А я в затылке почесал. Ну и папаша у нее! Никуда дочку не пускает. Она же тут спятить может, в этих горах.
Вот бедняжка!
Там, на юге Севилья, да? Какая она? Большая, наверно?
Что? очнулся я. Большая? Это уж точно!
И действительно большая, за день не обойти. И за два тоже. Но я-то обошел! Так что я про Севилью нашу неделю рассказывать могу. И про Собор наш с Хиральдой Поднебесной, и про Триану, и про Башню Золотую, и про то, где какие лодки к набережной Гвадалквивира пристают, и про Морскую улицу, и про Мавританскую, и про площадь Ареналь. И про пригороды все
Есть чего вспомнить!
Сколь славно, Игнасио, что ныне Севилья принадлежит добрым христианам, вновь вздохнула она. Даже не верится! Наконец-то
Хотел я сказать, что двести с хвостом лет назад она нашей стала, но, понятно промолчал. Лобастая, поди, только байки про мавров и слышала, вот и живет, как при Сиде Компеадоре.
А ведь вы моряк, Игнасио? в темных глазищах словно вспыхнуло что-то. Как бы я хотела море увидеть!
Ну, не совсем моряк, смутился я. Но море видел, это точно.
Не моряк, потому что канаты тянуть и румпель крутитьэто для других. Пехота яморская. Для того Калабриец меня с собой и берет. Для дел всяких интересных. Да только не рассказывать же этой лобастой, что такое абордаж, или как тюки с шелком в бурю с борта на борт перекидывать!
Пойдемте! маленький острый подбородок резко дернулся. Спустимся ко мне, и вы мне все расскажете, Игнасио. Все, что помните! И про Севилью, и про море.
Все? Ну, сказала! Однако же, нечего делатьпошел.
А бедная у сеньориты Инессы комнатка оказалось! Ковер, правда, есть, и кровать балдахином занавешена. Ивсе, если распятия не считать да двух табуреток. И еще лютня на подоконнике лежит. Не балует дочку дон Хорхе, не балует!
Один табурет мне достался, другойей. Сел я, воздух выдохнул, потом вдохнул.
Ипоехали!
Ох, как она слушала! Будто я из Индии или с острова Сипанго приплыл. Словно япоследний, с кем она в жизни разговаривает. Ну, а я уж стараюсь. Тут ведь с умом нужно. Про наши с Калабрийцем дела языком трепать не след, не для ее это ушей. Плаваю себе, и плаваю. А вот про города разныеможно. И как папу римского на площади Петра Святого виделтоже можно. И про всякое другое.
Слушаетвся вперед подалась, глазища черные горят, пальцы четки перебирают. А я этак незаметно сворачиваю туда, где девицам особо интересно. Чего где носят, во что ножки обувают, какие сейчас привычки у девиц этих. Я не то чтобы знаток великий, но кого в каждом городе вперед всего примечаешь? Их и примечаешь, красавиц.
Вот и пригодилось!
Отчего-то ей, лобастой этой, больше всего про Венецию понравилось. И то, что на гондолах там плавают, и что дамы с девицами часами на крышах просиживаютволосы солнцем выбеливают. А особенно про цокколиобувку ихнюю, новую, самый писк. И действительно, каблукв локоть от земли! Ходят, как на ходулях, бусами да серьгами позвякивают. Цок-цок, цок-цок! Оттого и назвали.
Рассказал я про эти цокколи. Выдохнул, на солнышко поглядел. Ого, считай полдня трепался! Как только язык еще движется?
Спасибо, кивнула она, значительно так кивнула. Это все Это все очень важно.
Хотел я пошутитьнасчет цокколи, но понялнельзя. Серьезная она девочка (то есть, конечно, сеньорита). Даже слишком. Ни разу не улыбнулась даже!
Я знала, что мир большой, но не знала, что он такой Такой разный. Жаль, мне не увидеть!
Грустно так сказала! Что за бес? Или дон Хорхе до конца дней дочку солить в этих стенах собирается? Ведь замуж выдавать уже пора!
Подумали язык прикусил на всякий случай. Ну и мыслишки у тебя, Начо!
Так ваш замок тоже ничего, сеньорита То есть, Инесса, ляпнул я. Крепкий такой замок! И горы красивые, значит.
Не ответила. Дернулось лицословно ударил ее кто.
Этот замок Его называли Замком Королевской Измены. Вы слыхали, Игнасио?
Да откуда мне слыхать-то? развел я руками. И какому-такому королю тут изменили?
Не королю, тихо-тихо ответила она. Значит, и это уже забылось Тогда Кастилией правил король Альфонсо.
Слышал! обрадовался я. Который Севилью вернул?
Даеще тише ответила она. Но это случилось раньше, тогда в Севилье были еще мавры Есть один романсьеро, очень старый
Встала, плечиками дернула, словно морозом ее пробрало, отвернулась.
Если хотите Я могу спеть.
Еще бы! обрадовался я. Хочу, понятно!
А что? Люблю, когда девицы поют. И когда танцуюттоже люблю. А вот когда грустятэто лишнее. А Инесса как раз загрустила чего-то, так пусть развеселится чуток. И я послушаю.
Подала голос струнанегромко так, чисто. Затем другая, третья
Редко я играю, наконец-то улыбнулась она, а пою еще реже. Но
И тутсловно стерло улыбку. Сжались губы, блеснули глаза.
Слушайте!
Чуток помолчала, глаза на миг прикрыла.
Легли пальцы на деку
Разошлась молва в народе,
По Кастилии свободной,
По Леону и Наварре,
Будто зол король Альфонсо,
Спать не может он от гнева,
Ходит тяжкими шагами
По дворцовым он покоям,
Кулаки сжимая с хрустом.
И не мавров проклинает,
Не безбожных сарацинов.
Зол король на дона Хорхе,
Повелителя Анкоры.
Славен Хорхе Новерадо,
Всей Кастилии известен,
Не пускает Хорхе мавров,
Что гнездо в Севилье свили,
Через горы Сьерра-Мадре.
Каждый день стоит на страже,
Все наскоки отбивая.
Всем богат дон Новерадо,
Но иных богатств дороже
Дочь, прекрасная Инесса.
И слушок в народе ходит,
Будто сам король Альфонсо
Кликал юную девицу,
В свой дворец в Вальядолиде,
Ибо в ссоре был великой
С королевой, доньей Кларой.
Только гордая Инесса,
Честь свою оберегая,
Отказала королю.
А Севилье мавританской
На брегах Гвадалквивира
В своем замке Алькасаре,
Что из золота построен,
Абенгальб, эмир севильский
Тоже с горя спать не может.
Вновь разбиты его мавры,
Снова Хорхе Новерадо
Не пустил их в Сьерра-Мадре,
Разгромил у стен Анкоры!
Абенгальб письмо читает,
И лицо его светлеет,
Ибо пишет Абенгальбу
Враг его, король Альфонсо:
«Есть на чем нам помириться!
Потому пошлю приказ я,
Чтоб открыл тебе ворота
Гордый Хорхе Новерадо.
Смерть еготебе награда,
Мне жедочь его Инесса.
И на том с тобой поладим!»
И восславил Магомеда
Абенгальб, эмир севильский,
И велел седлать коней.
В темноте не спит Анкора.
На высокой черной башне
Сам дон Хорхе Новерадо
Вместе с дочерью Инессой.
Слышатв трубы затрубили,
И несет гонец известье,
Что король приказ прислал им:
Открывать скорей ворота
И впустить в Анкору войско,
Чтобы вместе биться с мавром.
Говорит отцу Инесса:
«Эточерная измена!
Мавританский слышу говор,
В темноте тюрбаны вижу!»
Отвечает ей дон Хорхе:
«Не бывало и не будет,
Чтобы я, дон Новерадо,
Вдруг ослушался приказа.
Если ж это все измена,
Пусть Господь меня рассудит,
С королем моим Альфонсо!»
И ответила Инесса,
Поднимая вверх распятье:
«Слышит нас Святая Дева!
Пусть же мне она поможет.
Если враг ворвется в замок,
Даст мне силы в миг последний
Вниз шагнуть вот с этой башни!»
А отец ее, дон Хорхе,
Тоже руку к небу поднял:
«Даже если я погибну,
Пусть навеки здесь останусь,
Чтоб стеречь мне эти горы
От проклятых сарацинов!
И пускай сгорит Анкора,
В черный пепел обратится,
Даже мертвый, не позволю,
Чтобы мавр пришел в Кастилью!»
Обнял дочь дон Новерадо
И спустился вниз к воротам.
Замолчала, положила лютню обратно, пальцы сцепила
Ну, вот! А я думал, веселее станет! Хотя какие могут быть песни в этаком замке?
Хотел спросить я, что дальше случилось (вечно эти романсьеро на самом интересном месте обрываются!), но не спросил. И так понятно. Об ином узнать захотелось.
Выходит, Инесса, тот дон Хорхе так же звался, как батюшка ваш? А дочка его
Не дослушала, кивнула. Кивнула, к окошку узкому подошла, вниз поглядела.
Обернулась.
Ваши друзья уже во дворе, Игнасио. Пора вам.
Встал я, улыбнулся, руками развел.
Погодите!
Резко так сказала лобастая, руку подняла. Растерялся я даже.
Подумала чуток, губки сжала, подошла к полке, сняла ларец. Маленький такой, из дерева полированного.
У меня У меня к вам просьба, Игнасио. Когда будете в Севилье, зайдите в собор. Тот, где самая высокая колокольня.
Хиральда-Великанша которая, кивнул я. Зайду, если просите.
Оставьте его там, где-нибудь ближе к алтарю. В этом ларце нет ничего, что могло бы осквернить святое место. Вот, посмотрите
Достала ключик, провернула два раза. Заглянул я, а внутринепонятно что.
Это платок, строго сказала она. На нем семь узлов, очень сложных. Платок старый, ему, наверно, лет двести
Ну, сказала! Новенький такой платочек, шелковый. А узлы и вправдуна славу. Прямо-таки морские.
Это легенда, Игнасио. Просто легенда и ничего больше. Но пусть платок останется в Доме Божьем!
Ну, как хотите, согласился я. Только у вас ведь в замке тоже церковь
У нас часовня, перебила Инесса. И не вздумайте развязывать узлы. Ни в коем случае!
На-а-ачо-о-о!
Эге, а это внизу, Дон Саладо мне голос подает!
Все ясно, сеньорита, то есть, Инесса, бодренько заявил я. Ларецк алтарю, узлы не развязывать. Будет исполнено!
А самому как-то кисло сделалось. То ли не договорили мы с Инессой этой, то ли кто из нас лишку сказал.
И потом Я уедуона останется: в этих стенах куковать да на горы красные глядеть. Не мое это, вроде, дело
Или мое? Что за бес, опять непонятно!
А она, Инесса, улыбнуласьвторой раз за весь разговор. Улыбнулась, что-то маленькое мне протянула:
Это вам на память, Игнасио. Носите на воротнике, лучше, чтобы никто не видел.
Ив глаза мне взглянула. Серьезно так, со значением. Я как в глаза ее черные поглядел, так и о подарке забыл. Сжал в кулакеи все.
А если честно, то не только о подаркеобо всем запамятовал. Да чего уж тут!
Кулак я уже во дворе разжал, когда на Куло своего взбирался. Дон Саладо, орел наш, уже на коньке своем восседает, сеньор лисенсиат на муле, окуляры нацепил, бумажку какую-то читает, оторваться, грамотей, не может. И мне пора.
Поглядел, а на ладони моейбулавка. Да не простая, серебряная, с синими камешками, маленькими такими. Яркими!
Эге, оберег. Да еще из серебра! Молодец, лобастая, понимает!
Нацепил я эту булавку на воротник рубахи, даже приятно стало. Все?
Нет, не все. Ларец! Подумал я, достал ключик, вынул платоки на груди спрятал. Сохранней будет! А ларец пока и во вьюке полежит, не пропадет. И тожеприятно. Вроде как рыцарь я, что платок дамы своей на груди у сердца греет.
Подумали чуть за ухо себя не дернул. Окстись, Начо! Тоже мне, Белый Идальго нашелся!
Готовы, сеньоры? это Дон Саладо, весело так, не иначе, отдохнул в этих стенах, сил рыцарских набрался.
Да чего уж там, готовы. А вот и дон Хорхе. Улыбается в бороду свою черную.
Счастливого вам пути, сеньоры! И да минует вас зло. Да пребудут с вами Господь и Дева Святая!
Амен! это мы, в три голоса.
Ух, красиво получилось!
У нас примета есть, смеется сеньор Новерадо. Просто примета, старинная, не больше, но все-таки За воротами не оглядывайтесь, пока до перекрестка не доедете. И в этом просьба моя будет
Ну, ясное дело, я и сам в приметы верю. Да только чудной замок! Приметы, легенды, обереги Впрочем, кто их, благородных, поймет?
Обернулся якак раз перед воротами, чтоб обещания не нарушить. Обернулся, наверх посмотрел
На самой вершине донжона стояла Инесса. Стояла, на нас смотрела. А затем рукой махнулараз, другой.
И показалось вдруг, что именно мне она машет
Креститься надо, ежели кажется, Начо!
Вздохнул я, кончик носа отчего-то почесал.
Отвернулся
За воротами Анкоры,
Где дорога к скалам жмется,
Вдруг очнулся толстячок наш,
От бумажки взгляд свой поднял,
Усмехнулся этак едко:
«Мне в приметы верить стыдно!»
Инемедля обернулся,
Поглядел опять на замок.
Поглядел, снял окуляры,
Головой качнул и молвил:
«Что-то жарко нынче стало!
Или холодно, не знаю!»
Мы с идальго удивились:
Что за притча? День нежаркий,
И с чего наш муж ученый
Пот платочком вытирает?
Эка вдруг его прошибло!
ХОРНАДА IX.О том, как мы лечили сеньора лисенсиата по его же системе.
Вперед, сеньоры, вперед! Поспешим, ибо, чую я, ждут нас славные подвиги!
Если кто и чувствовал себя наилучшим образом, то это, конечно, Дон Саладо. Приободрился, даже как-то шире в плечах стал, повязку сбросил, шлем-тарелку на уши свои оттопыренные надвинул, бороду-мочалку распушил. И конек его почуял что-то словно, копытами бьет, из ноздрейчуть ли не пламя с дымом.
А мы с сеньором лисенсиатом на призывы горячие даже не откликались, потому что и так вперед ехали. Впереди вниз. Горы уже поменьше стали, вроде как отступать начали, а слева, в ущелье, речка зашумела. Реку эту толстячок сразу узнал, да и я узналСухар, его еще Сухаром Бешеным называют. Ну, это он весной Бешеный, а сейчас плещет себе и плещет. И течет куда надопрямиком к Гвадалквивиру.
В общем, тут я бы уже и без сеньора лисенсиата не заблудился. Тем более толстячок, как только замок мы этот, Анкору, позади оставили, в задумчивость впал. Даже не впалвгруз. Носик свой короткий чуть ли не до груди опустил, насупился, и лишь усиками тонкимидерг-дерг. Тик на него напал, что ли?
А я и сам помалкивал, потому как было о чем мозгой пораскинуть. Рыцари, замки, легенды всякие да девицы красныеэто больше для Дона Саладо
Хотя насчет девицтут еще подумать следует. Зацепила меня сеньорита Инесса! И чемне пойму даже.
И вообще, горы эти словно для идальго моего нарочно взгромоздили. Катайся тут сто лет, великанов с василисками разыскивай. И места подходящие, и людям никакого вреда. Да только горы скоро позади останутся, и въедем мы в королевство Кастильское, где в каждом селеньице альгвазилы на тебя косятся, где по дорогам Святая Эрмандада таких, как мы, гоняет-ищет.
И если бы только это! Мне еще свои эскудо отработать надо. А там и Севилья
Ну, о Севилье я решил после подумать, иначе мозги набекрень свернуть можно, и будут они вроде шлема Дона Саладо. Оно бы до Гвадалквивира доехать в такой-то компании! Один мой идальго калечный чего стоит, а тут еще и толстячок
Скажите, Начо, не приходилось ли вам наблюдать некое явление природное, именуемое арабским словом «мираж»?
Я даже головой мотнул. Ну и пляшут мысли у сеньора лисенсиата. Мираж ему подавай!
Отчего же, приходилось, сеньор, поспешил согласиться я. Да кто же эти миражи не видел? Особенно если жарким летом, вроде как сейчас. И воду на камнях голых видел, и целый лес видел, и города даже.
Особенно в Берберии, как ветер этот проклятый задует, сирокко который. Да ну ее, Берберию, там только верблюды жить и могут!
Это хорошо, вздохнул толстячок и лоб платком вытерв который уже раз. Это хорошо, Начо!
Хотел я узнать, чего же тут хорошего, да не стал. Что-то не так с нашим лисенсиатом. Приболел, что ли?
А дорога все вниз и вниз, а Сухар все громче плещет, ущелье заполняет. И под плеск этот стал я думать о всяком-разном, а все больше о сеньорите Инессе отчего-то. Не только о ней, конечно. И о Севилье тоже. Ох, и много дел у меня в той Севилье, а как поразмыслить, все к одному сводятся
Только бы человек мне нужный на месте оказался! Да еще хорошо бы человечка этого не в Соборе и не в Башне Золотой прихватить, а где-нибудь как раз посередине, потому как светиться ясным месяцем мне не след. Ну, никак не след!
В общем, задумался. Задумался, и не заметил даже
Начо! Начо!
Вначале показалосьсеньор лисенсиат зовет. Ан нетДон Саладо. И озабоченно так. Великана приметил, что ли? Как раз вон и скала подходящая, впору будет
Нам надлежит вернуться, Начо! Ибо спутник наш