А дон Хорхе с дочерью все переглядываются, а Инесса (то есть, понятное дело, сеньорита Инесса) губку так закусываетволнуется
К ужину она переодеться успела, и вновь я удивился. Ну где так одеваются? Платье длинное, до горла самого, на голове шапочка, но уже другаясовсем маленькая, бисером шитая. Или я не знаю, чего дамы с девицами нынче носят? Такое платье вкупе с шапочкой только на гобеленах, что на стенах здешних висят, и увидишь.
Но и этоне мое дело. Тем более, покормили славно, и винцо неплохим оказалось. Только перца многои в мясе, и в вине. Ну прямо рот горит!
И перец мы тоже возимиз Леванта самого. Прав толстячокнезаменимый я человек!
А как поели, как руки розовой водой ополоснули (а вода-тов миске серебряной!), встал дон Хорхе
Дорогие сеньоры! Должно мне пригласить вас в опочивальни, дабы отдохнули вы от пути долгого. Но ежели желание ваше будет, то посидим мы еще у огня и предадимся славной беседе. Ибо скажу еще раздавно в замке моем гости не появлялись, и ценно для меня каждое слово ваше!
Переглянулись мы с сеньором Рохасом, потом с рыцарем моим. Устать мы, конечно, устали (один петух-василиск чего стоил!), но вроде как отдохнули уже.
И решили мы остаться. У огонька посидеть.
Слугисмурные они тут, слова не скажутстол разобрали, унесли, а мы в кресла сели. То есть, они все сели, а мне табурет достался. Ну, табуреттак табурет, мы люди простые. А вот что дон Хорхе дочь свою услалжалко. Я бы на нее еще бы поглядел.
И ведь некрасивая! Лоб в пол-лица, губы маленькие, щеки какие-то впалые. Но ведь человекэто не лоб и не губы. Было в ней что-то! Недаром заметил яте, что самые благородные, никакой красоты не имеют. Зато есть в них что-то этакоедаже не знаю, как назвать. Порода, что ли? Вот наша королева Изабелла
Точно! Вот кого мне сеньорита Инесса напомнила. Ее, королеву нашу! Лицо, конечно, другое (лоб разве что тоже большой), но все вместе
Или родственница какая? А почему бы и нет? У этих Трастамарародичей пол-Кастилии. Может, и я тожеродич?
Так что сижу я на табурете, об Инессе лобастой думаю, о королеве думаю, в огонь смотрю. Большой очаг, чуть ли не быка зажарить можно. А остальные по-прежнему о жизни толкуют. То есть Дон Саладо и толстячок толкуют, а хозяин наш, дон Хорхетот больше слушает.
Кивает.
Наконец подзывает слугу, кубок серебряный с блюда берет, к губам подносит. И нампо кубку. А тамвино подогретое с пряностями разными.
Пьем. Ставит дон Хорхе кубок обратно на поднос, слуге ладонью машетмол, шагай отсюда, а сам встает, к очагу подходит.
Молчит.
Долго так молчит, затем к нам поворачивается.
Много дивного рассказали вы мне, сеньоры! Редко тут гости бывают, так что мало мы с дочерью моей знаем о том, что деется за горами. Скажу больше, по причинам неким в замок наш попасть очень трудно, невозможно почти. Вы же и меня встретили, и в замок въехать смогли
Иснова молчит.
Опять загадка! Наверно, разбойников тутпруд пруди, потому и не доехать до Анкоры этой. Ну и повезло же нам!
А дон Хорхе подумал еще чуток, улыбнулся, бороду свою черную рукой тронул:
Полно об этом! Хочу предложить вам, дорогие сеньоры, сыграть в некую старинную игру. Суть ее вот в чем состоит: каждый из вас расскажет случай, самый необычный в вашей жизни. Под необычным разумею я не случайность житейскую, а то, что истинной загадкой для вас осталось и разумом объяснено быть не может. Мы же все вместе выслушаем и решим, чей случай самым удивительным покажется.
И вновь мы переглянулись. Не люблю я откровенничать, душу выворачивать, но ведь сейчас вроде бы не о душе речь идет?
Переглянулисьсогласились. А дон Хорхе меж тем продолжает:
Играем же честно, сеньоры. Пусть лучше промолчит кто, ежели рассказывать не пожелает. Не стану говорить, что выдумывать в такой игре не должно
Ну, это понятно! Дон Саладо мой весь подобрался, вперед подался, чуть с кресла не свалился. Сеньор лисенсиат ради такого случая окуляры на переносицу нацепил.
С него и началис сеньора Рохаса. Поерзал толстячок в кресле, ручки свои пухлые потер:
Сказать я вам сперва должен, сеньоры, что как человек, к наукам склонный, не разделяю я суеверия веков минувших, равно как века нынешнего. И, право, смешно мне слушать тех, кто увлекается поиском камня философского или же будущность по звездам определяет. Но был все же случай
Помолчал, вновь ручки свои потер, пальчиками покрутил.
Гостил я как-то в городе Болонье, в университете тамошнем, старейшем во всем мире христианском. Как-то пригласил меня в к себе сьер Америго Батильери, человек весьма ученый, однако, увы, все свои средства тратящий на смешное суеверие, называемое алхимией. Был он учеником знаменитого Базилия Валентино и, как говорили, знался с самим Агриколой, который жил в Болонье незадолго перед тем. Пятеро нас в его доме собралось, причем вселюди достойные, достаточно в делах этих понимающие. И когда в очередной раз изъяснили мы сьеру Батильери свое мнение, к алхимии относящееся, предложил он поразить нас неким опытом. Вначале мы не соглашались, поскольку знали, что опыты алхимическиесуть обычные фокусы, подобные фокусам уличных бродяг. Но стал сьер Батильери настаивать, и, наконец, согласились мы. Сьер Вертулли, университета тамошнего профессор, послал слугу своего домой за памятной медалью, хранившейся в его семье. Медаль же та, серебряная, с блюдце целое величиной, вычеканена была еще при покойном папе Николае в честь юбилейного года, 1450-го от Рождества Христова. На медали был изображен сам папа Николай, на обратной же сторонеМадонна с младенцем и ключи Святого Петра
Тут даже мне интересно стало. Слыхал я об этих алхимиках! Для одного из них мы из Турции какие-то камешки да порошки привозили. Дорого они ему обошлисьчуть ли не на вес золота.
Осмотрели мы упомянутую медаль, все царапины на ней приметив, продолжал сеньор лисенсиат. А затем взяли острый скальпель и процарапали на ней свои вензелячтобы подменить ее невозможно было. После чего погрузил эту медаль сьер Батильери в алхимический куб, развел огонь и субстанции некие добавил. Мы же в стороне сидели, ничего из делавшегося не пропуская. Опустил же медаль сьер Батильери в куб ровно наполовину. И что же? Через два часа с четвертью извлечена была медаль, омыта и нам показана. Иверите ли? та половина, что в куб погружена была, золотой оказалась! Мы, подозревая в том фокус или, попросту говоря, обман, не пожалели медаль, на части ее разрубив и те части достойно осмотрев. И подивились, ибо серебро и вправду заместилось чистым золотом. Добавлю, что царапины все, нами примеченные, равно как вензеля наши, остались на месте. И с тех пор не знаю я, что и думать. Не верю я в алхимию, но верю глазам своим и глазам моих достойных коллег. Таков, пожалуй, мой рассказ будет
Славная история! кивнул дон Хорхе, и мы с ним, конечно же, согласились.
А я меж тем уже прикидывать стал, что неплохо бы нам с этим Батильери поближе познакомиться да поручкаться. Болонья, конечно, не ближний светно и не такой уж дальний.
Если не помер сьер Батильери, конечно. Или за колдовство не спалили.
А тем временем очередь рассказывать к моему идальго перешла. Я вначале и слушать не захотел. Начнет перечислять сейчас людоедов с великанами да с василисками. Опозорится, и себя дураком выставит, и нас!
Эх, надо было с самого начала игру эту не затевать. Поздно спохватились!
А Дон Саладо бородой-мочалкой дернул, голову вскинул:
Поистине есть у меня такая история, сеньоры! Хоть и немало в моей жизни случилось всяких чудес, и повидал я всякое
Я только вздохнул. Еще бы! Ну, сейчас, будет! «Еду я, сеньоры, и вижу замок людоедский»
но история эта и вправду дивной мне кажется. Под Малагой это было, когда только подступили мы к ее стенам. Воевал в войске нашем некий юноша из Ламанчи, фамилия же его с моей сходна былаКехано. Не был он рыцарем еще, но воевал храбро, и обещали мы ему, что как только возьмем передовой бастион, что звался Гемера, то прямо на валу его посвятим оного сеньора Кехано в рыцари. Но за день до приступа, а было это как раз на праздник Святой Троицы, проклятые мавры совершили вылазку, и ранен был сей Кехано, причем ранен весьма тяжко, а посему и в лагере оставлен под присмотром братьев-траппистов, что больных и недужных пользовали. Приступ же весьма горяч был, и потеснили нас мавры, и сыграла уже труба отступление, когда узрели мы на самом валу сеньора Кехано без шлема, в одной кольчуге легкой. И бросился сей юноша на мавров, и поразил их без счета, и взяли мы бастион Гемера. Там же, на вершине вала, как и обещано было, дон Алонсо Энрикес, великий адмирал Кастилии нашей, посвятил сеньора Кехано в рыцари. И славили мы юношу этого, и поздравляли, и восхваляли Господа за великую победу
Раскраснелся мой идальго, разволновался. Славный, наверно, был вояка!
Когда же в лагерь мы вернулись, рассказали нам братья-трапписты, что умер сеньор Кеханокак раз в самом начале приступа. И покоился тут же труп его, уже охладевший, и кровь была омыта, и на глазах лежали монеты медные. И с тех пор, сеньоры, не ведаю я, что и думать. Ибо не призрак воевал вместе с намисам я жал его руку, и была та рука горячей и твердой, и другие то видели, сам дон Алонсо Энрикес, великий адмирал, всему случившемуся дивился
Помолчал Дон Саладо, головой в повязке мотнул. И мы помолчали.
Дивный рассказ, спорить нечего! согласился дон Хорхе. Ина меня взглянул.
А чтоя? Я тоже всякого навидался, расскажуне поверят. Да только меня ведь спросили про самое-самое! И поди пойми, что это? Вот ребята с Берега считают, что везучий я. И Калабриец так думает, на самые опасные дела меня берет. И действительно, везет. А если подумать, то и вправду: в детстве, когда в Астурии жил, с голоду мог померетьне помер, в Севилье раз сто зарезать моглине зарезали. И на галеры («скамейку»по нашему) не попал, и корсары алжирские в рабство не забрали.
Да все не то. А вот то самое Тем более, честно говорить просили.
Отмолчаться? Неудобно вроде, толстячок рассказал, и идальго мой калечный тоже
Не знаю, сеньоры, вздохнул я. Человек я не больно ученый, так что мало в таких делах понимаю. Может, почудилось мне
Не смущайся, Игнасио! улыбнулся дон Рохас. Ибо верим мы каждому слову твоему.
Для него я, понятно, не НачоИгнасио! Благородный, вежество всякое знает!
Ладно! решился я. Слушайте!
Никому я об этом еще не говорилтолько падре Рикардо. Он-то мне поверил!
Кажется мне Ну, в общем, видел я Святую Деву Марию, заступницу нашу милостивую
Выговорили сжался весь. Вот сейчас сеньор Рохас, губами своими улыбочку изобразит!
Нет, не изобразил толстячок. Слушает.
То есть, сеньоры, я и перепутать мог, мне тогда лет шесть было. Мы с дружком моим, Хуанито, как родители наши, царствие им небесное, с голодухи померли, на юг подались, в Андалузию. Ну, тепло там, хлеб есть. Да как-то погнались за нами собаки, у Хуанито нога подвернулась, упал он, закричал, а я не обернулся дажестрашно! Собаки эти проклятые не отстаютдогоняют, много их там было, одни друга моего рвут на части, другие, стало быть, за мной
За спинойзатихли крики,
Не орет уже дружок мой,
Помер, значит, Хуанито!
Плохо померхуже нету!
А канарские ищейки
Мне на пятки наступают.
Лай собачий да ворчанье
Словно смерть в затылок дышит!
Под ногамилистья, листья,
Лес вокруг, бежать нет силы,
В горле сухо, будто камень
В рот зачем-то затолкнули.
А собакиближе, ближе,
Понял яне убежать мне.
Вот и все, выходит, Начо!
Лучше дома бы ты умер,
Чем попал в собачьи зубы!
Тут деревья расступились,
За деревьямидорога,
Перекресток и часовня.
Добежать бы! Сил уж нету,
Прыгнул камешек под ноги
И упал я носом в землю,
Для канарских псовзакуска.
Только слышу голос чей-то,
Тихий голос, ровно шепот:
«Их уж нет! Не бойся, мальчик!
Я всегда с тобою буду!»
Приподнялсягде собаки?
Нет проклятых, ни следочка!
А у старенькой часовни
Словно пламенем одета,
В белом плате, в ризе белой
На меня глядит Она.
Все ли с тобой в порядке, Игнасио? спросил дон Рохас, заботливо так спросил. Мне даже не по себе стало.
Да все в порядке, сеньор, вздохнул я. Переволновался только чуток, пока рассказывал. Бывает это!
Поистине, сеньоры, это самая дивная история! воскликнул Дон Саладо. И отдаю я свой голос за то, чтобы признать моего славного эскудеро победителем в этой чудесной игре!
И все с ним согласились, спорить не стали. А я уже в себя пришел, поблагодарил, понятнои снова странность приметил. Все мы о своем рассказали, а хозяин наш, сеньор Хорхе Новерадонет.
Как же так?
Не спалось мне ночью. Ну никак не спалось. И до тысячи считал, и по комнатушке, что мне досталась, из угла в угол ходил. Нет, не так что-то! И с доном Хорхе этим, и с замком. А в башку словно гвоздь забиливедь приметил я что-то, еще там, у перекрестка! Приметила вспомнить не могу. Оно, понятно всякое бывает. Может, хозяева здешниечудики, вроде моего идальго. Тот за великанами гоняется, эти из гор носу на кажут.
Но все равноне так что-то! Вроде, и бояться тут нечего, опасность-то я кожей чую, печенкой. Нет, не зарежут и маврам не продадут, но все же
А как заснул, уже под утро, такое сниться начало! Никогда ничего подобного не виделдаже во сне. Будто бы в горах я, в ущелье узком
Латы блещут, крест кровавый
По плащу огнем растекся,
На руке моейперчатка
Из тяжелой твердой кожи,
А в руке уже не дага
Меч в руке из синей стали.
А вокруглихая сеча,
И веду я в битву войско.
Каждый воинв белых латах,
И на каждомкрест алеет.
Подивился я такому
Не иначе Дон Саладо
Сон мне этот одолжил!
ХОРНАДА VIII.О том, как мне достался платок, завязанный семью узлами.
Горы-то красивые, слов нет, согласился я, глаза от солнца прикрывая, дабы эти самые горы получше увидеть. Только, сеньорита, вы бы меня «сеньором» не величали, а особенно с фамилией вместе. Ежели честно, непривычно оно как-то!
То есть, не в привычке, конечно, дело. Просто как услышу «сеньор Гевара», все начинает казаться, что я у севильского коррехидора. Он, гадина очкатая, вежливость изображает. Даже перед тем, как на дыбу послать, все «сеньор», да «сеньор». Ипо фамилии! Не Бланко, а Гевара. Все знает, змеюка!
Впрочем, сам я виноватспросила меня сеньорита Инесса, отчего это фамилия моя такая страннаяне как у идальго, вроде. Ну, а я, дурень, хвост распушил, что твой петух, и ляпнул: мол, Бланкопрозвище, не фамилия. Белый потому что, и монета еще такая есть, бланко. Маленькая совсем, в половину мараведи. А я тогда среди пикаро, что на площади Ареналь в Севилье собирались, самым маленьким и был. И белым самым.
Вы правы, Игнасио, чуть подумав, кивнула сеньорита Инесса. Серьезно так кивнула, значительно. Конечно, среди рыцарей, что каждый день с врагами смертно бьются, нелепо соблюдать этикет, для дворцов придуманный. Но и вы, Игнасио, по имени меня зовите.
Чуть не подавился. То есть, не чутьподавился слегка. Воздухом. За кого же лобастая меня принимает?
Да я уже понялза рыцаря. Вернее, за рыцарского оруженосцаза эскудеро, значит. Этакий юноша благородный Игнасио Гевара по прозвищу Белый.
Белый Идальго почти! Ха!
А все потому, что утром мы так и не уехали. И собрались, вроде, уже, и Куло мой ушами дергалзастоялся, гулять хочет. Только вдруг прибегает лисенсиат наш, глазас двойной реал каждый, носик дергается, точно у кролика какого. Сеньоры, мол, сеньоры, я тут такое увидел! Мне хотя бы часок, или два, или лучше неделю
А увидел он книжки, библиотеку, то есть. Нам еще вчера дон Хорхе сказал, что в Анкоре этой книжки имеются. Мне-то что, а толстячок запомнил. Запомнили утречком попросил разрешения туда нос свой короткий сунуть.
Сунули очумел. Очумел, о невесте своей даже забыл.
И что тут делать? Хозяин наш, сеньор Новерадо, возражать не стал, Дон Саладо тоже. А мое дело маленькое.
Но вот что интересно. Сеньор Рохас, понятное дело, в библиотеку нырнулкак раз она под тем залом круглым, где ужинали мы. А сеньор Новерадо моего рыцаряхвать! И увел. И тут только сообразил я, что книжки те вроде крючка с наживкой. Сеньор Новерадо толстячка нашего сразу раскусил, вот и закинул удочку. Видать, очень ему хотелось с Доном Саладо наедине остаться да поговорить по душам.
И скажите мне на милость, о чем? О великанах с василисками? Так вроде дон Хорхе в своем еще уме.
А меня сеньорита эта лобастая на самый верх повела. Горы показывать. Красные они тут! А небо не голубое дажебелое. От жары видать.
Я часто сюда прихожу, вздохнула сеньорита Инесса, на горы эти красные глядя. Мир такой большой, Игнасио! А для меня миртолько это