Арес, на доахейском КритеЭнувалис (от «эниалий» боевой); ксенофаг (разжигатель войны).
ПосейдонКронид пучины, синекудрый, Гидрий.
МузыАонийские сёстры, Парнасиды, Касталиды, Пиэриды.
АфродитаАкадиомана (появившаяся на поверхности моря), пенородная,
Филомедея (любящая срамный уд), Киприда.
АфинаПаллада.
ГелиосЭэлий.
Колхи, иверы
. Надстоящие:
Среброликая Мтовари (Селена) богиня Луна.
Золотой Петух (Гелиос) Солнце.
Слуги Мтовари:
Берикаюноша-дерево, повелитель животворящих сил природы, древесных соков, лозы и вина.
Дали златокудраяповелительница зверей, покровительница справедливых охотников.
Мамбериповелитель волков.
Шишвлишсмотритель альпийских лугов.
Игриповелитель влаги.
Паскунджимогучая птица-дракон; связывает преисподнюю, землю и небо.
Месепи (муж и жена) смотрители лесов.
Жрицы Мтовари:
Баиа (лютик) распорядительница праздника цветов.
Тирипи (ива) нимфа водопадов.
Цацхви (липа) хранительница деревьев-медоносов.
Нуши (миндаль) хранительница плодовых деревьев.
Дапнахранительница лавровой рощи.
Накадулинимфа источников.
Иа (фиалка) смотрительница полевых цветов.
. Великая триада:
Гмерти всесущийдемиург.
Моригесмотритель неба, повелитель Хати, Гаци и Гаими.
Квирияправитель суши, повелитель Хвтисшвили.
Хвтисшвили (дети богов):
Элиягромовержец.
Лазаредающий погоду.
Барболцелительница.
Ламарияохранительница рожениц.
Самдзимарискорбящая; богиня сочувствия.
Пиркушипокровитель ремёсел.
Миндорт батониповелитель лугов и полей.
Басилипокровитель скота и земледелия.
Бочибожество Семи отрогов (Кавказских гор).
Кадагипрорицатель.
Тедорепокровитель коней.
Хати, общиннно-племенные божества, к примеру:
Пирцецхлибожество общины пшавов (грузинский субэтнос)огнедышащая дракайна.
Гаци и Гаимиведуны самого сокровенного.
Мцеваринебесный пёс; дух, посылаемый Мориге в помощь, либо в наказание.
. Подземный мир:
Беткилповелитель царства мёртвых.
Бедис мцерлебипищущие судьбу.
Тенцонимфа реки подземного мира.
Вишапогнедышащее чудовище, проглатывает проклятые души.
. Противостоящие:
Тароссатана.
Тартарозслуга Тароса, водитель каджей.
Каджизлые духи.
Керотаниогнедышащий вепрь.
Алкализлые духи, вредящие путникам.
Жамнидухи, вызывающие болезни.
Пролог
Можно ждать чего угодно, можно веровать всему,
Ничему нельзя дивиться, раз уж Зевс, отец богов,
В полдень ночь послал на землю
Ярятся боги Колхиды изобильной: Игри, повелитель влаги животворящей, заклубил в тумане гладь полноводного Фасисаокутал белоснежной хленой неуёмный поток. Квирия, справедливый, повелел Эвру неистовому разметать марево от Амарантских гор и до самого моря: от края до края Киркейской равнины застыли на ветвах белоцветные одежды, укрыли от взора священные рощи.
Гневятся боги: Элия-громовержец одел небосвод в погребальный наряд, козлорогий Берика лозу дарильщицу опутал стеблями ядовитого плюща; ярятся боги, ибо царь Аэт, грозный владыка, Аэт, победоносный воитель, растеряв разум, осушает заздравные чаши, пирует с чужаками, чья ладья пристала к пологому берегу у стен белокаменной Эйи.
С разбойниками пирует Аэт, не ведаетпредали венценосца любимые внуки: Арг, Фронтис, Китиссор, Меласс.
Арг, чьи сладкие речи подобно дурману смущают рассудок царя, привлёк во дворец иноземцев, тот самый Арг, что ночами, тайком, на рыбацкой лодчонке ходил к устью Акампсиса, лазутчикам гализонам доставляя вести для Пелия-самозванца. С ворами пирует щедрый Аэт, от львиного рыка которого содрогаются стены, не видит, что царская дочьзлатокудрая Медея осквернила девичье ложе, зазвав под своё покрывало сластолюбца Ясона.
Гневятся боги: Гмерти всесущий отвратил ясный лик от алтарных камнейнапрасно уложен на угли благовонный тук
Схолии:
Хленаплащ из шерстяной ткани.
Пелийцарь Иолка, захвативший трон, устранив и заточив в темницу законного правителя, своего брата Эсона.
Туксжигаемый на алтаре жир жертвенного животного.
Дистопия
у Геракла с висков заструился обильный пот, и
черная кровь начала волноваться под сердцем.
А всёГеракл. Все беды от этого олуха. Все невзгоды, что снизошли на голову злосчастного Колхиса, сына Тифона. Все те напасти, что словно дары Пандоры, дуры любопытной, низвергаются на дом повелителя Колхов.
Не раз, совершив возлияние зоркому богу, размышлял я в ночной тишине о причудах Лахесис: нить моей жизни, что Клото свивает, раз за разом ложится петлёй на тропу, по которой подобно взъяренному хряку ломится сей многобуйный болван. Подвержен припадкам безумья Геракл, да к тому же возомнил себя отпрыском Зевса, будто бы Кронион, приняв облик истинного его папаши, развлекался с Алкменой, пока супруг находился в отлучке. Да чтобы Зевс спутался с внучкой Персея, которого на дух не переносит? Абсурд.
Амфитрион, породивший громилу, вполне был приличный мужчина, разве что дурную кровь через матьАстидемию унаследовал от сыноубийцы Тантала. А вот Алкмены роднятам сам Сатир ногу сломит: прапрадед ПерсеяЛинкей, тестя собственного жизни лишил (к словутот тесть дядюшкой ему же приходился), вдобавок, как овечек прирезал, ни много ни малосорок девять сестричек любимой жёнушки. Кознодейка Данаяправнучка Линкеяподбила сыночка на отцеубийство, что Персей и исполнил исправно, а заодно открыл счётотправил в Аид красавицу Медузу, тётку мою, и пошло, и поехало: славный отпрыск порочной семейкиГеракл, задушил малолетнего нашего брата, мало тогоосвежевал убиенного, выделал шкуру, и по сей день, обрядившись в неё щеголяет.
Эхидну, матушку нашу, преследовал долго, в горных Аримах настиг и убил (бился в бессилье под гнётом Этны-громады отец мой Тифон стоголовый).
Из всего семейства самый покладистыйбратец Орф-всегда-на-страже, стерёг себе коров Гериона, подкрался Геракл, стража убил, стадо увёл.
Гидру, сестрёнку, из корысти умертвил, дабы жёлчью её смертоносной наконечники стрел своих смазать: сам не справлялся, Иолая, племянника, в помощь призвалвдвоём одолели.
Брата Кербера Геракл похитил из Аида, пытал, покалечил, лишь заботой Эврисфея спасся несчастный.
Дальшебольше: поклялся мерзавец весь род наш сгубить (тут ещё Хирон присоветовал воспитаннику бесноватому от бессонья лечиться толчённым на меду драконьим глазом, вот и рыщет с тех пор ублюдок, меня высматривает. Я-то живо представил, каких сновидений дождётся «герой», попробовав снадобья из ока дитяти Эхидны), однако, Эврисфей отрядил дурака из-под Авгиевых коней дерьмо выгребать. Раз самому не с рукибратоубийцу Гиппоноя, внука богами проклятого Сисифа подговорилмечтательницу Химеру тот в Ликии выследил, убил жестоко (чуть позже Пегас отомстил за родню, Гиппоноя изуродовал и до смерти довёлподелом душегубу).
Вот со Сфинкс Геракл оплошал, не дотянулась рука: самую смышленую из дочерей Тифона, любознательную пышногрудку нашу, Гера послала к фиванцамвершить справедливый суд (за мужеложество и совращение малолетних, прошу отметить).
Эдип, кровосмеситель, довёл деву-львицу до самоубийства, правда, и ему воздалось: сам себе блудодей вырвал глаза, а мамочка его, чадосовратительница, глядя на слепого любовникаповесилась.
Остался Колхис один-одинёшенек, без родни (если не считать стенающего в Тартаре родителя, да калеки Кербера, в Аиде раны зализывающего), без крова, меч над головой занесён (вернеедубина, этот урод и оружие себе по уму подобрал), только и спасение, как говаривают в Илионепокинуть своих Пенат.
Схолии:
Дистопияизображение опасных, пагубных последствий, связанных с построением общества, соответствующего тому или иному социальному идеалу.
Медузадочь Форкия и Кето, старшая из Горгон (стражи Пупа ЗемногоЕврипид), сестра Эхидны.
совершив возлияние зоркому богу в догомеровские времена, отходя ко сну греки обращались с молитвой к Гермесу.
Эврисфейцарь Тиринфа и Микен. Геракл по указанию Дельфийского оракула в течении12 лет служил Э.
Пенатыдомашние божества троянцев. Эней вывез П. из горящей Трои, доставил в Италию, после чего произошла «популяризация» П. в Ойкумене.
Метабола
Край покинуть родной, тебя вскормивший, и хлеба
У незнакомца проситьнаигорчайший удел.
Дождался я дня, когда Нот быстрокрылый, Борея сразив, устремился к могучему Гему, встал на крыло и отдался потоку. В Иллирии путь преградил мне кудесник Зефир: не противясь велению птицелюбого мужа, повернул на восток.
Над водами Понта, над степями Тавриды, парил я, беспечный, теснимый Аргестом нет, каков стиль, разрази меня Высокогремящий! Великого рапсода лишилась АпияКолхиса, последнего Тифонида. Помнится: Эвлопа-фракийца, шутя, посрамил я, когда сей выскочка затеялся состязаться со мной в Митилене: тужился, бездарь, формингу терзал, путался в кратких и долгих слогах, так и не смог разродиться стройным триметром. Меж двумя ритонами пенистого лесбосского сложил я тогда элегический дистихбежал сын Мусея с позором, лик сокрывая полою хитона.
А вот, к примеру, не далее как в прошлую ночь, соком лозовника сон призывая, тряхнул стариной, и дифирамбом восславил колхидского Вакха:
О, гряди Бериконис благой,
В град Аэта,
В град златой!
О, гряди, в кругу сатиров беспечных,
Бешено ярый,
В шкуры одетый,
С жезлом волшебным,
Юноша славный!
Ведь прелесть, Пан меня забери! Мальчишке Орфею запросто можно нос утереть
Ладно, вернёмся к подсчёту наших баранов, кстати, поговорка, поговоркой, а именно бараны, вернеебелая россыпь на муравчатых склонах, что, словно перси Анадиомены, выступили из пены морской на пути, привлекли взор мой, отчего, умерив силу крыльев, опустился я с высоты, и вот: сотня премилых овнов щиплет сочную травку, да под раскидистым дубом дремлет юный пастух.
Уже уселся я чуть в сторонке, предвкушая обильный обед, набежавшую слюну проглотил, и тут дуновение Эвра божественным ароматом меня одарило; тотчас же, забыв про голодный живот, взлетел к облакам, поспешая к востоку, по зову томящейся девы:
Сражаясь с порывами встречного ветра,
По гулким ущельям, меж гор, сквозь теснины,
Летел я к истокам реки, что зовётсяАраг.
И здесь, у опушки покойного леса, нашёл я
Пирцецхли, смуглянку
Всех козней бессмертных лукавый Эрот ты страшней
Стрелок златокудрый многоискусный,
Когобогиня в лёгких сандалиях,
По радуге снизойдяот Зефира,
Всевластную силу родила, Ирида!
Сражённый стрелой вечноюного лучника, ступил я нетвёрдой ногою и молвил:
Дева, чья кожа, как воронь черна,
С улыбкой нежной! Очень мне хочется
Сказать тебе что-то тихонько,
Только не смею: мне стыд мешает
Свернулась плутовка змеёй, очами сверкнула:
Скажи, коли смелости хватит.
В бурной реке пересохшее горло смочив, я продолжил:
В почке таится ещё твоё лето, но соком весенним
Налитый темнеет уже виноград. И если, спасаясь,
В родник обратишься Аретузе подобясь,
Потоком я стану пенистым, чтоб струи твои,
Собою накрыв, поглотить.
Прикрыла Чернушка глаза, когтистой ладошкой ко мне потянулась:
Твой приходмне отрада. К тебе
В томленье жарком стремилась.
Ты жадное сердце моёблаго странник, тебе!
Любовью сожжёшь!
Что добавить? Словно ветер с горы на дубы налетающий, души потряс нам всесильный Эрот
* * *
Пока бы клейким листом прорезались набухшие почки, и травы, стеблями сплетаясь, окрест поднимались, укрывшись в чащобе, слагали мы песнь пенородной богине. Но, только лишь день уступил первый час свой, и ночь этот дар приняла благосклонно, разъяла Чернушка пояс красы:
В жаркую пору, в роще священной,
Полнились сердца наши жаром любовным.
Уж лету на смену зима подступила,
Суровый Борей снегопады сулит,
Нахмуря седые, косматые брови,
Лес в иней метель поспешает одеть.
Уйдём же в низину, на землю Колхиды,
Где: гроздь пригибает лозу на холмах,
Пастух сберегает стада на лугах,
И море играет на мягких песках,
На брег набегая
И вот мы уже, предводимые Эвром, парим над стремниною мутного Кира; манит нас ущелье, где твердыня Сарпон проход охраняет к владеньям Аэта. Напитанный силой вершинных снегов, здесь:
Фасис широкий, изумруднобережный
В лазурную зыбь устремляется к морю,
Пенясь и скользя по цветущей равнине
Будь жива матушка, удостоился бы Колхис похвалы, ведь её стараниямипристрастна была покойница к стройному слогуприобщён я был в отрочестве к таинству стихосложения. И опять роковое стечение: сладкоголосый Лин, наставник мой, взялся сдуру за обучение Геракла, и им же был умерщвлён, за то, что признал ученика бестолочью несусветной
Но, вернёмся к нашей хронике: прилежно исполнив службу поводыря, Чернушка завлекла меня к склону Амаранта, тому, что в вечернюю пору согревается последним лучом нисходящего к гребням морским Гелиоса. Здесь, огородившись скалистым уступом, затаилась пихтовая роща, рядомлужайка цветом богатая, с отрога густолиственный лес подступает, и грот преуютнейший выбит Зефиром в скале. Узрев чарующий уголок, тут же сложил я простую эклогу:
Вот звенит в прохладе ветвей серебристых
Со скалы низвергаясь ручей сладкозвучный,
И с дрожащей листвы истекает сонно
Томная дрёма
Однако подруга милая пресекла восторженные речи мои, повелев немедля отправляться на розыск съестного, а когда, разжившись жирным барашком, вернулся я в гнёздышко, ждал меня дар от Чернушкисвежеснесённое яичко, размером с добрый валун
* * *
Первенца мы нарекли Индикос. Красавец вылупился: глаза цвета неба, стройные ножки, головка оленья, поверх чешуируно серебрится, а во лбувитой рог длиной в локоть (не иначеот тётки, усопшей Химеры, наследство).
Следом Авпия-кареглазка подоспела: этавылитая Чернушка, разве что характером поноровистее. А ещё год спустя, опять разродилась дева моя, и явилась на свет быстрокрылая Паскунджи.
Весь погрузился я в заботыодним разбоем такую ораву не прокормишь, пришлось наниматься на службу к Аэту. Определил меня владыка командовать дворцовой стражей да рекрутов обучать ратному делу.
Аэтщедростью славен, зажили мы сытно, в достатке: ягнята, телки, пенистый нектар Берикониса (тщетна похвальба маронейцевв сравненье не подходят их вина с багряным соком колхидской лозы). Кудряшка Медея к нам привязалась: не раз, одолев крутую тропу, гостьей являлась в наше жилище. Сердце я радовал, глядя, как Индикос, склоняя изящную голову, срывает на лужайке медоносы, а Авпия сплетает для царевны венок.
Да, а по поводу медоносов и мёдамоя вина, каюсь, ноне было у Колхиса-сиротинушки злого умысла, по воле случая занёс я в Киркеаду семя цветка, что назвали после в мою честь. Когда на острове, что встретился мне посреди Понта, высматривал я овна, дабы подкрепиться, тогда и приметил те цветысо стеблем высоким и бледным венцом. Не иначепод чешуйки на шкуре моей попало семечко-другое, ибо, по рождению Авпии уже кругом нашей рощи те же головки поднялись, а на следующую осень ближние луга сплошь пошли белым крапом. Пчёлам пришельцы пришлись по душе, только вот мёд киркейский с той поры горчит, пьянит, как вино, и в тягостный сон погружает.
Не одним только мёдом обильна Колхида: зверь в лесах и рыба в водах, мелкий скот, и стада быков криворогих, табуны благородных коней, что пригодны для службы Палладе. Лоза зеленеет на уступах холмов, радует взор многоплодье садов, электрон созревает под корою стволов, золотистые слёзы роняя сбиваюсь на стих опять и опять, воспитание сказывается, и сердце к песнопениям расположенное, так и обращаю его поочерёдно: от Клио к Эрато.
Продолжу: дворец Аэта возвышен над берегом Фасисак твердокаменной пристани сбегают крутые ступени. За рядом стройных колоннпросторная стоа, следомпокои, залы для пиршеств. В орнаменте сложном триглифы из бронзы, из горной меди метопа литая. На кровлеродник рукотворный: сквозь львиное зёво по чашам резным стекает струя. По правую рукумощёная площадь, объята в три ряда жилищами колхов; рядом квартал мастеров: здесь зеркала полируют мелкопористой пемзой, медную утварь покрывают искусной резьбой, филигрань навивают по серебряным кубкам, рассыпая по черни драгоценных камней многоцветье.