Но он промолчал. Просто глянул на меня как сэнсей на нерадивого падавана, прищурился и благополучно выпал из поля моего зрения.
- Давай, Алиска, цвети и пахни, - сказал Борюсик и не дожидаясь всеобщего одобрения, плеснул в привычно открытый рот содержимое бокала.
Я выпила залпом, как все. И не почувствовала ничего, кроме горечи в горле. Наверное, чтобы научиться разбирать эту горечь на запчасти, как сделали остальные, нужно было пить ее литрами.
- Ты закусывай, Влада, окосеешь, - услышала я слева.
- Там досталось каждому грамм по пятьдесят, - отмахнулась я, не поворачивая головы.
- Латентная алкоголичка. Я тебя на себе не попру
- Я попру!вставили справа.
- Слушайте, угомонитесь. Оба, - сказала я.
- Я к тому, что нам еще выступать. Ты не передумала?шепнул Даниил, найдя путь к моему уху.
Я не забыла. Надо было выдвигаться ближе к сцене, пока имелось электричество, но я не могла заставить себя подняться. За столом гудело. Гости ели, пили. Когда спиртное отказывалось лезть в горло, они подбадривали себя тостами.
Появившийся как призрак Колюня вручил Алиске старинную икону, обозвав ее чудотворной. Под страстные ахи и охи, подарок занял достойное место на отдельном столе. Чуть позже неуловимая троица в лице Любы-Любаши вывалила к ногам уже слегка шальной императрицы с будущими задатками снайпера шубу из заморской викуньи, чем ввела Алиску в состояние экстаза.
Под вовсе непередаваемые вопли, я наклонилась к Даниилу.
- Ладно, пошли мы переодеваться. Зови всех минут через тридцать.
- Будет сделано, моя госпожа, - он шутливо мне отсалютовал.
Кир поднялся со мной. Кроме запланированного сюрприза, наша доблестная тройка отстрелялась перед героиней сегодняшнего дня презентомсупер-платьем одной из жен бывшего олигарха. Наверное, я точно не знаю. Я уверена лишь в одномплатье убойное, мы с Киром перли его от Константиновского дворца. Мне оно оказалось чуть велико, значит, значит Алиске подойдет в самый раз. Она обещала появиться в нем в конце вечера. Как я теперь понимаю, в императорской короне, да и еще и в шубе, небрежно наброшенной поверх
Если бы я точно не знала, что Алиска одна из нас, то решила бы, что она шизик, случайно затесавшийся в наши ряды.
На переходе к семейному театру Юсуповых, мини копии Мариинского, нас с Киром встретила тишина, сонно откликающаяся на звук шагов. Я шла мимо картин, мимо скульптур и не могла отделаться от мысли, что они неодобрительно качают нам вслед головами, вертя пальцами у висков.
Позже, когда все, кто хотел и мог заняли места в зрительном зале, занавес открылся. Под оглушительные аплодисменты, конечно. Нет нужды описывать целиком наше незамысловатое выступление. Наверное, золотисто-бархатные стены содрогнулись, когда на сцене возникла я. В брендовом коротком платье, в «боевой» раскраске, на шпильках и в светлом парике, я изображала Алиску. В свою очередь Кир был Сусаниным, а Данька Султаном. Каждый из них старался склонить Алиску в свою веру.
- Что вы плачете здесь, одинокая глупая деточка?демоном-искусителем под минусовку Вертинского вещал Даниил.Все вам кажется кончилась ваша и жизнь и судьба.
А хотите я вам расскажу, моя чудо-конфеточка,
Что смогу предложить вам в ответ на заветное «да»!
В роли Султана он был хорош. С моей точки зрения. Ему шел темный парик, амбициозная рубашка цвета утренней зари, расстегнутая до самого не могу на груди и даже золотая цепь. Образ узнавался, вызывал восторг зрителей и не обижал прототип. Я на это надеялась. К тому же, он хорошо пел. Не знаю, какой голос у Султана, но Даниил вытягивал. Это да.
- Что за дети нынче право, никакой на них управы, - манерно, совсем в духе Сусанина под арию царя из «Бременских музыкантов» выводил Кир. Слуха у него не было, он брал громкостью. Впрочем, Сусанина я не так боялась обидеть. Менталитет другой, за нож не схватится. Максимум, унизит словом. А что мне слова? Во мне давно уже завелись другие слова, которые близко не подпускали к себе сородичей.
- Я свое здоровье трачу,
Но на это наплевать им!
- А я не хочу, не хочу по расчету!
А я по любви, по любви хочу!
Свободу, пожалуйста, дайте свободу!
Я выберу, что захочу!
Я отбивалась от них под песенку из мультика «Летучий корабль». Какой у меня голос? Мальчишки сказали, что он есть. И ладно.
Потом два лидера объединились, пытаясь додавить «Алиску» дуэтом «Bell», из мюзикла, где в названии собора так много тире.
- Я обещаю мир тебе и платье, - вполне сносно выводил «Султан».
- Я! Обещаю снять с тебя проклятье, - орал Кир.
В конце представления, они сошлись во мнении, что за красивую девушку не жалко отдать жизнь, чем вызвали бурные и долго не смолкающие овации. Громче всех кричала «Браво» виновница торжества, вытирая слезы радости, которые, впрочем, никак не отразились на ее макияже. Когда мы вышли кланяться, нас упросили исполнить сценку на бис, но пожеланию зрителей не суждено было сбыться. В тот момент, когда я дала «добро», погас свет. Стены не выдержали позора, и я была им благодарна.
Мы вернулись сначала в зал, потом спустились во двор жарить шашлыки. Много говорили, много ели, много пили. Даниил затеял фейерверк и в темное небо летели ракеты.
Я плохо помню последовательность событий. Я пила. В какой-то момент мне показалось, что я здесь лишняя. Я опять вспомнила, как пару дней назад подстригла маму. Она внимательно разглядывала темную ночь экрана, оставляя в моих неумелых руках неровно отстриженные пряди тонких волос. Никогда не думала, что у нее такие редкие волосы. Я старалась стричь ровнее. Я отвлекалась, давя в себе острую до спазм в горле жалость. Тогда. И делала это снова, стоя сейчас в одиночестве на набережной. Меня тошнило. Все вокруг играло в чехарду.
Я забыла, куда шла.
- Эй, Влада, ты не заблудилась?
Услышала я сквозь шум в ушах и оглянулась. Рядом возник Сусанин. Я знаю, я смотрела на него больными глазами. Настолько больными, что ощущала это физически. Он стоял у мостачуть сгорбленный, сумасшедший, как все мы. Он оставался там, в моем фокусе. Но. Я не видела его четко. Прыгали в небо огни, оставляя в темноте разводы от фейерверков. Сусанин плылотрывался от земли, падал в небо, потом возвращался обратно. Я моргала, я честно пыталась поймать его - он не давался. Высокая слегка надломленная фигура с надвинутым на лоб капюшоном искала верх, потом низ.
- Какого черта ты тут ходишь одна по ночам, - сварливо начал он. Наверное, с той первой рюмки коньяка, которую я выпила на вечере, мораль засела в нем занозой, и вот теперь нашла время, чтобы вырваться наружу.
- А кого здесь бояться?запинаясь, спросила я.Медведи кончились. А я сильно сомневаюсь, что до нас есть дело сторонним силам. Впрочем, как и потусторонним.
- Какие медведи?удивился он.Понятно. Напилась. Пойдем, перекантуем тебя до утра. Алкоголичка.
Он поймал меня за непослушную руку и потянул куда-то в сторону.
- «Астория» подойдет? Вы же там вечно тусуетесь, - отчитывал он меня на ходу. Не знаю, как у него получалось.
Я не стала его поправлять, что обычно мы обитаем в «Англетере». Зачем? Меня волновали глобальные проблемы.
- Ходит тут одна, - ворчал Сусанин.
- А вот тебе, правильный человек, есть с кем разделить вечность?со второй попытки поинтересовалась я.
- С чего это ты озадачилась таким вопросом? - усмехнулся он.
Влекомая мужской силой, я чувствовала сквозь толстовку горячее плечо. И дыхание, греющее-холодящее мне шею.
- Ты не ответил. И в конечном итоге вопрос «с кем разделить вечность» повис в воздухе. И те, кто ответил на него, ушли из жизни. А те, кто сомневается, еще задержались. Но уже как другие люди. Ненастоящие.
- Ты хочешь сказать, что умерли те, кому есть с кем разделить эту твою вечность?
- Не-а. Наоборот. Это нам. Тем, кто выжил, есть с кем. Мне с мамой Тебе с женой.
- Ерунда, Влада. Миллионы людей нашли себе пару. Дети с родителями, влюбленные
- Может и так, - я перебила его.А может Им там и без нас хорошо. Вот смотрят на нас Смотрят нас как сериал. И каждый болеет за своего героя.
- Ну, я думаю, за тебя болеет большинство, - тихо сказал он.
- Почему?От неожиданности я остановилась.
И споткнулась. Макс подхватил меня, ухватил за плечи, утвердил на ногах.
- Почему ты так думаешь?
Перед моими глазами все плыло, крутилось, прыгалоя не могла уловить систему. Из круговерти временами проявлялся Сусанин, выплывал из темно-домного небытиясмотрел на меня странно, потерянно, и уходил в неизвестность.
Мы стояли на Исаакиевской площади грудь-в-грудь. В темноте ночи, на лавочке пряталась старушка, которую время от времени я кормила. Онаголубей, а я ее. Уже неделю, как старушка перестала дышать, а обнаглевшие голуби, в отсутствие корма, стали клевать ее.
Сусанин молчал. Я ощущала на щеках его дыхание.
И ещесильные руки, удерживающие меня за спину.
И еще. Его тело. Всего егобольшого, сильного. На непонятно какой отрезок времени абсолютно и безоговорочно моего.
Какая-то мысль созрела во мне, повисла хрустальным шариком на нитке, потом полетела вниз и грохнулась оземь, расплескавшись на осколки.
Я не дышала.
Я стала свободна от всех желаний. Или почти от всех.
Кроме одного.
Глава 12. Not found
Гоп-команду, дорвавшуюся до халявывот, что мне напоминало доморощенное войско. Яровец, чей толстый живот с трудом выдерживал профессиональный напор спецжилета, наверняка казался себе неотразимым. Ага. В кривом зеркале тех стекляшек, в которые давно превратились глаза его шизанутой супружницы. Прямо вижу как он, уходя на «операцию века» спросил у своей лярвы «как я выгляжу?». И хрен еще с вопросом. Думаю, он и ответил за нее. Типа «Кеша, ты у меня красавчик». Что там говорили в прежние времена? Если ты спрашиваешь у бога не беда, а вот если он отвечает тебеговно дело.
Верзила, в разгрузке с карманами, набитыми всякой херней, на тонких ножках напоминал початок кукурузы. С набалдашником в виде маленькой головы. Еще бы шлем на нее напялил и я бы не сдержался. Заржал.
Даниил выглядел так, словно вышел прогуляться. С парой валын у пояса. Скорее всего под курткой прятался бронежилет, но точно утверждать я бы не стал. Надвинутый капюшон прятал лицо, но по звукам, которые доносились из тени, я сделал выводпарень забил болт на ситуацию. И дырки не в его башкеэто дырки не в его башке. Он вел себя так, как у должен был себя вести снайпер, на которого нацелена охота. Ему хотелось поиграть. А чего хотел я? Выхватить мой ГШ и выпустить все восемнадцать пуль в тень под капюшоном, только чтоб заткнуть самодовольный фонтан.
Единственный адекват (кроме меня, конечно)Сусанин. В камуфляже, без выпендрежа, в темной шапке, с парой приличных стволов И все равно. Несерьезное, придурковатое. И я еще пришпилил бы пару матюгов для убедительностивот такое отношение было у всех к тому, что задумано.
Мне что, больше всех надо?вместе с плевком под ноги вертелось у меня в голове. Я не верил в успех того дерьма, которое заварил. Несмотря на то, что договорились отслеживать ситуацию как минимум неделю. Короче, дежурить по ночным улицамидея поначалу казалась мне ничегошной. До того, пока слова не перешли в дело. Теперь меня реально бесили все. Исключение я оставил для подсадной утки. Не пойму, как Максу удалось его уговорить, но вот онстоял передо мной. Худой, в шапке, из-под которой выбились волосы. Толстовка едва сходилась на бронежилете. Какой в том толк, если снайпер любил работать беспроигрышный вариант? К примеру, начинал и заканчивал одним выстрелом, контрольным? А от пули в башке как известно не спасет и вязанная шапка.
Охотничьи угодья имели границыцентр города. Наша отчаянная (мля) пятерка собралась центрее не придумаешь, в Генштабе. Сусанин первым обратил внимание на то, что трупы отстрелены в определенных местах. Просто взял и отметил на карте города то, что странным образом расположилось кучно. Я потом удивился, как подобная мысль ухитрилась прийти не в мою голову!
- Я не знаю, с чем это связано. С тем, что снайпер обожает исторический центр города, или с тем, что работа на окраине не дает той степени защиты, - начал вчера Сусанин, но Верзила его перебил.
- Или с тем, что в планы снайпера входит сначала зачистить центр, а потом уже перейти к окраинам.
- Или так, - согласился трезвый и хмурый Сусанин.Го Леха гнал его по Жуковского. Сильно сомневаюсь, что в ближайшее время случай повторится. А вот троица Влады практически постоянно тусуется в «Англетере». Конечно, не каждый день. Но я смогу уговорить их пожить там с недельку. Место подходящее. Удобное, в смысле. Ребята часто бродят по ночам. Что на руку нам.
- И киллеру, - вставил толстяк Яровец.
- Конечно, самое удобное для него местокрыша Исаакия, но Оттуда хрен удерешь. А, как я понимаю, киллерорешек тертый. Я предлагаю установить посты здесь и здесь.
Пока они болтали, пока Сусанин тыкал пальцем карту в разные места, я думал, что бы это значило? «Го» в начале моего имени. Как он там меня называет про себя. Говнюк? Вот ведь сука. Я его только Сусанин, да Макс. Дерьмо. Надо тоже придумать ему погоняло. Буду начинать: «Эй, пи Сусанин». Понравится ему это, интересно?
За окнами стемнело. На Дворцовой ошалело перемигивались фонари. Какие-то сплошные точки-тире. Была же реально такая хрень. Морзе называлась. Вот и идет гребанный пунктир по району, от фонаря к фонарю предупреждая летучего киллера о том, что четверо лузеров вышли на, блин, охоту. В том случае, конечно, если я сейчас не смотрю ему прямо в глаза Хрен там еще их отыщешь под капюшоном.
Толстяк нервничал, всю дорогу дергал плечом. Меня бесило, но я молчал. Мне не хотелось опять слышать «Го Леха», не хотелось залупляться раньше времени. С тяжелой ГэШухой в кобуре я мог пойти до конца. Правда. Не сомневаюсь, что после пожалел бы Но после.
- Слышь, Яровец. Ты чего все время дергаешься, нервы замучили?ухмыльнулся Верзила.
- Да, блин, руку отлежал, - в тон ему отозвался Яровец.Прилег днем и вырубился напрочь. А потом, это, просыпаюсь, рядом жена устроилась. Типа, не хотел
- А у меня в армии случай был, - быстро заговорил Верзила, будто боялся, что его перебьют.Я связистом был, при штабе. Каморка у меня была там отдельная. Запрусь, бывало на дежурстве. Пока ничего срочного нет, привалюсь башкой к стене и дрыхну. Так вот. Однажды рубанулся по-черному. Просыпаюсь, блин, чуюшеей не могу пошевелить. Не, ну точно говорюкак переклинило. Мне дежурство сдавать, через плац тащиться, честь там отдавать офицерам - а у меня башку свело. Добро бы на правую сторону! Так нет! Я и так, и сякбашка к левому плечу как приклеилась! Куда, блин, деться? Ну, иду по плацу и думаю, только бы не Шеленбергбыл у нас такой лейтенантик. Зверь тот еще. Ну, закон подлости, понятно. Подхожу уже к казармемне навстречу этот хрен валит. Я, как положено, честь отдаю, а голова-то намертво лежит на левом плече! И Шеленберг мне такой: «Ты, Смирнов, издеваешься?» Я в отказку. Товарищ лейтенант, у меня, типа, фурункул вскочил, шею повернуть не могу. А сам думаю, в медпункт меня сейчас пошлет, вот там и определят какой у меня «фурункул». А этот сучонок прищурился и мне так с улыбочкой говорит: «До дембеля полгода, Смирнов. Думаешь, я не смогу сделать так, чтобы вся предыдущая служба тебе раем показалась? А для начала я знаю хорошее лекарство от фурункуловдва наряда вне очереди за нарушение устава».
- Нет большей тупости, чем эта ваша армия, - вдруг услышал я с того места, где стоял Кир.Одна дедовщина чего стоит, все эти черпаки, деды Приказы начальства не обсуждаются. А если начальник дурак?
- Слышь, парень, - с кресла поднялся Сусанин, подошел к пацану.
Я решил, что он не сдержится. Вывалит на пацана типа «хлебало завали» и тогда прости прощай наша подсадная утка. Улетит, и некому будет крылышки подрезать.
- Оставим разговор для другого случая, - отеческим тоном успокоил Кира Сусанин и взглядом остановил готового сорваться Верзилу.
- Ладно, парни, хорош пи болтать, - сказал Яровец, поднимаясь с дивана.Стемнело.
Сусанин кивнул.
- Гарнитуры проверили, переговорники в порядке. Что ж. До связи. И по местам.
Я сам вызвался дежурить с Данькой. Мы поднимались по лестнице на крышу здания. Я отстал от него, обдумывая план дальнейших действий. Неожиданно, на одном из переходов я услышал звуки. Гитарный перебор. Ну, точнобыстрый, заводной латино. Я притормозил, вслушиваясь. Маловероятно, что кому-то из шизиков удалось выжить. За полгода их почти не осталось. Только те, за кем ухаживали родственники. Мой отчим Вот ведь хрень. Он тоже жил. Получается, я заботился о нем? Дурь какая. Все, даю себе словомать умерла, и я туда больше ни ногой. А как же, блин, обещание наблюдать за долгой и мучительной смертью Михалычавдруг кипятком плеснуло внутри меня. Так я и буду наблюдать. Буду появляться на квартире, только перестану таскать пиво и жратву. Тухлятину в том числе. Осточертело смотреть, с каким удовольствием он все жрет. Отчим не чувствовал боли, не реагировал на унижения Может, поэтому я перестал испытывать радость, издеваясь над ним, когда это понял? Пусть сдохнет. И опять жалость кольнула левый бок: умрет единственный, последний, знавший меня Мля. Я схожу с ума. Виновата та сволочь, что взяла в руки гитару! Наверное, за дверью доживает свои дни отшельник, не пожелавший себя объявить! Матерый чел, у которого хватило сил забить на нас, жалких слабаков, называвшие всякие мусюсю планами на будущее.