Есть бренди, сообщил МакГрегор, открывая дверцу темного стекла. Викторианцы очень рекомендовали, от душевных расстройств и после хорошей драки. Как обезболивающее, в его голосе вновь угадывалась улыбка, которой не было на лице.
Кто мы такие, чтобы спорить с их авторитетом, отозвалась Габриэль, с интересом проследив взглядом за его рукой. В недрах бара было не так уж много бутылок, и все они были почти полными. Что ж, он не анонимный алкоголик, уже неплохо. Но при сотрясении нельзя.
Забудь, уже прошло, коротко отозвался Филипп. Ее это не обидело; скорее, наоборот. Редкая птица, взрослый человек, привыкший полагаться на себя самого.
МакГрегор плеснул бренди в два стакана и протянул второй Габриэль. Свой он поставил на каминную полку и согнулся перед камином, разжигая огонь. Справившись с этим делом, он подхватил стакан и расположился в кресле у камина.
Ну что, хочешь пойти куда-нибудь?
В словах вновь угадывался выбор, но Габриэль, вопреки всем доводам разума, не чувствовала себя в опасности.
Нет. Хочу просто посидеть у огня. Пламя успокаивало, и Габриэль растянулась на ковре поближе к камину, напрочь игнорируя второе кресло. Она оперлась локтем о ковер, чтобы сохранить полусидячее положение, и рядом с ней развалилась Мара, касаясь мордой ее колена.
Габриэль чувствовала на себе взгляд МакГрегора, но его интерес не ощущался ни опасным, ни обидным. С таким же успехом они могли бы сидеть на каком-то светском приеме, разговаривать, внезапно обнаружив между собой сходство и осторожно исследуя эту, пока еще непонятную, общность.
Габриэль Филипп повертел в руках стакан; он не продолжил фразу, но девушка и без того угадала, к чему все идет.
Да?
Признаю, мое первое впечатление было ошибочным. Он вновь выражался вежливо и отстраненно, но все же не смог убрать из голоса ироничное веселье в конце тирады: Ты не из тех, кто прыгает. Скорее из тех, кто помогает упасть.
Габриэль рассмеялась; ей почему-то было приятно шутливое, почти циничное одобрение в его голосе, как была приятна и точная оценка ее характера. И пусть из сказанного можно было сделать разные выводы, МакГрегор угадал верно.
И все же, Филипп вновь заговорил, словно излагая вслух итог своих внутренних рассуждений. Он причинил тебе боль? Из всех вариантов, как можно было задать этот вопрос, МакГрегор умудрился выбрать самый старомодный, уклончивый; тот, на который можно было и не отвечать вовсе. И, быть может, именно поэтому ей захотелось ответить.
Скорее я ему. Девушка переменила положение; села и подняла руку к голове, стягивая резинку с влажных волос. Она встряхнула головой и мельком увидела свое отражение в стекле камина: стакан с янтарной жидкостью в ладони, темные волосы рассыпались по плечам, вторая рука лежит на морде волкодава.
Образ показался ей самой неожиданно экзотичным: римская жрица перед алтарем Огня, со зверем у ног и ритуальной чашей в руке.
Габриэль еле слышно фыркнула и отвела взгляд от разделенного на слои пламени. Покажется тоже.
Возможно, до паба, до этой внезапной заварушки, полной жизни и бесшабашного риска, ей бы и захотелось выложить кому-то всю свою историю но сейчас у Габриэль было ощущение, что это все уже не важно. Что точка выбора пройдена, и теперь действительно можно жить дальше.
Заново.
Все позади, она решительно подвела итогсразу и своим размышлениям, и осторожным вопросам МакГрегора.
Верю. Он усмехнулся и поднял стакан в шутливом салюте, словно одобряя ее настрой. Предлагаюза начало новой жизни.
Да будет так. Она слегка качнула стаканом в ответ и решительно допила. Напиток обжег пищевод, жидким огнем провалившись в желудок, и по телу сразу же разлилось приятное оцепенение. Мара тихо фыркнула под ее ладонью, недовольная резким запахом.
Мир потихоньку становился мягким, размытым; Габриэль вновь почувствовала на себе тяжесть чужого взгляда, и на этот раз ощущение было некомфортным.
Рациональная, привыкшая быть осторожной, она точно знала, что ей нужно делать дальше. Надо встать, уйти, вызывать такси, убраться подальше от этого огня, от этого непостижимого, завораживающего человека, потому что за окном уже ночь, а любое приключение нужно заканчивать вовремядо того, как оно превратится во что-то такое, что не нужно никому из них
Габриэль подумала, что, если он сейчас поднимется и шагнет к ней, она встанет и уйдет. Сразу.
МакГрегор остался на месте; слегка переменил положение, но не проронил ни слова, и она еле слышно выдохнула, позволяя болезненному, настороженному ожиданию наконец-то раствориться в воздухе.
Почему ты подошел ко мне на мосту? Банальный, глупый, совершенно лишний вопрос, и Габриэль сразу же разозлилась на себя за то, что вновь позволила реальному миру вторгнуться в атмосферу ночи и огня.
Она догадывалась, что может услышать в ответ, и почти надеялась на один из уже угаданных вариантов, позволивших бы ей подняться и уйти, оставить этот дом и этого человека позади. Габриэль затаила дыхание.
Мне показалось, что ты не хотела быть одна, ответ был неожиданным. Но Филипп не закончил; он все еще мучительно подбирал слова, это было видно, и Габриэль лишь вопросительно склонила голову, ожидая продолжения.
Почему?
Я не знаю, с легкой досадой уступил он, поймав ее взгляд. Ты была похожа на человека, которому некуда пойти. Человека, который чего-то ждет или зовет кого-то. Но никогда не знаешь, кто может откликнуться на твои молитвы.
Молитвы?
И ты пришел на мой зов? Увести туда, где тепло и свет? Габриэль не удержалась от слабого подобия улыбки.
Да, воистину, тепло драки в пабе, путеводный свет полицейских сирен.
Да. МакГрегор потер ладонью висок и уставился в огонь. Блики пламени придавали его глазам странный оттенок металла имоментамизелени. Игра света, физика огня.
Она задумчиво изучала его лицо. Пламя камина высвечивало вертикальные складки у нахмуренных в сосредоточении бровей; он был мрачен и, казалось, думал о чем-то своем.
Габриэль положила подбородок на колени и вновь потерялась в размышлениях о цветах пламени, прекрасно отдавая себе отчет, что делает это, чтобы отвлечься.
Что он скажет дальше?
Почему-то это было важно. Мара внезапно пошевелилась, плавным текучим движением оказавшись на ногах; двинулась в сторону двери. На секунду застыв перед входом, собака низко пригнула голову, словно была готова зарычать, но через пару секунд отвернулась и медленно поплелась на место. Шумно вздохнув, белый зверь вновь улегся рядом с Габриэль; МакГрегор проводил собаку задумчивым взглядом.
Габи начал было он, но тут же вновь нахмурился. Странное сокращение.
Так меня называют практически все. Для того, чтобы успешно пожать плечами, пришлось поднять голову с колен. А что, есть другие варианты?
Эль. Это подходит больше, в голосе МакГрегора была жутковатая уверенность, с которой врачи обычно сообщают страшный диагноз, и ее это почему-то развеселило.
Развлекайся. Она поставила пустой стакан на ковер. Комната приобрела мягкие, смазанные очертания, и этот причудливый феномен был, без сомнения, вызван выпитым бренди. На счет алкоголя можно было записать и следующую фразуно Габриэль всегда предпочитала откровенность осторожным полунамекам. Ты хочешь, чтобы я осталась. Я права?
Да. Филипп не стал утруждать себя попытками завуалировать свой ответи это тоже показалось Габриэль чертой, неотделимой от его сути. Правда оставалась правдой, и было видно, что ему претит подбирать слова, когда можно сказать прямо.
Ей импонировала эта черта в людях: прямота, рожденная не недостатком воспитания, а, пожалуй, какой-то врожденной смелостью.
Зачем? Она запрокинула голову и посмотрела ему в лицобез смущения и страха, но с зарождающимся гневом. Если ты думаешь, что достаточно меня напоил
Не стоит меня оскорблять. Его сардонический смешок, вопреки всему, успокаивал лучше любых заверений. Действительно, еще немного, и ты уснешь прямо на ковре, в обнимку с Марой. И нет, твои подозрения беспочвенны, моя пуританская совесть категорически против идеи навязываться даме в беде. Простооставайся. Переночуешь в любой из комнат, которая тебе приглянется. Возвращаться в центр так поздно не имеет смысла, да и мне не хочется отпускать тебя куда-то в таком состоянии.
Габриэль знала, что, скорее всего, дело в бренди, коварно и мягко размывшем прослойку осторожности между разумом и чувствами, но все равно ощутила себя задетой его откровенностью.
Он настолько осторожен? Настолько брезглив? Настолько Филипп?
Последнее почему-то показалось самым подходящим определением. Он не был оппортунистом, это сквозило во всем, что МакГрегор делал и говорил, но Габриэль все равно мстительно, чисто по-женски обиделась на его прямоту: это помогало не испытывать неловкости. Она не сразу определила, что оскорбило ее больше, но, когда все-таки поняла, гнев утих, не успев расправить крылья.
Я не настолько напилась.
И не настолько нуждаюсь в помощи. Не смей так думать.
Уверена? в его голосе безошибочно читалась ирония, но Габриэль, уже начинавшая привыкать к его настроениям, не обратила на нее никакого внимания. Но я имел в виду несколько другое. Если ты останешься ночевать, то с утра, по дороге в аэропорт, я смогу завезти тебя в центр.
Аэропорт?
Какой еще аэропорт? На мгновение она насторожилась, чуть не вскочила, готовая встать и бежать прочь: ведь как он мог знать?
Хитроу. Ответ мог показаться насмешкой, не будь его голос лишен малейших интонаций веселья. Завтра я улетаю в Берлин на рабочую конференцию.
Момент кромешного ужаса прошел, и Габриэль почти без удивления выслушала его следующую фразу:
Не хочешь со мной?
Зачем? Легко было свалить на бренди полный отказ когнитивных способностей, но Габриэль была уверена, что перед Филиппом и его действиями спасовал бы любой из известных истории мудрецов.
Знаешь, когда мир рухнул, стоит ненадолго сменить декорации. МакГрегор залпом допил бренди и поставил стакан на подлокотник кресла. Повернул голову, встретившись с ней взглядом, и Габриэль с восхищенным ужасом поняла, что он совершенно серьезен. Три, максимум четыре дня. Ты же сможешь уехать на три дня?
Габриэль несколько секунд беспомощно смотрела на него, а у мыслей, и без того суматошно теснившихся в ее голове, окончательно случился транспортный коллапс. Вышло что-то вроде «но этого не может быть, потому что не может быть никогда что вообще происходит? Берлин? а, к черту!»
Мысль, гласящая «к черту все!», пришла к финишу первой, с изящной легкостью обставив соперниц на поворотах. Габриэль внутренне поразилась собственному поведению.
Виски из паба? Бренди? Или просто день выдался таким, что впору поджечь мир и любоваться на пожар?
Пожалуй, последнее.
Знаешь я и так завтра улетаю в Берлин. Утренним рейсом. Так легко было усмотреть во встрече на мосту нечто большее, чем простое совпадение но эта мысль откровенно пугала, опять и снова заставляя вспоминать о прошлом, тенью стелившимся за ее спиной.
Нет, не стоит думать в этом направлении. Простоона вновь сделала выбор. И ничего удивительного, что в итоге дорога привела ее назад, к точке отсчета.
И пусть эта мысль о полете в Берлин была внезапной, спонтанной; сейчас размышлять о причинах этого решения не хотелось.
Тем лучше, в его голосе не было разочарования, лишь легкое удовлетворениеровно настолько, чтобы больше не задавать вопросов. Габриэль протянула ему пустой стакан, но Филипп просто поднялся и убрал его в сторону, лишний раз подтвердив необоснованность ее подозрений.
Мне кажется, я не засну, слегка беспомощно призналась она, поворошив щипцами угли в камине и добившись лишь вороха искр. Пламя умирало, но ночь уже была на исходе, и даже без отблесков камина в зале уже не было темно.
Заснешь, откликнулся МакГрегор, посмотрев в окно. Скоро утро.
За окном раздалась первая птичья трель, и Габриэль повернула голову в сторону звука, на мгновение почувствовав себя как в далеком детствекогда занимаешься половину ночи какой-нибудь вдохновенной ерундой, рисуешь или читаешь, а потом так хочется дождаться рассвета, посмотреть на солнце.
Я все-таки попробую поспать. Филипп душераздирающе зевнул, не успев вовремя прикрыть рот ладонью, и слегка виновато покосился на нее. День выдался тот еще Твоя комната на втором этаже, по коридору налево. Любая из гостевых. Спокойной ночи.
Он вышел из зала бесшумно, и вслед за ним потянулась прочь ночь, уступая место утру.
До утра, откликнулась Габриэль, задумчиво смотря в окно, где давно закончился дождь и показалась первая розоватая полоска рассвета.
Филипп
Я ее знаю.
Я смотрю в огонь; в моей спальне есть второй камин, тот, что я никогда не показываю гостям. Очаг, больше похожий на храмовое святилище, потому что есть моменты, когда я просто должен сидеть и смотреть в сердце распадающейся на слои прихотливой стихии
Раньше, до того, как у меня появился свой дом, я говорил немногим друзьям и тенями проходящим сквозь жизнь прохожим, что просто медитирую, что огонь помогает концентрироваться.
Ложь во спасение, ложь, способная обернуться правдой, если посмотреть под определенным углом.
Действительно, огонь помогает сосредоточитьсяно его проклятье и благословение совсем в другом.
Я вижу будущее. Редко, нечасто, обрывками. И отецкоторый стал моим отцом по духу, а не по кровиединственный, кто знает о видениях, преследующих меня с детства.
И единственный, кто способен отнестись к подобному с восхищением.
«Ты шотландец, Волчонок, это в твоей крови».
Иногда мне кажется, что это действительно так. Но иногда кто знает, с какой стороны пришел этот неожиданный, нежеланный дар? Ответа нет, и мне не хватает знаний и смелости, чтобы пройти путь до конца и узнать отгадку.
Я отворачиваюсь от огня и поднимаю глаза на стену в изголовье кровати. Улыбка Спасителя на деревянном, грубо вырезанном из дуба крестегорько-ироничная, ее пронизывает страдание, которое можно буквально попробовать на вкус.
Напоминание о том, что случается с теми, кто считает себя способным изменить мир.
Miserere, Domine
Резко втягиваю воздух, и выходит что-то вроде всхлипа.
Я знаю ее. Знаю эту девушку, Габриэль; я давно, задолго до настоящей встречи видел ее лицо среди жарких сполохов пламени.
Я знаю, что она не просто так встретилась мне на пути. Она звала и я пришел.
Зачемпока не знаю сам; я никогда не знаю, чем обернется встреча со мной для тех, кто явился мне в видениях.
За все тридцать лет этих видений было лишь три. И вотеще одно, четвертое.
Они все предвещали смерть. Впрочем, первое было благословением, выходом, светом посреди мрака, но смерть все равно следовала по пятам случившегося чуда.
Что будет значить четвертое?
Габриэль. Огромные темные глаза, упрямая злость, клубком скрутившаяся внутри, и россыпь серебра на запястье. Я знаю, чего стоит эта упрямая воля к жизни в ее взгляде; я увидел в ней себя, той зимней ночью в Шотландии, когда моя жизнь изменилась навсегда.
Здесь нет физического притяжения: в ней слишком много тревоги и тайны, чтобы воспринимать ее добычей охотника, вписыватьненадолго, потому что так бывает всегда, как бы мне ни хотелось иного, в сферу своего интереса.
Она в опасности и я не знаю, почему мне хочется развернуться, оскалив волчьи клыки, к той тени, что у нее за спиной.
Метафора. Но я все же оскаливаюсь, невесело и горько, вновь повернув голову к огню, чтобы не оскорблять святой крест.
Я так и не засыпаю этой ночью. Жгу жаркие дубовые дрова и чувствую спиной взгляд над изголовьем кровати.
Тяжелый, задумчивый.
Сжалься.
Intermezzo I
43 AD, у берегов Британии
Штормовое море с ревом билось в борта корабля, раскачивая судно; ветер рвал с мачт и рей присобранные паруса, но корабль упрямо и настойчиво шел впередтуда, где из туманной дымки, пронизанной взвесью капель, медленно выплывали суровые серые берега, и этой настойчивостью вопреки обстоятельствам походил на Рим. Рим, безжалостно идущий к цели.
Море бросило горсть соленых брызг в лицо человеку, крепко вцепившемуся в перила борта, омыло блестящие доспехи, но человекв алом плаще и шлеме с алым же гребнемдаже не поморщился капризам стихии. Он ушел в свои думы и воспоминания, он не видел берегов Британии, неумолимо приближающихся сквозь туман, перед его глазами были яркое солнце Рима и открытые ветрам и зною площадь и холм.