На похоронах Лианы было немноголюдно: Роза с Марком и двумя мальчишками лет тринадцати, Валентин Олегович и Роман, я и Софи. Урну с прахом поместили за небольшой табличкой, на которой было написано имя и две даты. Я с удивлением уставился на Валентина Олеговича, он безотрывно смотрел на золотой квадрат ячейки, на котором была начертана ЕГО фамилия рядом с именем Лианы. «Вэл», одернула меня Софи, я отвел глаза от старика. Он имел право на собственное время для скорби, я и потом мог узнать у него все, что необходимо.
Аэропорт находился на другом конце города, самым быстрым был объездной путьпочти без остановок. Но мы специально вышли заранее, чтобы проехать через центр, пусть с пересадками и толпами пассажиров, спешащих на работу. Мы вышли на станции «Сквер Памяти» и прошли по длинной аллее к дому Ли. Снегопад прекратился, и солнце искрилось на свежевыпавшем снегу, вспыхивая одновременно тысячами отблесков в бесчисленных гранях прозрачных кристаллов. Мы остановились на перекрестке, не переходя дорогу. Я склонился и положил два цветка на запорошенную снегом скамью, где Валентин Олегович поведал мне историю Лианы: нежно-розовую розу в память о Марте и бело-сиреневую лилию в память о Лиане.
Я бросил взгляд на небоскреб, в его окнах отражалось голубое зимнее небо с бегущими пушистыми облаками. Я улыбнулся, чувствуя спокойствие и облегчение, взял Софи за руку, и мы заспешили обратно на станцию маглева с таким символичным названием «Сквер Памяти».
Глава 18. Проводник
(От лица Лианы)
В городе зима. Из моего окна видно только серое небо. Каждый день одно и то же. Здесь я чужая, одинокая, бесполезная. Хорошо, что я редко сюда возвращаюсь, не больше двух раз в день.
Легкий ветерок по лицу от сквозняка означал, что пришел Рома, отворив входную дверь.
Привет! высветилось на виртуальном мониторе, хотя никто еще не показался в дверях комнаты.
Привет, написала я в ответ.
Он вошел и улыбнулся, стряхивая снег с волос. Он что-то говорил под нос, но я, естественно, не слышала.
Как настроение сегодня? Я принес «заправку», высветились слова. Он указал на две коробки, в которых была моя еда. Сложно было назвать это едой, скорее, топливо для организма. Но лучше так, чем совсем превратиться в овощ, питаясь через капельницу. Я улыбнулась в ответ.
Мне было больно смотреть на то, с какой самоотверженностью Рома пытался быть хорошим братом. Он приходил через день-два и рассказывал последние новости: как он с семьей ездил в старый домик бабушки Милы на выходных или как он навещал могилу матери и Кота. Я только вежливо «слушала» и кивала. Иногда даже произносила несколько слов, которые сама не способна была услышать. Просто привычка. Но я стремилась туда, где мои способности были безграничны. Они не были ограничены ни возможностями физического тела, которое сейчас не могло даже сесть или встать, ни моими человеческими умственными.
Сегодня к ужину Стелла хотела забежать, примешь ее?
Да, конечно, написала я, а сама отвернулась к окну, пряча недовольное лицо. Прошлый ее визит закончился не лучшим образом. «Тебе нужно поселиться в том месте, где о тебе будет постоянный уход! твердила она. Рома тебя любит, но ты же понимаешь, как ему трудно последние полгода!».
Стелла была женой Ромы. И моей «приятельницей», как мне казалось до инсульта. Каким же скудным умом я обладала еще полгода назад! Простенькая жизнь старушки: прогулка до супермаркета и обратно, бесконечные отупляющие ток-шоу и визиты Стеллы для перетирания в сотый раз бессмысленных старческих сплетен. Мы с ней выглядели, как бабушка и внучка, хотя она была на несколько лет старше меня. Раньше меня очень расстраивало, что я не могу остановить старение, хотя пыталась трижды. А теперь это не имело никакого значения. Все, что происходило здесь, в реальности, не имело для меня больше значения.
Рома загрузил еду в бот и поднял спинку моей новой кровати.
Удобно? вежливо поинтересовался он. Я кивнула. Мне и в голову раньше не приходило, что в детстве он меня ненавидел, а он, конечно, никогда не упоминал об этом в своих рассказах. Теперь я ставила под сомнение его «правду» о моей жизни до дня хард резета. Точнее, я знала наверняка, какими были наши отношения, и в то же время понимала, что могла все драматизировать со своей наивной детской точки зрения. В любом случае последние сорок лет он был моей единственной опорой и добрым другом, поэтому теперь было неважно, что происходило между нами в детстве.
Пока я послушно открывала рот для очередной ложки не слишком вкусной еды, подносимой ботом, мы болтали с Ромой в диалоге о разном.
Помнишь, у отца был друг, такой здоровый лысый мужик? Как уж его звали? начал Рома.
Да, кажется, припоминаю, в моей голове появилось яркой вспышкой воспоминание: «Здорóво, братан!» лысый великан крепко обнял Кота в прихожей. «Жулик, слышь, Костян откинулся! весело прокричал отец. Проходи туда». «Хата, что надо», бросил толстяк, смеясь, и протопал на кухню; я вжалась в стену, чтобы меня не заметили. Намечалась очередная «веселая ночка», когда я, скорее всего, прошмыгну на крышу, чтобы вернуться, когда эти трое или разойдутся, или заснут лицом на кухонном столе с недопитыми рюмками в руках. Его звали Костян.
Точно! Вот ты умница! Вспомнила же такое! подивился Рома. Он все еще удивлялся.
Когда ко мне «вернулась память», я рассказала об этом брату, так быстро, как смогла. Несколько недель я провела в реанимации, врачи пытались «починить» мой мозг после обширного ишемического инсульта. Несколько недель одиночества и тишины оказались очень кстати: пожалуй, не каждый мог бы остаться в своем уме после того, как в один миг в голове начался ураган из непонятных образов, видений, смутных «как бы моих» воспоминаний. Я была уверена, что мой мозг навсегда поврежден, так оно и было, но лишь отчасти: инсульт оставил существенные и необратимые последствияя до конца жизни останусь парализованной, а глухота никогда не будет излечена. Я видела врачей, читала их сообщения, понимала их: «Лиана, мы снова попытаемся вживить тебе нейронный проводник. Это новая модель. Кивни, если поняла». Я кивала, хоть получалось слабовато. «Хорошо. Надеюсь, что на этот раз будет полная совместимость с твоим чипом. Тестирование прошло успешно». Я заснула под очередной дозой анестезии, а когда проснулась, помнила сон! Я не видела снов, кажется, всю жизнь! Темная звездная ночь, маленькая девочка на крыше здания. А рядом сидит девушка, молодая и красива: у нее розовые волосы и смешной нос в веснушках. У девочки глаза точь-в-точь как у менявнутри при определенном угле можно заметить слабое сиреневое сияние. «Ух ты», то ли подумала я тогда, то ли произнесла вслух. Я перевела глаза с лампы на лицо доктора, не в силах оторваться от воспоминаний о своем чудесном сне. Он что-то произносил, я видела по губам, но не слышала. Я улыбалась. «Лиана, ты можешь услышать меня?» прочла я на виртуальном мониторе. «Нет», написала я, но улыбка так и не сошла с моих губ.
«Сны» становились такими разнообразными и отчетливыми, я не забывала их с пробуждением, наоборот, вспоминала самые мелкие детали. События сменялись, менялись люди. Сначала я была поражена и восхищена, но довольно быстро положительные эмоции вытеснил чудовищный страх, даже ужас. Что же такое я видела? Если это были сны, то какие-то странные, шизофренические. Вот, например, Рома, такой юный, совсем мальчишка, лицо искажено в гримасе отвращения, он орет на маленькую девочку лет семи, колотит ее изо всех сил кулаками, девочка плачет и зовет маму, но мама не приходит. Или вот другой сон. Я (это определенно была я, такой я себя помнилалицо молодое, без морщин, карие глаза с сиреневые огнем) стою посреди темноты, беру пальцами что-то в окружающем пространстве. На миг темнота искажается рябью, образуя непонятную кривую сетку сиреневого свечения. Моя рука выхватывает новое нечто, и снова проявляется незнакомый узор, расползающийся, будто по эластичной ткани. Руки соединяются, и я вижу новый «сон»: мужчина прижимает маленькую девочку, целует в макушку. «Папочка, я тебя люблю!» шепчет девочка. «Я тоже тебя очень люблю, Лиана». Когда картинка заканчивается, по лицу взрослой девушки текут слезы, она тихо произносит: «Папа». Я просыпаюсь в реанимации с точно такими же эмоциямився в слезах и словом «папа» на беззвучных губах. Это было полгода назад, сейчас я понимала все.
Ли? замаячило слово на виртуальном мониторе, я обернулась на Рому.
Прости, задумалась, написала я. Рука еще плохо слушалась, но я чувствовала небольшие улучшения. Я старалась теперь реже пользоваться визуальной клавиатурой, чтобы не убить зачатки мышечной активности. Движение мышц лица, шеи и пальцев правой рукивот и все, что было доступно моей физической оболочке. Но и это нужно было поддерживать. Если бы Рома не приходил ко мне, я бы, может, не выходила из виртуальной реальности вовсе. Но он меня вечно спасал.
Тебе, наверное, не интересно слушать про те времена, предположил он.
Да нет, все нормально, просто иногда трудно остановить поток мыслей, воспоминания, как снежный ком, наслаиваются друг на друга, а потом становятся настоящей лавиной, я виновато улыбнулась. Так, что там с этим Костяном?
Я узнал, что его сына осудили на пятнадцать лет. С полным отключением.
О, это очень жестоко, я прикрыла глаза, в уме не укладывалось, в каком извращенном мозгу возникла идея отключать людей от жизни: реальной и виртуальной. Мое «виртуальное я» много лет провело в мучительной темноте, живое и не способное что-либо понять. Еще год назад я и сама поддерживала новый закон, считая, что подонки должны получать по заслугам. Сегодня я была убеждена, что даже смертная казнь была бы лучшим исходом для них.
Да, ты говорила, что пережила что-то подобное. Но он совершил много преступлений и убил множество невинных людей, Рома все еще верил в справедливость нового альтернативного закона для «особых случаев». Ты же понимаешь, что содержать в тюрьмах такое количество преступников нерационально экономически.
Ну да, минимальное внутривенное питание, замедление жизненных процессов, читали, знаем, я сурово взглянула на Рому в подтверждение своим написанным словам. Тебе не понять. Никому не понять. Один в небытие, живой, но мертвый для всего мира.
Ли, он дотронулся до моей правой руки, которая чувствовала, и слабо сжал. Мне, правда, никогда не понять. И очень жаль, что тебе пришлось такое пережить.
В его глазах было столько раскаянья. «Боже, за что ты чувствуешь такую вину?! я смотрела на него и не понимала. Неужели за свои детские поступки, беспричинную агрессию и постоянные драки со мной? Я же столько раз говорила за эти полгода, что не держу зла». Я, определенно, могла испытывать к брату какие угодно эмоции, но точно не злость за прошлое: я всегда была и буду ему благодарной. Особенно теперь, когда он стал моим проводником к себе самой.
«Прошу, пусть Лиана поправится, пусть выкарабкается», тихие молитвы каждый день перед сном и после пробуждения. Я, виртуальная бестелесная проекция живого человека, расслышала свое имя в какофонии бесполезной информации. Я шла на этот безадресный зов, который вырвал меня из собственного отчаяния. «Ты очень подавлен», незнакомая миловидная девушка сидела в метре от взрослого мужчины в окружении заснеженных сосен. «Уже две недели врачи не говорят мне ничего определенного, произносит он спокойно, а в глазах блестят слезы, и не дают увидеть Лиану, она в стерильном боксе. Постоянные операции, но все тщетно». «Ты с ней, действительно, близок. Раньше ты мало говорил о ваших отношениях», продолжала сеть-психолог, я сразу «узнала» ее, сплошь коды и символы, ничего живого. Зато мужчина был мне незнаком. «Да, как-то не беспокоился раньше. Она была такой простой. С ней и поговорить-то было не о чем, зато она всегда могла выслушать», он выдохнул, и пар белым облачком растворился вокруг его смутно знакомого лица. Я могла бы подтянуть интерфейс нейросети и за секунду отыскать его личность по идентификационному коду или по биометрии, но я все всматривалась в его лицо, слушала голос. Даже если он говорил о другой девушке с моим именем, мне было по-матерински больно видеть страдания этого человека. «Что ты будешь делать, если врачи не смогут восстановить ее активность?» на этот вопрос психолога мужчина вскинул к холодному зимнему небу болезненные красные глаза, пронизанные болью и скорбью. «Буду с ней, как был все это время. Она и так слишком много пережила за свою жизнь». «Что пережила та девушка, о которой он говорит?» зазвучал мысленный вопрос во мне. «Рома, время сеанса подходит к концу» типичные слова, которые мне были уже не важны: она назвала имя моего брата!
Я следовала по его геолокациям, смотрела на него пустыми глазницами бездушных камер. Я частенько проделывала этот трюк и раньше, для простого виртуального образа я могла слишком много. На миг все внутри меня, если у меня и было какое-то «нутро», болезненно сжалось от мучительного воспоминания: я видела падение Марты с десятков камер видеонаблюдения, могла с нечеловеческой точностью воспроизвести этот роковой полет. Две недели назад оборвалась тонкая нить, соединявшая меня с ней; оборвалась, казалось, и моя жизнь. Но я была еще здесь, в незримой виртуальной реальности, значит, где-то мое реальное сердце еще билось.
Пустой белый коридор, в котором стоял Рома, был виден мне с двух ракурсов. Из-за полупрозрачной двери вышел человек в белом, врач. «Все прошло успешно?» Рома резко выпрямился и подался вперед. Человек в белом развел руками: «Она в порядке, но, боюсь, мы уже бессильны» Я скользнула за медленно закрывающуюся дверь. Камера в длинном ярко освещенном проходе; камера, направленная на стеклянную стену, за которой кто-то, укрытый белым, лежит на высокой кровати; камера внутри прозрачного куба. Я. Это была я.
Глава 19. Осознание
Кто я? Вопрос, на который слишком много ответов. Человек? Да, определенно, по биологическому виду. Дочь? Конечно, я же была рождена матерью. Мать? Да, у меня самой есть дочь.
Вопрос «Кто я?» задает себе ребенок, когда начинает познавать себя и свое место в системе мироздания. Это естественный и неотъемлемый процесс, присущий человеческому существу в реальном мире: я существую, яличность, яначало.
Растерянность, страх, беспомощность. Первые бесконечные секунды после «пробуждения». Кто я? Нет ответа. Глубокая поглощающая темнота. Нет мыслей, только слабые отголоски ощущений. Я существую? Нет ответа.
Яркий свет резко бьет по глазам. Так больно внутри, тело сотрясает крупная дрожь. Незнакомые люди толпятся вокруг. Мне так страшно! Вдруг я слышу крик. Сквозь нечеловеческий вопль доносятся звуки, но я ничего не понимаю. Кто я? Нет ответа. Растерянность, страх, беспомощность. Легкий укол и снова темнота.
Соединяя информацию двух своих жизней, я даже не могла вообразить, как только мне удалось справиться со всем пережитым ужасом. Я, как реальная Лиана, начинала жизнь сначала, но, как бы трудно ни приходилось, рядом со мной были люди, которые учили, направляли и наставляли. Я узнавала мир вокруг, подобно младенцу, проходила те же этапы. Я осознавала свое существование. Я становилась личностью.
Я, как виртуальная Лиана, была одна в бесконечном нигде. Полное отсутствие ориентиров и ужасающее безвременье могли легко сломить меня. Никто не мог мне подсказать, показать, научить. Отсутствие времени и пугало, и успокаивало: я не задавалась вопросом, сколько уже бездействуюсекунду или столетие. Тем не менее, сделать шаг оказалось просто, сложно было понять, куда и зачем. Я не знала, существую ли я. Но я была началом. Началом чего-то большего.
Сканирование личности стандартно проводилось перед каждой имплантацией чипов. К две тысячи шестьдесят девятому году огромные хранилища данных содержали миллионы «сохраненных» сознаний, несчетное количество живых нейронных сетей, подробнейшие карты мозга каждого впоследствии чипированного человека.
Лиана, ты будешь слышать стук, он будет разным, но все время громким, приятным спокойным голосом говорил мне, двенадцатилетней девочке, доктор, которого я никогда не видела: просто не могла, я была слепа. Не бойся.
Хорошо, бойко отвечала я, хотя не знала, что меня ждет, я не боюсь!
Процедура будет довольно долгой, но ты можешь нажать вот сюда, он легонько сжал мою руку и что-то вложил в нее. Твоя мама будет рядом со мной, а когда ты нажмешь на эту кнопку, громкий звук закончится, и мама сразу придет к тебе.