После полудня на волжский берег напротив Отроча монастыря пригнали пленников-литовцев. Зналицарь из окошка захочет взглянуть.
Дурачась, перед оборванной и бледной толпой выступил Петруша Юрьев. Восторженно объявил, что царь и великий князь дарует им свободу и отпускает на все четыре стороны. Пленники недоверчиво поглядывали на хмурых плечистых опричников, стоявших за плечом балагура.
Петрушу прогнали, пора было приступать к делу.
Тимоха Багаев предложил не тащить на лед тяжеленные колоды, а рубить литовцев друг на друге.
Так и сделали. Связав по рукам и ногам, выложили плотным рядком два десятка человек. Повалили на их спины первую дюжину, взмахнули саблями.
Башки не сечь!напомнил Басманов, поглядывая на длинную монастырскую стену и пытаясь угадать, у какого окна государь.Отсекай ноги и отпускай!
То, что из монастыря наблюдают за происходящим на льду, никто из опричников не сомневался. Обмякшие от ужаса пленники были тому подтверждением, да и по спинам царских слуг струился холодный пот, несмотря на тяжелую работу.
От воплей несчастных звенел над Волгой воздух, от льющейся крови подтаивал лед под «колодой» из тел, многие из которых уже были неживые. Те же, кому опричники обрубили ноги, корчились неподалеку, истекая, или ползли на руках, не разбирая дороги и слабея с каждым рывком.
Тех, кто уже испустил дух, оттаскивали к проруби, спихивали в воду и рогатинами заталкивали под лед.
Царь отошел от решетчатого окна, постукивая посохом по каменному полу кельи. Глаза его приняли обычный цвет. Вновь склонясь над телом Филиппа, Иван с укоризной принялся разглядывать покойника, шепча сначала едва слышно, но все больше распаляясь и переходя на крик:
Упрямство твое всему виной, Филипп. Знал ведь ты, что не отступлюсь. Не отдам церковникам государства своего! Не позволю власть забрать и ворожбу вашу корыстнуюпресеку! Знаюзовут меня душегубом и мучителем! Пусть зовут! Да, грешен, гублю и мучаю. Но прежде всегосебя изничтожаю.
***
На третий день стояния опричного войска в Твери в гости к старшему Басманову пожаловал «верный пес» государев.
Войдя в воеводины покои, Скуратов взмахнул руками и ловко скинул с себя мохнатую шубу на пол.
От государя тебе приказ пришел передать, Алексей Данилыч,устало обронил Малюта, снимая с объемного тулова сабельную перевязь. Приметив в углу кадушку с водой, зачерпнул ковшом и принялся жадно пить, задрав к потолку рыжую бородищу.
Басманов нахмурился:
Что ж сам государь не позвал меня?
Малюта оторвался от ковша, вздохнул и пожал плечами.
«Наглеешь, Алешка Большим чином себя вообразил Как бы не пришлось убавлять от тебя понемногу»
Но вслух сказал иное:
В большой печали государь. Разве не слышал? Колычев преставился. Хоть и в ссоре был с ним царь, а все ж такой божий человек ушел! Никого к себе государь не допускает. Скорбит!
Отложив ковш, Малюта с чувством перекрестился на красный угол.
«Никого не допускает, кроме тебя, пса безродного»подумал Басманов. Однако широко улыбнулся и повел рукой:
Присаживайся, Григорий Лукьяныч. Гостем будешь. Не серчай, у меня ужин простой, по-походному. Федька приказал мяса наварить.
А сам-то он где?поинтересовался Малюта, усаживаясь на лавку возле стола и потирая руки.По службе отлучился иль как?
Басманов тихонько крякнул.
«Ах ты, сукин сын рыжий»
Давно уж средь опричных ползали эти мерзкие слухи, что неспроста приблизил государь Федорастройного, ладного фигурой, голощекого красавца. А в последние месяцы, после кончины Марии Темрюковны, особо близок сын Басманова государю стал Чего только не мелют паскудные языки! Царским «согласником» и «ласкателем» именуют А князь Овчина-Оболенский вообще вздумал прилюдно Федора в содомском грехе обвинить. Впрочем, щенка этого хорошенько проучилиудавили на псарне, чтобы гнусных слов не выкрикивал.
Федор ко мне с докладом не ходит,сухо обронил Басманов.Ты угощайся, Григорий Лукьяныч.
Появился расторопный Петруша с новым подносом. Два огромных блюда вареного мяса, пузатый кувшин с вином, луковицы и хлебные ломти.
Выпили по полной чарке. Утерли бороды.
Ешь, дорогой Григорий Лукьяныч!
Малюта важно хлопнул ладонью по столу и заговорил:
Сперва о деле. Государь поручает вот что. Бери завтра тысячу, и с рассветом выходите из Твери на Новгород. Нигде озорства не учинять. Идти спешно и по возможности скрытно. Торжок обойдете стороной, ваше делопрямиком в Великий, на Софийскую сторону. По пути расставьте дозоры, царским словом останавливают пусть всех. Выезжать никому не давать. В Новгороде следите за тем, как духовные себя поведут. Всех подозрительных под замок. За архиепископом Пименом особый пригляд. Да, вот ещедозорами отсеките Торговую сторону, чтобы никто из города не шастал, слухи не разносил. В Софийском проведите тайный обысктак, чтобы никто из служителей не заметил. Что искать, сам знаешь.
Федор со мной пойдет?осторожно спросил Басманов, подвигая себе миску с мясом.
Скуратов кивнул и тоже потянулся за своей миской.
Бельского еще возьмете, дельный парень. Он в тайных обысках силен, поможет.
Басманов поморщился.
«Не доверяешь, значит. Соглядатая своего приставляешь Или сам государь нам не верит?»
Недовольство Басманова не укрылось от Скуратова, однако он ничего не сказал.
Ели молча, каждый о своем думая.
Малюта вгрызался крупными зубами в куски мяса, тянул, рвал его. Шумно жевал, шевеля бородой.
Басманову задумчивость Скуратова не нравилась. Не люб ему был и сам гость, внешностью больше смахивавший на диковатого мужика, чем на вхожего к государю дворянина.
«Отчего таких к себе царь приближает?озадаченно подумал Басманов, склонясь над миской, изредка бросая быстрые взгляды на Малюту.Дворянчик ведь он так себе. Захудалый. Умом тоже не блещет. Зачем такие государю при себе? Неужели все Сильвестра с Адашевым вспоминает Напрасно. Уж на что хитрованы были, без малого тринадцать лет царя за нос водить пытались. Казалось, все, пропала душа государева. Но все одно, перехитрил Иван Васильевич их. Извел обоих, а себя сохранил. Нелегко, видать, далось такое. Теперь будто боится к себе неглупых людей приближать. На кой ляд ему Лукьяныч сдался, ведь туп он, как валенок Или не туп? Что, если притворствует? Ох, тогда»
Спасибо, Алексей Данилыч, за угощение. Но пора мне,вздохнул Малюта, отодвигая блюдо.С утра запалим тут все хорошенько и на Торжок выдвигаемся.
Грузно поднялся, отдуваясь. Волосы на его лбу слиплись от пота.
Доброй ночи тебе, Алексей Данилович,буркнул Малюта, обозначил поклон и с достоинством направился к двери.
Басманов, не вставая из-за стола, внимательным взглядом провожал гостя.
Во всей фигуре Григория Скуратова было что-то бычье и одновременноот матерого волка. Привычка наклонять голову, исподлобья взирая на собеседника, туповатое выражение лица, мощное плотное тело и наряду с этимхищный оскал, готовность в любой миг наброситься, перекусить шею любому, кто на пути встанет или государю не угодит. Впрочем, сам себя Скуратов частенько псом называет, нимало не стыдясь такого «звания».
Басманов остался один. Тихо сделалось в горнице сгинувшего в Волге тверского боярина. Лишь толстые свечи потрескивали, равнодушно светя новому хозяину.
«Горите, горитеусмехнулся, допивая вино.Завтра вся Тверь свечой станет».
Тяжело навалился грудью на стол, подпер рукой голову. Глянул на свою тень, вздохнул.
И думать не подумал бы раньше он, Алексей Данилович, знатный человек, боярин и царский воевода, доблестью снискавший почет и славу, что так повернется судьба. Он-то, Басманов, заслужил верой и правдой царские награды, подарки, прочие милости. В казанских походах себя не щадил, набеги нехристя Девлетки отбивал не раз. Нарву взял, Полоцк осаживал. Рязань от поганцев-крымчан спас! А этот
Воевода оторвал кулак от щеки. Сжал его покрепче, грешно выругался и стукнул по столу. Серебряные чарки подпрыгнули. Басманов поморщился и скинул на пол ту, из которой пил Малюта,словно блохастую кошку смахнул. В свою же подлил вина и разом осушил. Потом выпил еще. И еще.
Скуратов Да кто он такой? Откуда выскочил? Воеводского поста сроду не имел, в походах отмечен не был. Даже до стрелецкого сотника не дослужился! Так, сменная голова на ливонском фронте В слободе Александровской тоже чина не сыскал, в государевом братстве в низах служил, пономарем ходил. Сошкой мелкой был пару лет назад Гришка Бельский, как и подельник его Васька Грязной. Но тот так в шутах у государя остался, а Малюта-то вознесся и приосанился, важной птицей стал! На него, опричного боярина Басманова, свысока глядит! Ходит к нему без почтения, рассуждает Перед князьями Вяземским и Хворостининым нос задирает! Ему бы на Пожаре глотку драть да рыбой торговать, а по вечерам чешую из бороды вытряхиватьвот его место. Так нет же, пролез к царю ближе некуда, дела государственные вершить тужится! За какие же заслуги его к себе Василий Иванович так приблизил? Что за поручения царский любимец выполняет?
По краю стола, шустро перебирая ножками, пробежал таракан. Замер на углу, настороженно водя усами. Басманов угрюмо глянул на незваного гостя. Сложил было пальцы для щелчка, чтобы скинуть усача на пол к Малютиному кубку, но передумал.
Вот настали какие времена, Алексей Данилыч,с горечью обратился Басманов к себе, разглядывая таракана.Такие теперь твои друзья-собеседники. Привечай, не гони. Угождай важным гостям!
Басманов уронил угловатую голову на стол и заснул.
Глава шестаяЯвление новгородцам
Морозная лазурь в небе и яркое солнцевпервые после хмурых недель непогоды. Особый день, торжественный. Царь и великий князь всея Руси изволил пожаловать в Великий Новгород. Царские слуги, утром прибывшие с Торга на Софийскую сторону, известилинынешним утром ждите государя!
Давно бы пора. Два дня уж как разместился Иван Васильевич на Городище, встал огромным лагерем. А в новгородский кремль не наведался, даже Софийский собор не посетил. Лишь слуг послал, злых и отчаянных. Навели они свои порядки и в соборе, и в монастырях и по всем знатным домам прошлись. Выставили караулы повсюду, на выходах из города и через Волховский великий мост. Тревожные дни прожил Новгород до самого праздника Богоявления. И вот, под колокольный перезвон в светлый праздник, государь решил предстать перед горожанами.
Холодно, ясно, безветренно. Искрится под солнечным светом лед на Волхове. Сверкает и мягко плещется студеная вода в длинных полыньях.
На Великом мосту и вдоль берега собралась тьма-тьмущая людей.
Хоругви, цепи, кресты, клобуки, золотая парчадуховенство впереди всех, посреди широкого моста. Игумены всех городских монастырей тоже тут. Смирение на лицах, а в глазахрастерянность. Есть отчегоуж скоро неделю как завелись в их владениях незваные гости, царские люди в черном, да не монахи вовсе. Монастырскую казну опечатали, большую часть братии посадили под замок. С каждого инока требовали в царскую казну два десятка рублей. Кто уплатить не мог, того ставили на правеждень за днем вытаскивали на площадь и принародно били дубьем, лупили нагайками. Дознавались про заклятое серебро, от царя утаенное. Все бесчинства царским словом творили, ничего не объясняли, лишь ухмылялись: приедет, мол, государьрастолкует!
Пестрит на мосту от собольих горлаток, куньих шапок, песцовых треухов, искрят ворсом добротные шубыбоярство, купечество, посадскиевсе вышли на поклон. На лицах тревогакак-то оно все обернется? У многих государевы посланники опечатали все имущество. Дома отняты для войскового постоя. Из посадских людей похватали больше полусотни, посадили в цепи. Жен и детей под стражу взяли, за какую винуне сказали. Говорят: сами знаете, а нет если, так государь пояснит.
Позади городской знати толпится простой людсермяжное море. Гомонит, любопытствует, веселится. С кого брать нечего, тому и страха особого нет. Уж как ни грозны заявившиеся несколько дней назад в Новгород люди из царева войска, как ни страшны и дики для взгляда псиные головы на седлах их коней, а притеснений народу не было. Разве что ожгли кого нагайкой, проносясь вдоль улицы,так и то за дело! Чтоб не лез под ноги и государственные дела вершить не мешал!
***
Сияет солнце.
Звенят колокола над Софийской стороной.
Тысячи глаз всматриваются в сторону Торга. Мелькнули между домов острия пик, черные шапки, конские хвосты, донесся гул и топот.
Толпа ахнула, заволновалась.
Сорвалось воронье с окрестных деревьев под возгласы:
Едет!
Государь едет!
Царь-батюшка!
Господи помилуй!
Спаси нас и сохрани!
Скинули шапки, согнулись в земном поклоне. Духовные затянули псалом, принялись креститься.
Звеня подковами, на мост влетела конная опричная стража. Лица седоков непроницаемы. Глаза пусты, холодны, оловянны. Возле седел болтаются на веревках собачьи головы, скалят желтые зубы.
Вздрогнуло духовенство от такой картины, начало переглядываться. Взоры многих устремились на архиепископа. Пимен застыл в торжественных одеяниях, с архиепископским посохом в одной руке и крестом в другой. Лишь плотно сжатые губы выдавали его душевное напряжение.
Скрипя полозьями, вслед за стражей на мост въехали простые сани, запряженные неказистой саврасой кобылой. Безбородый румяный возница привстал на козлах, взмахивая вожжами и словно красуясь у всех на виду. Шитый золотой нитью и жемчугом кафтан ладно сидел на плечистой фигуре.
В народе зашептались:
Лексея Басманова сын!
Царский любимчик!
Чисто девица в кафтане!
Срамник! Не зря говорят.
Молчи, дурак,уши повсюду
За нарядным возницей в санях, устланных рогожей, притулилась чья-то сгорбленная фигура с опущенной головой в монашеской накидке.
Вытягивались в любопытстве. Хватали друг друга за плечи, подпрыгивали. Жадно вглядывались, перешептывались:
Кого Лексей привез?
Чернеца какого-то
А где ж государь-то?
Неужто передумал?
Басманова это действительно был оносадил кобылку, соскочил с возничьего места. Топнул каблуками ладных сапог по доскам моста, подбоченилсятого и гляди, сорвется в пляс. На юном лице играет румянец, губы кривятся в недоброй и плутоватой улыбке.
Сидевший в санях человек медленно поднял голову. Откинул с лица края потрепанной накидки. Показалось желчное лицо с неширокой редкой бородой. Над скорбно сжатым ртом нависал крупный нос. Скуфья из черного бархата плотно сидела на голове, вспыхивая нашитыми на нее алмазами. Засиял каменьями и серебром дивный резной посох, выхваченный седоком из-под рогож.
Народ ахнул.
Никак государь?!
Да ну на санях и в дерюге-то?
Царь! Царь это!
Батюшка наш, Иван Васильевич!
Господи, помилуй!
Резким карканьем пронесся над толпой выкрик какого-то оборванца:
Юродствует самодержец! Ох, не к добру, ох, наплачется Новгород Великий!
Зашикали, зашипели, гневно повели глазами в сторону крикуна:
Цыц, черт плешивый!
Оборванец засмеялся сипло, лающе, нырнул под ноги, пополз прочь от моста.
Так ли вы государя встречаете?звонко крикнул Басманов, забавляясь.
Рукой он повел в сторону саней.
Пимен встрепенулся, шагнул вперед. Выпятив живот, воздел святой крест к небу, готовясь благословить государя.
Во имя Господа нашегоначал было архиепископ и неожиданно осекся.
Иван сжимал набалдашник посоха и бешеным взором оглядывал новгородского духовного главу. Косматые брови царя нависли над горящими разным цветом глазами, рот гневно ломался.
Пимен почувствовал, как его сердце обрывается, а сознание отлетает. Все исчезло вмиг: небо, солнце, блеск воды в полыньях, собачьи головы, косматые кони, змеиная ухмылка царского баловня и сам грозный государь. Пожелтел белый свет, померк. Словно злая неведомая сила окунула Пимена в ледяную прорубьсжалось нутро, перехватило дыхание, заглохли все звуки, кроме яростного стука крови в ушах.
Голос царя, загремевший на мосту, выдернул Пимена из жуткого омута, куда соскользнула его душа.
Иван, стоя в санях во весь рост, кричал Пимену:
К Господу взываешь? Да разве ты святой крест в поганой руке держишь? Нож в нем запрятан, и этот нож для сердца моегов него метишь! Умысел твой мне известен! Ах ты, вошь, в парчу облаченная!
Колени Пимена ослабли настолько, что если бы не серебряный посох, за который он держался,упал бы архиепископ прямо под копыта лошаденки, притащившей на мост сани со страшным седоком.
И вы, паскуды,продолжал Иван, указывая дрожащей от ярости рукой на втянувшую головы в плечи городскую знать.Ваши замыслы ясны! Отчизну державы нашей, Новгород великий и русский, метите передатькому?! Нечестивому Жигимонту, этому польскому козлищу голоногому?!
В уголках рта царя выступила мутная пена. Иван звучно сплюнул на мостовой настил. Перевел дух. Вдохнул полной грудью, успокаиваясь, унимая закипавшее сердце.
Пимен стоял ни жив ни мертв.
Не пастырь ты с этого дня,хмуро промолвил Иван, усаживаясь в санях.Ты враг церкви и Святой Софии, ненавистник венца Мономахова. Губитель и хищный волк ты, а не человек.
Произнеся последние слова, царь хрипло расхохотался, задрав бороду. Посох он устроил у себя в ногах, на скомканных старых рогожах. Пимен в полуобмороке следил за искрящейся на солнце фигуркой, украшавшей набалдашник.
Басманов заскочил на свое возничье место, но трогать лошаденку не спешил.
Царь Иван медленно повернул голову к архиепископу.
Ну что стоишь, как столп соляной,задвигал бровями Иван.Садись рядом, если не брезгуешь.
Голос его звучал ровно. Будто затихла вспышка гнева и смягчилось государево сердце..
Пимен зашептал молитву и поспешно вскарабкался в сани. Сжался, ссутулился, стараясь сесть подальше от грозного гостяне навлечь бы ненароком новый гнев. Помимо воли скосил глаза на вершину царского посоха.
Иван, заметив, желчно усмехнулся:
Удивлен, поди, что не тайно под рубахой у государя, не в Святом Писании спрятано, по примеру вашей братии, ни еще каким способом?
Не зная, что ответить, Пимен вжался в борт саней.
Так знай, и пусть остальные знаютмне таиться нечего. Это крамола повсюду прячется, дела гнусные исподтишка творят предатели, искусители и злочестивцы. А царьон открыт, он как перст Божий.
Возница взмахнул вожжами.
В Софию,приказал царь.Праздник сегодня.
Иван вновь набросил на голову потрепанную накидку и всю дорогу угрюмо молчал, лишь озирался по сторонам, недобро оглядывая улицы.
Кобылка резво бежала, тащила за собой неказистые мужичьи сани.
По всему пути темным-темно от склонившихся спин. Заходятся звоном колокола.
Наконец впереди показался Софийский собор. Беленые крепкие стены, обмазанные цемянкой барабаны, а на нихкупола, словно огромные шеломы. Четыре серых, свинцовых, и между ними золоченый пятый, самый высокий. Чуть поодаль еще один купол, на лестничной башне, что возле входа.
Басманов, надув губы, дурашливо крикнул:
Тпру-у-у, приехали!
Сани остановились.
Не глядя на архиепископа, Иван поднялся и задумчиво посмотрел на купола. Мрачное, потемневшее лицо его на миг прояснилось. Иван перекрестился, шагнул с саней на утоптанный снег. Перекрестился еще раз и неспешно зашагал к распахнутым дверям, словно не замечая ни суетившегося рядом Пимена, ни устремленных на него сотен пар глаз.
За царем по-хозяйски следовала свита. К спрыгнувшему с возничьего места Федору подошел отец Алексей Данилович. Пытаясь оттеснить шедшего след в след за государем Малюту, Басмановы ухмылялись и грозно посматривали по сторонам. Малюта, неловкий после ранения, упрямо ковылял, пытаясь не отстать. Грязной и Бельский хотели было подхватить его под локти, подсобить, но Скуратов так зыркнул на них, что те мигом отвязались.
В собор набилось все духовенство из высших. Встревоженными тенями заполнили храм, но с надеждой на лицахгосударь сменил гнев на милость, прибыл на литургию!
Робко колыхались огоньки свечей, согревали стылый воздух. Золотое тепло лилось от окладов старых икон. Сильно пахло воском и ладаном. Воздух густелнаполнялся вздохами, шепотом, молитвами, шорохом одежд, упованием на чудо и милость.
Пимен возвестил о начале службы. Его голос, поначалу слабый и дребезжащий, твердел с каждым произнесенным нараспев словом, обретал силу, возносясь под расписной купол собора.
Благословенно царство ныне и присно и во веки веков! Миром Господу помолимся о спасении душ наших Избавиться нам от всякия скорби, гнева и нужды Господу помолимся
Хор подхватывал волной:
Господи поми-и-и-лу-у-у-уй!
Капал воск со свечей, застывал наплывами. Темным взглядом взирал из-под купола Спас Вседержитель. Кровавым пятном застыла в главном иконостасе София, Премудрость Божия.
Иван с отрешенным лицом отстоял службу и быстрым шагом направился к выходу.
Архиепископ засеменил вслед за государем, нервно сцепив руки.
Малюта преградил ему путь.
Чего тебе?буркнул нарочито грубо, с плохо скрываемым удовольствием.
Проглотив обиду, Пимен сделал просительное лицо:
Надеемся на милость государя и слуг его, всем сердцем молим пожаловать к нам на обед! По случаю торжества и праздника
Архиепископ принялся часто креститься. Стоявшее за ним духовенство зашелестело, осеняя себя крестными знамениями:
Просим просим!
Малюта, по-бычьи склонив голову, следил за ними насмешливо.
Куда?рявкнул он, наслаждаясь тем, как вздрогнул новгородский владыка.
В доме моем, в столовой палате. В честь праздника Богоявления и прибытия государя покорнейше просим
Жди здесь!приказал Скуратов, развернулся и зашагал к царю.
Иван уже разместился в санях, ссутулился под накидкой.
Малюта вперевалку подошел, отодвинул плечом стоявшего рядом старшего Басманова и зашептал на ухо государю, искоса поглядывая на замершего возле соборного крыльца архиепископа.
Пимен с облегчением увидел, что царь, выслушав, кивнул и поманил его ладонью.
Радостно охая и суетливо крестясь, архиепископ поспешил через соборную площадь к царским саням. Подбежав, склонился перед государем.
Изволь, Иван Васильевич, проводить тебя в свою скромную обитель. Вот ведь она
Не распрямляясь, Пимен повел рукой в сторону Владычного двора.
Царь изумленно глянул на роскошный дворец наискось от собора.
Хороша скромность! Ну а коли меня ноги не несут к дому твоему, где крамола гнездо свила?покачал головой Иван, для пущего впечатления придав лицу самый скорбный вид.Влезай уж, поедем. Лошадям ведь, тварям неразумным, все одно куда бежать Да хоть к ливонцам, хоть к владыке новгородскому.
Басманов подобрал вожжи, ожидая приказа.
Ты уж не взыщи,с усмешкой сказал Иван, едва Пимен разместился рядом.У нас по-простому все, по-русски. Сани мужицкие, кобылка захудалая Куда уж нам до польского короля!
Государь мойзалепетал архиепископ, бледнея пуще прежнего.Ни в помыслах, ни делами Наговоры это, не иначе как Колычева Филиппа ложь, из мести за верное служение тебе А кобылка, ну что же, кобылка и есть Божья тварь!
Иван, будто не слыша, рявкнул Басманову:
Что заснул?!
Федор привстал на козлах. Свистнул, щелкнул кнутом:
Но, пошла!
Лошаденка мотнула головой и потянула сани прочь от собора прямиком к архиепископскому дворцу.
Значит, хороша савраска, думаешь?прищурясь, спросил Пимена царь.
Отменна!с готовностью подтвердил архиепископ.
Иван хмыкнул:
Все-то у вас, новгородцев, хорошее. Все вам любо! Один московский князь вам плох
Проехали сотню саженей, остановились возле высокого крыльца с резными перилами.
Не обращая внимания на Пимена, царь вылез из санейподскочивший Федька Басманов поддержал его за локоть. Иван оперся на посох и огляделся.
Через площадь бежали к ним, придерживая шапки и сабли, опричные воины.
Хорошо живешь, новгородский владыка!с напускным весельем, сквозь которое проглядывала злоба, сказал царь.Да видать, возжелал еще лучше пожить
Брови Ивана сдвинулись к переносице, и с лица вмиг слетела деланая веселость, потухла, как искра на ветру.
Стуча посохом по ступеням, государь взошел на крыльцо. За ним теснили друг друга все те же: запыхавшиеся Басмановы и Малюта, следом Бельский, Грязной, за их спинами рослый Тимофей Багаев, надменные ливонцы Иоганн Таубе и Элерт Крузе и прочие избранные опричники.
На покрытых дорогими скатертями столах стояли серебряные подсвечники с сальными свечами.
Закуски уже расставленыикра, соления, заливное.
Принесли нарезанный ломтями белый хлеб. Иван взял блюдо и оделил кусками сидевших ближе всех к нему: Скуратова, Грязного, Басмановых и Бельского. Протянул остаток для передачи другим. Опричники сноровисто расхватали хлеб, с тем расчетом, чтобы до духовных дошло пустое блюдо.
Увяла надежда в глазах новгородской знати. Страх и тревога плескались в быстрых и осторожных взглядах, которыми они обменивались друг с другом. В сторону царского стола и смотреть не решались.
Вошла прислугадесятка два человек. Внесли огромные блюда с жарким. Румяная говядина, сочная баранина, золотистые поросята, жареные утки и гусивсе это проследовало к столам, но на них не попало.
Обойдя с блюдами в руках всех присутствующих, прислуга поворотила назад и унесла еду. Выскочили другие холопы, засуетились, расставляя большие и малые кубки, кувшины, братины.
Белые меды в серебряных кувшинах, красныев золотых. На любой вкус хмельные монастырские меды: вишневый, яблочный, смородинный, березовый. Водка тминная, анисовая, братины с пивом, рябиновые кисели, клюквенные
Вновь появились слуги с жарким, на этот раз уже нарезанным кусками. Обносили столы, расставляли блюда, раскладывали гостям угощения.
Но невесела была трапеза во дворце архиепископа.
Сидя на возвышении во главе стола, Иван объявил, что ни здравиц, ни других речей от изменников слышать не желает. Молча осушил кубок фряжского и принялся за еду. Ел в своей манере: хватал мясные ломти, разрывал их сильными пальцами, закидывал куски в рот. Изредка помогал себе широким ножом. По левую руку от него лежала расписная ложка для супа. По царскому примеру ели почти все остальные из его свиты, за исключением Крузе и Таубе, тем подали к ножам и вилки. Получив приборы, иноземцы принялись копаться в поднесенном сдобном курнике, формой походившем на царскую торжественную шапку. Вынув из пирога кусок, оба опричника с любопытством разглядывали слоеную начинку: пшенная каша вперемешку с рублеными яйцами, затем мелко порезанная отварная курица, поверх нее слой жареных грибов, снова курица и опять пшено, заправленное маслом.
Ешьте, пейте, гости дорогие!с надеждой подал голос архиепископ, заметив интерес иноземцев к диковинному для них кушанью.Чем Бог послал! Вот шейки и печень гусиная и куриные пупочки молодые Зяблики с соленым лимончиком
Царь мрачно повел в его сторону глазами.
Пимен осекся и лишь развел руками над столом, в молчании приглашая отведать угощение.
Стол ломился от блюд.
Расстаралось новгородское духовенство, да все напрасно.
Поев совсем немного, царь угрюмо сидел на своем месте, хмурясь и разглядывая стол, за которым расположилось новгородское духовенство во главе с Пименом.
В столовой палате царила необычная для званого обеда тишина, нарушаемая лишь громким чавканьем и отдуванием. Никаких разговоров не велось. Даже угощение не обсуждалось.
Против обычая, Иван никому не передавал ни кубка с вином, ни какого-нибудь блюда. Опричники торопливо жевали, то и дело прикладываясь к кубкам. Багаев рвал крепкими зубами куски мяса с бараньих ребер, жмурился и причмокивал. Басмановы налегали на крупно порезанного поросенкахватали сочное мясо, жевали, капая жиром на скатерть.
Сидевший по правую руку от царя Малюта не ел почти ничеголекарь запретил тяжелую пищу. Нехотя водил ложкой в тарелке со щами, посматривая на государя, весь в ожидании.
Долго томиться ему не пришлось.
Царь вдруг ударил кулаком по столу.
Вздрогнул сидевший неподалеку Васька Грязной, а Федор Басманов громко рассмеялся было, но осекся, получив от отца затрещину.
Иван выжидательно помолчал, сжимая и разжимая пальцы.
Неожиданно широким взмахом руки сбросил со стола стоявшие поблизости блюда и схватился за посох.
Гойда!выкрикнул он лишь одно слово.
Опричники вскочили. Опрокидывая столы, бросились в сторону растерянно замершей городской знати.