иди живо. Хотя можешь и не одеваться к чему уж Ну? Что застыла, тварь?! Еще восхотела пинка получить?!
Пинков невольница явно не хотела, живенько накинула рубище, даже по пути пыталась утереть на лице кровь, да только еще больше размазала. У избы старшого и его только что использованную рабыню уже дожидались: дюжие молодцы и две связанные по рукам бедолаги невольницы.
Управятся они с тремя-то? засомневался кто-то из парней.
Коростынь глумливо осклабился:
С этими-то дохлятинами? Да враз! Парни они еще сильные, хоть куда Эй, Кондей, Митря! Принимайте подарки!
Отвалив камень, парни отодвинули засов и, распахнув дверь, втолкнули в избу девчонок да забросили мешок с едой и плетеной баклагой.
Изнутри послышался визг и довольное харканье:
Ишь ты, не обманул старшой!
По знаку Коростыня парни проворно закрыли дверь, привалили камень.
Ну, пущай теперь тешатся.
А девки-то через окна не выскочат? засомневался длинный, с вислыми усами, парняга.
Не выскочат, Опонасе, не выскочат. Сами-то гляньтетут едва кошке пролезть Ну, все. Старшой посмотрел на зависшее над мохнатыми елями солнце. Уходим. Чай, и другие дела есть.
Сказав так, Коростынь оглянулся:
Ты, Опонас, тут посиди, неподалеку. К ночи ближе дверь отворишьи уноси ноги. Девок не вздумай пробоватьпро мор помни!
Да что я, совсем уж дурной, что ли!
Простившись со своими сообщниками, Опонас тут же скушал изрядный кусок рыбного пирога, опростал пол баклаги квасу да завалился до ночи на гумнеспать. Проснулся вечерком, уже темно было, подобрался тихонько к избе, стоны девичьи да довольные вопли послушал, ухмыльнулся, камень тихонечко откатил, вытянул засовец Да подался поскорее к реке! Смерть лютая, морон прилипчив, не дай бог, привяжется! А Коростынь умен, верно все просчиталкуда ослобоненные девки кинутсяк людям, в рядок, он тут рядом. В лесу-то рабыням не выжить. Да и так-то, правду сказать, не жилицы они С мором меченными кувыркались всякои в самих них теперь мор. А вскоростии на рядке будет, и дальше, до самого Углича доберется, тако! А за то Коростынь деньжищи великие обещал и ему обещал кто-то.
За такой-то куш можно и постараться, подушегубствовать и за меньшее душегубствовали, прости, Господи, ага!
Ухмыляясь, Опонас спустился по круче к реке, вытащил спрятанный в камышах челнок, уселся, погреб, расстворясь во тьме теплой летней ночи.
Прав оказался Коростынь, все рассчитал верно. Ближе к утру обреченные на лютую смерть насильники утомились, повалились на лавки без сил, чем и не преминули воспользоваться несчастные юные рабыни. Выскочили из избы, чуть осмотрелись да побежали куда глядели глаза. Проплутав в лесу досветла, девчонки все же вышли к реке, да, таясь, зашагали по берегу, покуда не увидали «сволочей»-бродников. С ними беглянки и покушали, похлебали ушицыкак таких красавиц не угостить? да пошли себе дальше, к рядку.
Не столь уж и далече, в двух днях пути от Бродского рядка в сторону города Кашина, на околице большойв пять усадебдеревни, плакали-стенали бабы.
Ой, Митенько-о-о-о На кого ж ты нас покидаешь, Митяйко?
Проша, Прошенька
Параскева
Ох, лихо, бабоньки, лихо!
Выли, рыдали, словно бы по покойникамтак покойники по избам и былии настоящие, и будущие, на глазах вымирала деревнячума! По той причине намертво стоял близ деревни отрядец воинскийокольчужены, при саблях вострых, молодцы на добрых коняхсторожили все пути-дорожки, подходы-выходы, зорко сторожилимышь не проскочит, птица не пролетит. Потому как строго-настрого князем великим указано.
Ратнички-и-и, родимые, может, к кормильцу-то пропустите? Глаза на покое закрыть.
Стоять! Кому сказано? Княжий приказ строгийникого не пускать. Иль тебе, тетка, жизнь не дорога?
Да кому они нужны, наши жизни?
Князю великому нужны! Он вас и сберегает ну, не вас именно, так других. Чтоб мор, смерть черная, от деревни той по всей Руси-матушке не пошел.
Да, може, там не мор?
Мор! То доподлинно князю известно.
Строго следили воины. Не пропускали. А кто из деревни выбраться хотелтот стрелу грудью ловил, так что вскорости выбегать и перестали.
Сожгут, говорят, деревню-то вои, негромко произнес проезжавший мимо по шляху мужик верхом на сивой кобыле. Не из богатых, видать, мужикнеприметный, росточка низенького, с рыжеватою бороденкой. Лицо обычное, простоватое, однако глаза туда-сюда рыскали, видать, был-то мужичок себе на уме, хоть и в сермяжице, в кожушке посконном, да и лошадкаодни ребра, копыта, да хвост.
Неужто сожгут? перестав голосить, оглянулася одна баба.
Сожгут, сожгут, деловито покивал всадник. Онфимово, вон, сожгли. И Бахметьево.
Надо же, покачал головой стоявший рядом с бабою парень. Неужель до Бахметьева уже мор добрался?
Добрался, добрался услыхал худой разговор ратник да, коня повернув, громыхнул кольчужкою. Да на нем и остановился. Дале, на Кашин, не пошел. А то б было! Ты, человеце, проезжай себе дальше, неча тут людей смущать.
Да я еду, еду, затряс бородой мужичонка. Чего я-то? Я ничего
Отъехал подальше, спешился у плачущих баб:
Почто, православные, горюете? Верно, в Одинокове у кого родичи есть?
Да как не быть, родимец, коль это починок наш? Из нашей деревни выселки, почитай все и родичи там. Ой, говорят, и в Одинокове лихо
Тсс! соседка живо ухватила товарку свою за руку, потащила. Язык-то, Глукерья, прикуси. Не то, не ровен час, и Одиноково ваше спалят!
Ох не спалили бы Да и такмнози уже болеют
Вот и молчи! Может, и не мор это вовсе, а обычная какая болезнь.
Ой, бабоньки! спешился мужичишка. Сказать вам по правде, есть и от смертушки черной спасенье. Нехорошее, лихое, да есть.
Бабы враз навострили уши:
А какое, мил человеце? Скажи!
Да уж скажу. Просто надо этот черный мор передать кому-нить другому, чужому какому-нибудь.
Дак как же его передать?
В деревню-другую пойти, пока силы есть А лучше уж сразу в городв корчму. На миру, грят, и смерть красна, да, глядишь, и выздороветь можно, болезнь свою теребени кабацкой да запойным питухам передать.
Тьфу ты, Господи. Одна из женщин, поплотней запахнув платок, сплюнула. Разве по-христиански тако?
Так теребень-то кабацкая, думаете, особенно верует? Хо!
Слышь, Глукерья С починка-то болезные пущай не в Кашин, пущай на Москву проберутся да там хворь свою передадут. Вражинам московскимужо! Чай, рати-то московские помнишь? Как они тут все грабили, жгли, едва ведь тогда упаслися.
Ой, подруженька! А ведь верно ты говоришь! Где там человече-то?
Глянули бабы по сторонам, да никого и не увидалимужичонка на сивой кляче дальше поехал себе болезных выискивать, недовольных подзуживать. За то уплачено было. Серебром звонким. Золотом.
С утра полило дождичком, а уже к полудню задул ветерок, разогнал облака-тучи, высветил небо синее солнышком радостным, ярким, умытым. Птицы вокруг запели, на плесе рыба в прозрачной воде заиграла, затрепетали на ветру стяги шелковые, златом-серебром шитые, с ликом Новгородской Святой Софии.
Струги великого князя Руси, вальяжно отчалив от берега, не спеша, один за другим, выстроились в линию да поплыли вниз по Сити-реке. Там по Мологе до Волги, по Шоше, по Тверце да через волокдо Мсты-реки, а там и Ильмень-озеро да Седой Волховгосподин Великий Новгород. Возвращался князь великий домой, с мором страшным, с чумойчерною смертиюсправившись. Где пожег все, где установил сторожу строжайшуютак, чтоб мору-чуме не пройти. Вроде бы, слава Господу, справились, можно и домой. Радовались тому ратники, со стругов на берега поглядывая, на сосны величественные, на ели, на дубки трехохватные, на клены да липы, на ивы да вербы, ракиты. На луга заливные, зеленые, с ромашками белыми, с розовым клевером, с желтыми мохнатыми солнышкамиодуванчиками.
Последним княжеский струг отчалилсамый быстрый, легко всех догнать мог.
Эх, стоя на причале, прощался-горевал Арсений. Может, я все ж, Федор-друже, в Новгород с вами уйду?
Федорсамого князя великого дьяк старший! до просьбы Сенькиной снизошел:
Да пойми ты, дурень, нельзя так. По закону надобно, чтоб хозяин твой сам тебя отпустил, иначе будешь беглым считатьсяа за это наказанье строгое есть.
Да не отпустит меня дядько Кузьма сгнобит, прибьет насмерть.
Ну, насмерть-то не прибьет, закону такого нету! Я старосте сказал, чтоб за хозяином твоим приглядел.
Старший дьяк прикрыл серые очи, бородку темно-русую задумчиво потрепалвидать, вспомнил что-то, улыбнулся грустно, невесело:
Я и сам когда-то на Белоозере у хозяина бедствовал. И ничего, в люди выбился!
Так сперва, верно, сбежал? хитро прищурился отрок. Так ведь, друже Федор?
Дьяк недовольно потупился:
Ну пусть так. Но тогда времена другие были!
Для сирых да нищих всегда плохие времена. Так не возьмете?
Я сказал уже.
Жаль Ну что ж тогда в Углич пробираться буду. Тут все равно не останусь, нет!
Проводив отплывающий струг, Сенька понуро уселся на мостки, свесил босые ноги в воду, так и просидел почти что до вечера, а наутро обратно пришел, уже хозяином, коновалом, изрядно побитый и на второй день пришел, и на третий Тоже вот так сидел, ногами болтал покуда вдруг не увидал там же в водедеву! Красивуюне оторвать глазочи серые, светлые волосы льются по плечам водопадом, а лицо вот уж красота-то где есть, однако! И где? В реке! Русалка она, что ли?
Парень, ты не с рядка, случайно?
С рядка
Обернулся Арсенийдевчонка-то позади него, на мостках стоялав воде отражалась. Славная такая девчонка, светлые глаза, щечки ямочками, только какая-то понурая, побитая, что ли но ничуть не менее красивая, чем та, водяная!
Тебя как зовут?
Ирина В честь святой Ирины прозвана, да, видно, не в масть.
А яАрсений, Сенькой тоже звать можно.
Господи! А губа-то разбита, будто кто-то сильный наотмашь
Ты не ходи, Сенька, в рядок, там мор.
Что?!
Черная лихая смертушка. Я знаю!
Да что ты можешь знать? недоверчиво прищурился отрок. Ты что, лекарь, что ли?
А ты, можно подумать, лекарь?
Не лекарь, да в море кое-что понимаю. Слушай-ка! Ты посиди тут немного, ладно? А я сбегаю гляну Я быстро, ага?
Девчонка намертво ухватила парня за руку:
Нет. Никуда тебя не пущу. Что там с тобою будет?
Ничего плохого не будет, Христом-Богом клянусь! быстро перекрестился Арсений. Я просто посмотрю, я у лекаря немецкого в служках ходил, кое-что ведаю. Болезни не нахлебаюсь, не бойся, а все, что увижу, о том надобно будет князю великому доложить!
Князю? Ирина изумленно хлопнула ресницамидлинными, пушистыми, черными. Так давно ушли струги-то. Еще третьего дня.
А мы, если что, нагоним, обернулся с пригорка отрок. Они по реке, а мы напрямиктропками. Да и князь торопиться не будетя чаю, по пути у него еще немало дел. А мы Сенька замялся. Мы весть важную принесем. Правдахудую. Пойдешь со мной?
Пойду! Хоть куда пойду лишь бы не здесь, лишь бы
Вот славно как! Тогда сиди, дожидайся
Пробежав по тропе вверх, к рядку, Арсений не выдержал, оглянулся, помахал девчонке рукой:
Ты только меня дождись, слышишь!
Глава третьяЛето 1418 г. Кашинский уделСыск
В Крутогорке мор, княже! И в Углановетож! спешившись, доложил молодой десятник Иван Афанасьев сын, еще с утра во главе дюжины своих молодцов посланный князем по окрестным селеньямв разведку.
Сидевший на мостках, по-простецки свесив ноги, Егор оторвал взгляд от золотисто-оранжевого заката, от подсвеченных солнцем облаков, медленно плывущих по темно-голубому небу, от светлых вод реки, перечеркнутых длинными тенями росших на том берегу сосен:
В Крутогорке, говоришь? И в Угланове? Ай-ай-ай мы ж недавно там все зачищали, и вот вам, на обратном путинате! Поднявшись, князь покачал головой и прищурился. К Кашину мор идеттак выходит?
Десятник не отвел глаз, кивнул:
Выходит, княже, так.
Да это и без твоих слов понятно! вдруг осерчал Вожников. Непонятно другоес чего бы?
Так, может, крысы
Может, и крысы А если люди? Взгляд князя внезапно наполнился тяжестью и вот-вот готовым прорваться гневом, как бывает, когда люди, которым веришь, на которых надеешься, вдруг не оправдывают этих самых надежд. Вы что же народ-то не расспросили? Просто прокатилисьпо хорошей-то погоде, на лихих-то коняхв охотку! Я б и сам с удовольствием прокатился, уток бы пострелял. А? Что взор потупил? Я тебя спрашиваю, товарищ сержа господине десятник! Отвечай!