Но вот, наконец, дромон встал на место. Замер, забросил швартовочные концы. Спустил сходни. И сразу рядом образовались стражники. Стало ясноримлянам приём будет такой же, как и ирландцам.
Мне нужно говорить с начальником порта, прокричал с борта капитан, по поводу предоставления обычных услуги ремонта.
Хорошо. Сколько человек будет говорить?
Я, двое моих людей. И священник. Не то, чтоб он был нужен на переговорах, но он пожилой человек, и плохо переносит жизнь на воде.
Хорошо. Я вызову для вас сопровождение.
Волей-неволей приходилось признатькомендант и гарнизон в Кер-Мирддине толковые. Вторую крупную банду разбили. Кричащий холм расковыряли. Службу несут, аж тошно
Шагая к бревенчатому то ли дому, то ли укреплению, в котором обычно обретался начальник над портом, капитан отметилгражданское население словно смыло. Зато волна перемен принесла множество воинов. Копья, щиты, топоры, иногдамечи и луки. Всё это разномастно, но движется и действует слаженно и согласованно. Дверь, порожек. Ив лоб:
Не могли приплыть завтра?
Не могли. Мы, вообще-то, тонем.
До утра продержитесь. У пирса мелко, как ни странно, шуткой это не прозвучало, если и сядете на грунт, палуба и каюты останутся над водой. Свежую пищу, водуобеспечим. Остальноеутром. Надеюсь, хоть что-то станет известно!
О чём?
О том. Ворота закрыты, валлиец кивнул на стену, за которой стоял город. Даже для нас. То, что травит стража со стенбайки, не мне вам объяснять. Что там творится на самом деле, мне сообщить не удосужились. А если б и поставили в известностьтак не моё дело слухи делать. Моё делопорядок в порту. Потомуутром.
Грекам ситуация была знакома. Поняли.
Хорошо. Личная просьба. Ты меня знаешь, я несколько лет сюда хожу Пусти в предместье священника. Совсем морская болезнь старика измотала. "Голова"-то хоть в порядке? Одного человека смогут пристроить?
Заезжий дом совсем не в порядке Но одного Ладно. Если Дэффид меня потом не пришибётты мне должен. Эй, бритт обернулся и махнул рукой молодому воину. Проводишь старика
Согласен, капитан перешёл на обычный греческий, который священник понимал, Вот и всё. Святой отец, я договорилсятебя пустят на берег и проводят на постоялый двор
Мне нужно к епископу.
Завтра попробую договориться. А покаотдохни немного. Дорога была трудной
И ещё какой! Но в его жизни бывали дороги и погаже. Что значит гнев морских волн, грозящий погубить тело, в сравнении с ударами валов отчаяния, зыбью неспокойной совести? Но пока и правда, стоило переночевать.
В "Голове Грифона" людно и суматошно. Праздничек. За стойкой Гвенхрапунья Гвен, повариха Гвен. Тулла честь передоверила, занявшись инымвыселила работников из домика возле пивоварни. Можно было и в самом трактире комнату для больной приготовитьно хмурая Эйлет, поставленная отцом во главу кланового пикета на воротах, ясно сказалаесли сида умрёт, дом, в котором это случится, придётся сжечь. А заодночто утром Немайн, если будет ещё жива, перенесут за город. То есть в предместье, домой. Значит, следовало торопиться. Вот Тулла и торопилась. Неспешно и по-хозяйски. Сама Глэдис не справилась бы лучше.
Гвен не жаловалась. Старшая сестра взяла на себя самое важноесохранение трактира. А ей осталась отцовская работаи она не справлялась. Вместо порядка и спокойного веселья, как при Дэффиде, в пиршественном зале повисло тягостное и нервное молчание. Казалось, все предместья очертя голову ринулись сюдавызнать, что происходит, из первых рук. А какие они первые? Дэффид сказал Эйлет, ЭйлетТулле, ТуллаГвен Очень хотелось спрятаться под стойку. И пусть Сиан болтает. Она маленькая, её слова ничего не весят.
Так что римскому священнику Гвен даже обрадовалась. Уж он-то не будет расспрашивать, как там младшая сестра, и что намерены делать клан, отец и король! Он спросит комнату, и спросит ужин, и спросит новостино начать можно будет с новостей старых и попроще. А главное, забота о святом отцедостойное занятие для Хозяина заезжего дома. Даже если он сейчасмолоденькая девчушка, и даже не сида. Гвен припомнила, как хорошо со стойкой справлялась Майни. На глаза опять навернулась влага.
Здравствуй, дитя моё, латынь. Этот язык Гвен немного знала.
В другое время она бы обиделась на «дитя», но теперь только шмыгнула носом.
Я пожелал бы тебе доброго дня, но боюсь, он сейчас совсем не добрый, а до ночи не успеет исправиться. Потому желаю, чтобы утро было для тебя лучше вечера.
Спасибо Но всё не настолько плохо, чтобы в "Голове Грифона" усталому путнику не предложили уютный ночлег и вкусный ужин.
Рад это слышать дитя моё. Выходит, неприятности не очень велики?
Ой. Для меня велики, святой отец. Когда с сестрой случилось что-то страшное, она лежит при смерти, городские ворота закрыты, и ничегошеньки не ясно, разве этого мало?
Как-то вышло, что скоро римский священник знал больше, чем Гвен. Но и та не ударила в грязь лицоммежду словами да всхлипами гость получил просторную комнату со свежей постелью и видом на цитадель, и там же, подальше от суеты и тревоги пиршественного зала, сервированный ужин. Действительно великолепный, даже на вкус столицы мира. То, что изначально трапеза предназначалась епископу Дионисию, но из-за последних событий так к нему на стол и не попала, приезжий священник так и не узнал.
Закончив с едой, он встал, подошёл к высокому окну и, задумчиво разглядывая непонятный жёлтый флаг над башней, пробормотал под нос:
Самозванка. Наверняка. И всё-таки жалко. Получается, я плыл сюда зря?
Как ни мучайся от морской болезни, как ни мечтай о сладком сне, а старческая дрёмахрупкая штука. Встать пришлось с первыми рассветными лучами. Предместье бурлило и волновалось, и этого неспокойствия оказалось достаточно, чтобы священник проснулся. Не мог он спать под шум толпы, а с некоторых пор этот шум будил не только тело. В открытое окно видно было: перед воротами сгустилась толпа, исчез жёлтый флаг над башней. Вот створки поползли в стороны. Обрадованный народ устремился было в город, с надвратной башни зычно крикнули, толпа брызнула в стороны. Из ворот высунулась змея пешей воинской колонны. Первые шаги она так и шлашироким монолитом. Потом сузилась, высунулось более узкое рыло, внутри зазияло пустым. Воины шли вперёд, те, кто оставался позади, поворачивались к толпе, ставили копья горизонтальноне остриями против людей, барьером. Звучали лающие слова команд. Знакомых. Латинских. А те, кто не занял пока своего места в оцеплении, продолжали продвигатьсяк самому заезжему дому. Число воинов священник оценил в две сотни. Вооружены единообразно, хотя и довольно легко. Щит, копьё, топор. У некоторых мечи и луки. Начало возрастать беспокойстводля чьей безопасности такие усилия? Король, судя по рассказам капитана, хаживал по улицам запросто, всего с тремя рыцарями, которые и нужны были скорее для престижа, чем для охраны. Диведкоролевство мирное, спокойное. Сонное даже. Было.
Между рядами оцепления, по удивлённо молчащим камням мостовой шла боевая колесница, подобная описанным Цезарем. Впрочем, не совсем подобная. Обычно кельты богато украшали свои колесницы, на этой жени следа золота или серебра. Льняной тент от дождя и Солнца, мешающий рассмотреть, кто там внутри. Беленые известью щиты по бокам. И четыре рыжие лошади. Квадрига, подобранная в масть. Хотя одна из лошадок работает не в полную силунесмотря на то, что каждую из них под уздцы ведет человек. Колёса не сверкают железной оковкой, и причиной тому не ржавчина от простоя. Ободья колёс замотаны тряпьём. Священник начал догадываться, кто внутри. И мельком удивился странному покачиванию повозки.
Больная. За неполных четыре месяца успела стать из никогозаметной в бриттском обществе фигурой. Перед колесницей несли жёлтое полотнище. Цвет, видимо, означал царское золото. Рядом с колесницей плотной группой шли несколько мужчин и женщин, многиев том числе и женщиныс оружием. Впрочем, и у временной хозяйки за стойкой на поясе висит топорик. Такие места, такой народ.
Колесница подъехала к самому крыльцу, навстречу вышла молодая женщина. Короткий разговор. Колесница двинулась дальшеузкого оконца не видно было, куда. Священник вздохнул и споро засобирался. Первым делом нужно было навестить епископа Пемброукского.
Дионисий визита ждално не такого. И правильная улыбка скользнула на его лицо мгновением позже, чем обычно.
Чем скромные служители Господа, влачащие свой крест на краю Земли, заслужили внимание столь великой персоны?
Узнал? священник с кряхтением огляделся, А вот у меня глаза не те, не те. Книжный прах, морская соль, слёзы горького бытия, дым ладана А попростугоды. И вотвместо знакомых лиц я вижу розовые пятна. Милые мне книги возвращает хитрое стеклоно не рассматривать же собеседника в лупу. он вздохнул. Да и что в неё увидишь? Прыщи? На голоса у меня память плохаяно кто ещё нарядится епископом в этих местах? Дионисий Сиракузский, это ты?
Я. Хотя и не столь одинок, как тебе, святейший Пирр, кажется. Не далее, как два месяца назад я познакомился с прелатом-ирландцем. Епископ Теодор оказался весьма интересным человеком, кажется, он единственный из ирландцев видит пользу в белом духовенстве Но я невежлив. Прошу тебя, владыка, присядь и расскажичем я могу быть тебе полезен?
Пожалуй, многим
Священник, оказавшийся патриархом Константинопольским Пирром, слеповато сощурился, нащупал сидение, предназначавшееся для важных прихожан, тяжело сел, чрезмерно выпрямив ноги. То ли суставы заел ревматизм, то ли Пирр играет старика, желая усилить сочувствие. Семь лет назад он бойко бегал по всему Риму, пытаясь уговорить кардиналов и Папу принять Эктесисеретическое исповедание веры придуманное императором Ираклием. Не преуспел, зато запомнился человеком шустрым, пусть и подслеповатым. Но с тех пор прошло семь лет. Этим летом Пирр примирился с православной церковью после грандиозного диспута в Африке: в столице сидел заместитель, а сам патриарх, ближайший соратник Ираклия и Мартины, четыре года не показывался в своём диоцезе по соображениям сохранения остатков здоровья.
Пирр между тем пытался сформулировать свои сложности так, чтоб сохранить лицо. Дело было не в существе миссииона-то как раз была совсем несложной. Экзарх Африки патрикий Григорий попросил установить совершенно точнокто именно объявилась в Британиинастоящая дочь Ираклия или самозванка. А если самозванкато насколько она похожа на настоящую базилиссу.
Патриарх подозревалэта просьба-приказ была завуалированным наказанием. Маленькой местью человеку, сделавшему ноги из мятущейся столицы до того, как определился исход большой игры на жизни и пурпур. Теперь Пирр оставался союзником экзарха, но ненадежным и не особо ценным. А потому не роптал, зато старательно хромал на обе ноги и кряхтел почаще. Пусть соглядатаи доложат Григорию о смирении, терпении, и страдании. Но хотя дело и казалось заранее понятным и вовсе пустяковым, придать ему благообразный вид труда не составило. В обязанности константинопольского патриарха входил надзор за образованием детей императора. Так что теперь епископ Пемброукский лицезрел старого наставника, исполненного нетерпеливой надежды увидеть спасшуюся из заточения ученицу. И несколько смущённого тем, что его самого провидение избавило от горькой участи.
Смущение было неподдельным. Епископ это почувствовал, и испытал непроизвольный приступ уважения по отношению к Пирру. А вот сам патриарх в очередной раз клял про себя былую недальновидность.
Девочками императорской семьи он не особенно занимался. Не стал им близок, хотя, казалось бы, и должен был. Ибо все они были будущими монахинями. Но именно поэтому Пирра больше волновало будущее расположение мальчиков, которым предстояло правитьстраной, областью, армией. Вот к ним он в душу лез. А девочки Помимо монастыря, перспектива у них была однавыйти замуж за варварского царька, отведя тем самым угрозу от границ империи. Их обучением Пирр занимался не как духовник, и не как философ, а как чиновник: проверял учителей, читал доклады да справки. А вживе видалпо торжественным дням. Отчёт же для экзарха нужен убедительный. Иначе патриарх Пирр так и останется декоративной фигурой. Фишкой, показывающей, что патриарший престол в Константинополе ещё занят.
И что он мог теперь вспомнить о базилиссах? Очень невысокие, очень закутанные. У Августины и правда серые глаза. Большие. ИБог и вправду не обошел брак Ираклия и Мартины знаками неудовольствия. Этой их дочери ещё повезло. Рыжая и лопоухая? Всё лучше, чем горбатая или глухонемая! А ещёизо всех девочек он более всего избегал общества этой, проведшей младенчество в походах, и время от времени проявляющей замашки, далёкие от дворцовых.
Вот что было источником неловкости. Он не признался в том, что не лучший свидетель. И теперь его мнение оказывалось решающим. Сам экзарх проверить Пирра тоже мог разве бюрократически. Потому как знаком с базилиссой Августиной был ещё в меньшей степени, чем Пирр. И до переворота не был в столице почти три года. А значит, помнил двенадцатилетнюю девочку. Пусть и весьма своеобразную. А проверки по документам Пирр мог не опасаться. Что успеют раздобыть в столице люди Григория? Да всё то, что он сам писал для отчёта отцу девочек Со слов учителей, разумеется.
Впрочем, в самозванстве новообъявившейся, а то и воскресшей, базилиссы, Пирр не сомневался. Откуда здесь взяться настоящей? Единственным аргументом против был зеркальный: какой нормальный самозванец начнет карьеру из такой глуши? Но и на этот вопрос ответ у патриарха был. Выставлять собственное уродство напоказвернейший способ лишиться всякой поддержки в империи. Традиция: урод не может быть императором. А вот варварам на это наплевать.
Рука патриарха, желая обрести опору в подлокотнике кресла, нащупала что-то мягкое. Какая-то тряпка Белая ткань. Черный прямой крест. Уж это-то и его глаза различить способны.
Что это?
Накидка Августины, пожал плечами Дионисий, Когда увозилизабыли. Странноона сама её вышила. Сначала носила чисто белую, и подлиннее. А вот прямо перед болезнью, после похода против разбойниковсела и за полдня управилась. Словно урок отбывала. Точно так поклоны при покаянии кладёт. Без чувства, но серьёзно.
Самозванка? Пирр про себя поморщился. Явиться на торжественный выход отца в чёрно-беломсовершенно во вкусе настоящей. Августина упорно отказывалась носить роскошные императорские одеяния. И добилась своего. Но крестыэто шаг вперёд. В прошлом единственным украшением на длинном белом плащелацерне оставалась квадратная вставка чёрного цвета. И эта накидка была корочепелерина придворной дамы, не военный плащ.
Кстати, у неё теперь есть сын. Приёмный.
Насколько он могущественен?
Если это вождь или корользначит, использован самый изощрённый способ напакостить императору Константу. Если не цепляться за властьто можно всех сильных людей в мире сделать претендентами на корону.
Настолько, что в силах молоко сосать, улыбнулся Дионисий, Ещё, говорят, сидеть умеет. Прежнего рода, считай, нет. Взяла от пленной.
Умнее, чем я надеялся. Теперь у любого убийцы две цели. И правильно, что не усыновила взрослого. Младенец её не свергнет. Даже когда вырастетесли воспитает сама, и воспитает правильно
И в мыслях докончил: в любом случае, у императорского престола есть ещё один законный наследник, ещё одно беспокойство для Константа
Целей много больше, заметил Дионисий, Она удочерена кланом. Этих не перебьёшь, их тысячи. Очень похоже на ипподромную партиюно все друг другу родичи.
Повисла пауза во время которой каждый думал о сказанном и не сказанном. Дионисий заговорил опять.
Я долго размышлял над степенью законности акта удочерения, и пришёл к выводу, оно абсолютно легально. Девочка осталась круглой сиротой четыре года назад. А исковый срок по делам об установлении родствадва года для проживающих в том же диоцезе, и тридля живущих вдалеке. Значит, преимущественных прав на опеку прежняя родня лишилась. А девочка, достигшая пятнадцати лет, получает право сама выбирать себе опекуна.
Предпочла выбрать отца. Нет, большесемью. А Григорий, что бы себе ни думал, ей никто. Этого Дионисий не сказал, но оба это поняли.
Нет более Августины-Ираклии. Но есть бриттская девушка с крестильным именем Августина, предпочитающая прозвище Немайн
Значит, стала дочерью булочника? Пирр не обратил внимания на последнюю реплику Дионисия. Епископ хотел было возразить, но патриарх остановил его жестом, Впрочем, это неважно. Я хочу её видеть, и мне совершенно неважно, чья она теперь дочь.
По какой бы причине Дионисий ни предпочел забыть, что помазание на царство есть таинство, которое, будучи свершено, не может быть отменено даже монашеским постригом, в этом разговоре сие было не важно. Учитель должен быть озабочен человеком, а не престолом
Её новая родня весьма рьяна в заботе о новой дочери и сестре. Не уверен, что столько тепла она получала от кровных родителей. К тому же её ушастость
Под покрывалом не видно.
А здесь видно. И сами уши, и как шевелятся.
Пирра передёрнуло. Дионисий поспешил уточнить:
Это совсем не отталкивает. И выглядит естественно. Как для остальных шмыгать носом, оттопыривать губу или закатывать глаза. И ей это нравится! А ещё она умеет уши прижимать. Не покрывалом, а сами по себе.
Я этого не знал, признался Пирр. Что было вполне объяснимо. Голову августы без покрывала видеть могли разве служанки да евнухи. И сёстры. Не времена языческого Римапоказать волосы из-под платка неприлично даже крестьянке. В империи. На этой странной окраине мира всё оказалось наоборот Пирр вспомнилна экзамены Августину наряжали, как для большого выхода.
В отчётах же поминались просто большие уши, оттопыренные. С другой стороныесли император считал уродство дочери позором, подвижность ушей могли скрыть. И получитьв платочке, конечноздорового ребёнка. Без знака неудовольствия высших сил.
Как ни кутали, как ни умащивали, буркнул Пирр, лихорадочно вспоминая всё то, что ещё на корабле стройно лежало в голове, украшенное тщательно продуманными подробностями, а потом от неё всё равно пахло. Как напрыгается со своим кривым мечом
Почему кривым?
Не знаю. Аварам так нравится. Ираклию подарили при очередном замирениидо того у них прямые были, как у всех. Она очень хотела выучиться им владетьно кто же пустит мужчину-воина в гинекей. Но по часу в день всё равно упражнялась.
И Пирр это разрешал. Дионисий никак не мог подумать, что из безразличия А значитполагал, что это пригодится. Будущей монахине? Вряд ли. Варварской королеве? Возможно. Но тогда к чему всё остальное? Дионисий начинал испытывать восхищение сидящим перед ним человеком. Хотя бы потому, что более образованного человека, чем Августина-Немайн, епископу вообще видеть не доводилось Вот только направление образования вызывало некоторое недоумение. В подобную силу предвидения епископ не верил. Оставалось предположить, что Пирр таким образом готовил всех своих учеников к жизни в мятущемся и воюющем мире. Каждое зерно полил и унавозил. И вот теперь пришёл за остатками урожая
Странное упражнение для девочки. Впрочем, с учётом всего произошедшего, полагаю, что должен восхититься твоей, высокопреосвященный, прозорливостью и предусмотрительностью. И ещё раз исполниться верой в правоте Никейского собора. Раз уж такой видный теолог и философ принял её не под принуждением, но будучи убеждён в её истинности логическими доводами. Твоя ученица, кстати, тоже постоянно упирает на "верую, ибо знаю"сильнейший и достойнейший тип верыи в этой её склонности я вижу не только образец апостола Фомы и учения апостола Павла, но и влияние духа стоящего передо мной мыслителя.
Пирр растрогался. Успех! Неважно, что на сердце у епископаон откровенно предлагает сотрудничество. Хотя и намекнул, мерзавец, что неплохо бы Пирру сразу занять ту же позицию, что и епископ Пемброукский. И на былые расхождения в вопросах веры намекнул. Патриарх продолжил расспросы И запутался окончательно. Ибо услышанное говорилона мокнущих от пота и крови простынях бьётся со смертельной болезнью именно соотечественница. Кто, кроме грека, способен на такое?
Другой вопрос: откуда это всё взялось? Чему и как учили базилисс, Пирр знал. И если в перевод Евангелий верилось легкоспособности к языкам у них и правда были хорошие, то остальное Ну, ещё мечхотя выучившаяся по книгам воительница не должна была иметь и тени шанса против выросшего на реальных стычках варвара. И ведь негде, негде всё это выучить и узнать. В мозгу мышами скреблись неучтённые факты. Что-то они означали. Если сложить.
Пирр был политиком и растерянность маскировать умел. Тем более, главное делоувидеть ту, ради которой приехал на край светахоть какими глазами. Самозванкой Пирр её про себя уже не называл. Совесть мешала. Совесть породила надеждуа вдруг? Вдруг есть возможность извиниться за давнее малодушие. Не перед союзником, сидевшим в безопасности. Не перед тем, кто имеет право простить всё. Перед той, перед кем, и правда, виноват. Этих чувств Пирр в своей душе не видел, хотя в чужой прочитал бы без труда. Зато епископ Дионисий рассмотрел. Понял. И, когда Пирр намекнул, что хотел бы видеть ученицу, принял решение.
Времени для пространных бесед мало. Августина отравлена, припечатал он, но жива. Хотя в сознание со вчерашнего вечера не приходила. Виновных не нашли. Все подозревают всех. Постороннего к ней близко не подпустят. Или ты согласен назвать своё имя?
Поканет.
Тогда вижу только один способ. Я всё равно собираюсь совершить над больной таинство соборованиявместе с моим викарием. Но три священника лучше двух. Никто возражать не решится. Так что, если она придёт в сознание
Адриан стоял за закрытыми алтарными вратами. Нехорошо использовать священное место для подслушиваниязато удобно Когда слова патриарха и епископа перелились через неведомую запруду, перед его глазами встала очередная, привычная уже картина
Холодный мокрый камень. Не окноотдушина, в которую задувает вонючая сырость столицы мира. Изнанка второго Рима. На полумёртвая крыса. Забитая. Палкой. Несколькими ударами, с отчаянной силой насмерть перепуганной девчушки.
Три года назад она не испугаласьхотя, что какая-то крыса по сравнению с враждебной армией во дворце? Мать и сестра не успели бежать, патриарх скрылся заранее. Царица смотрит в распяленные бегом лица, протянутые руки, в глаза, переполненные жаждой награды и похотью Долгий удар сердца. В соседней комнатекрик сестры. Неужели осмелились? Ждать некого! Грохот нескольких тысяч литр камня, отделяющих тайный проход Там, на выходе, тоже будут солдатыно немного, и похуже. Не яростные, настороженные. Августина разметает ихне взглядом, так длинным кривым мечом А потомпотом то, что она прежде видела только на схемах. Миазмы и путаница константинопольской канализации. Истинный лабиринт. Что ж. Лабиринтсамое место для чудовища!
Она сама теперь крыса. Босые ноги, грязный комок соломыпостель. Икниги. Старые архивы и запасники библиотекине спальня племянника-убийцы. Их совсем не охраняют.
Шаги. Тень.
Принёс?
Голодная радость.
Это всё, что я могу принести. За старыми гвардейцами следят.
Я маленькая, мне хватит.
Хлеб от солдатской пайки. Не так уж его и много.
Они сняли почти всех. Меня тоже отправляют в Сирию.
Короткий взглядна крысиное логово, ставшее кельей. На книги, подарившие мудрость, но не знание жизни. Всю жизнь прятаться нельзя. Если ты не крыса. Почему у неё мокрые глаза?
Я вернусь.
Сжатый кулакк сердцу.
Я отомщу.
Рубинс пальца на цепочку крестика.
Я справлюсь.
Острые ушипод платок. А остатки богатого платья как раз в состоянии, когда, устав латать обноски со знатного плеча, бедняк дарит их нищим.
Ночевать на берегу вне портадля моряка тёмных веков дело привычное Особенно для ирландцев, с их пусть и очень мореходными, но беспалубными судёнышками. Которые даже и скорлупками нельзя назвать. Потому как скорлупкатвёрдая. А ирландский куррахнет. Он кожаный. Киль, шпангоутыэто всё деревянное. Но обшивкакожа. Для пущей сохранности и герметичности хорошо просаленная. В результате получается что? Кораблик очень лёгкий, ходкийна вёслах. Маневренныйинерции нет, а нос от кормы ничем друг от друга не отличаются. Осадки почти нет, и можно пройти по любым мелям. Плохой парусниквысокую мачту не закрепишь. И ещё один недостаток у курраха. Тот же, что у кожаной одёжки норманнов. Ирландский корабль жутко смердит. Хуже, чем целая армия викингов! А уж вытащенный на берег и вследствие этого сохнущий, куррах просто невыносим.
И если христианские подвижники примирялись с этим свойством довольно легко, принимая как ещё одну форму аскезы, то друидынет. Для их веры давно прошли времена, когда, убеждённые в истинности своего видения мира, проповедники с Оловянных островов стремились во все концы мира. Сначала пикты, потом ирландцы и бритты, воспринявшие свет от покорённых докельтских племёни побеждённых сидов. В Галлию, Дакию, Паннонию и Далмацию, Италию, даже в далекую Азию Это был золотой век. А потом пришёл Цезарь, и от всего мира друидам остался один Зелёный Эрин.
Двести с лишним лет назад христианство пришло и туда. И столкнулось с расколотой внутри себя верой, и приняло в себя не изгоев и недовольных, но большую половину исповедников, живых сердцем и умом. Поворот был настолько быстр и решителен, что обошлось без крови. Ирландские священники и епископы, бывшие друиды и бывшие боги, дозволяли прежнее исповедание, запретив на христианских землях только его проповедь.
А потому ревнители старины даже роптать толком не могли. Не на что было. Пока у староверов потихоньку не начали отбирать статус. Книжник со стилом и пергаментом (а то и с новомодным гусиным пером) потихоньку вытеснял из королевского окружения филида-запоминателя. А выученные монахами поэты сочиняли стихи не хуже бардов. И так же потихоньку друид становился отверженным. Некогда высшее сословие, ирландские друиды скатились до того, что мирской закон, наравне с лекарями и ведьмами приравнивал их к нетитулованным благородным воинам, ниже всадников. Хотя кое-где они начинали скатываться и на уровень свободного человека.
Безумные слухи, которые нельзя проверить. Торопливые обсуждения, короткие сборы. Болтанка в море, вонь на суше. Страшный греческий корабль в устье Туи. Греки всегда готовы принять любой ирландский корабль за пиратскийесли он меньше, медлительнее и зажат в узости. Хорошо, дромон оказался потрёпан штормом. И, под конец, слухи о войне боговсразу обретшие зримое и осязаемое подтверждение. Засыпанный землёй тулмен на холме Гвина ап Ллуда. Руины лагеря Немайн, которая уже второй раз поменяла веру. В первый разна римскую. А римляне к друидам относились куда хуже христиан. Если не опасались восстания, то на уровне увиделубил. Что она утворила с местным божеством, настораживало. И метод действия богини был до отвращения римским. Без почести врагу, без доблести и славыни славных поединков, ни громких вызовов. Ни подвигов силы и ловкости, ни ран, в которые пролетают стрелы. Только рассудочный труд и молитва матери Христа над опустевшим холмом. В котором некогда были жизнь и веселье. Валлиец показывал находки из тулменаобычные вещи, почти как у людей. И оттого запустение холма казалось особенно печальным.
Под конец, венцом новостейизвестие об отравлении богини. Настороженные лица, оружие, огни. Попытки заснуть под вонючим боком курраха. Ну и какое настроение должно к утру стать у друидов? Конечно, усталость и недовольство у каждого проявятся по своему.
Один так и не заснулходил с капитаном по корабельным делам, прислушивался. Вернулся, ссутулившись вдвое изначального. Хотел поделиться новостями, но товарищи уже спали. Погладил седую бороду. Почесал лысину. Будить не стал. Вместо того добрёл до римского корабля. Присел на швартовочную тумбу.
Кто такой? окликнули сурово.
Ирландец. Видите корабль на берегу? Вот с него.
И знаешь греческий? голос был уже другой, Прекрасно! Тебя тоже в город не пустили? Ясно. Ну, сиди. Наш капитан с вашим уже договорилсяесли что, держаться заодно. Ужасная страна! в голосе звучал затаенный страх. Не перед битвой. Перед чужим.
Друид припомнил молодость. Тогда он мечтал стать воином. Как, наверное, все мальчишки в Ирландии. Не стал, как шесть ирландских мальчишек из семи. Но знания о военном деле оставались.
Слушай, римлянин, а тебя не вздуют за то, что ты на страже, а со мной болтаешь?
Нет. Часовые тут отдельно. Молчат. А я просто воздухом дышу. Душно под палубой. А с кормы меня выселили ради пассажиров. Это целого комеса! Впрочем, они там как сельди в бочке. Ничего приятного.
Ты сказал, как ирландец. Или бритт.
Я сказал как несчастный римлянин, которого судьба заносит в Британию уже второй раз. А мне и первый не понравился. Тут всё поставлено с ног на голову. Право, я почти рад, что пока не сошёл на берег. Что там интересного? Разве женщины. Но и с ними не всё в порядке! В прошлый раз подкатил к одной. А она оказалась римлялин осёкся, и добавил по инерции. Теперь и с другими Слышал новости?