Не самая маленькая сумма. Даже по моим меркам. А для семьи рабочихи вовсе огромная. Такое просто не могло остаться без последствий.
И что случилось дальше? поинтересовался я.
Эта дура попыталась его соблазнить, ухмыльнулся дед. А через неделю таких неведомо откуда нарисовалось еще пять. Я уже не говорю о болванах, которые тайком сами совали руки в станки.
И?..
Что и? буркнул дед. В конце концов отцу пришлось закрыть производство. Три сотни людей остались без работы. А ту вдовушку зарезали прямо у дома месяцем позже. Кажется, за новую овечью шубу.
Печальная история. Я поморщился, будто чай вдруг почему-то стал невыносимо горьким. Но в чем мораль? Как, по-твоему, правильно?
Мораль в том, что никакого правильно вообще не существует. Дед пожал плечами. Ты не сможешь угодить всеми всегда останутся недовольные. Нытики, которые считают, что именно с ними судьба, государство, аристократ или владелец фабрики обошлись несправедливо. И если ты собираешься заплатить каждому по пятьсот рублей из собственного кармана
То у меня не хватит денег?
Хватит, улыбнулся дед. Но не сомневайсязавтра они придут и потребуют еще. Денег, справедливого суда, политических преференций
Освобождения заключенных, добавил я.
И его тоже. Дед полез в ящик столавидимо, за табаком. И ты удивишься, кем на поверку окажется большинство несчастных узников: люмпенами, маргиналами, мелкими преступникамиа то и террористами. Вроде тех, с которыми ты уже имел сомнительное удовольствие познакомиться. Предлагаешь выпустить их всех?
Нет, вздохнул я. И вряд ли этого бы хотел хоть кто-то.
А чего тогда? Дед буквально не давал мне опомниться. Возможности заниматься политикой? Да ради Бога! Государственная дума существует уже чуть ли не сотню лет. По большей части туда всегда избирали бесполезный сбродно мне случалось видеть и по-настоящему способных людей из простых.
Голова понемногу начинала закипать. Наверное, не стоило начинать подобный разговор без хоть какой-то теоретической подготовкино деваться было уже некуда: дед явно оседлал любимого конька.
Талантливые самородки непременно пробиваются наверх. Медленно, обдирая руки и прочие части телано все-таки пробиваются. Дед причмокнул, раскуривая трубку. Не могу сказать, что я так уж рад был каким-то там лапотникам в Госсоветено только идиот станет отрицать их полезность. В конце концов, без них мы бы еще пятьдесят лет назад получили такой взрыв, по сравнению с которым дюжина уголовников с винтовками во дворце Юсуповадетский лепет.
Интересноа знал ли обо всем этом Хриплый?
А крепостное право? В последний раз мы пытались протащить реформу в тридцать четвертом! продолжал дед, распаляясь все больше и больше. И как ты думаешькто первым выступил против?
Древние рода? осторожно предположил я. Аристократы, крупные землевладельцы?..
Нет! Дед выпустил из ноздрей дым, на мгновение став похожим на рассерженного дракона. Государственная дума! Мелкие помещики, у которых от дворянского положения осталась, по сути, только бесполезная и дурацкая привилегия владеть другими людьми. Но куда больше меня тогда удивило другое: крепостная реформа оказалась не нужна самим крестьянам Не всем, конечно. Дед снова закусил мундштук зубами и тихо закончил:Но не меньше трети из их голосов было против.
Я едва не разлил чай себе на колени.
Хочешь спроситьпочему? усмехнулся дед. Могу только догадываться. Я склонен думать, что переход к положению вольного человека для очень многих скорее означал бы потерю покровительства могущественного аристократа, чем какие-то особенные приобретения. Так или иначе, сейчас крепостное правоне более, чем юридическая формальность. И кроме того, некоторые семьи поколениями так тесно связаны с родами, что это скорее можно назвать древним союзом, чем владением.
Что-то вроде вассальной клятвы? спросил я. Да?
Сравнение не совсем верное. Дед улыбнулся и пыхнул трубкой. Но можно сказать и так. К примере, прекрасно известная тебе Арина Степановнакрепостная.
Что? Я едва не поперхнулся чаем. Да она же
Могла надрать тебе уши, когда ты ребенком позволял себе лишнего? Дед наблюдал за моей реакцией с явным удовольствием. Не сомневайсяможет и теперь. И ее положение здесь совершенно ни при чем Пожалуй, она даже была бы смертельно обижена, вздумай я предложить ей вольную.
Я не нашел, что ответитьдед разнес все, что говорил Хриплый, в пух и прах. Разобрал по полочкам, расколотил убойными аргументамии аккуратно ссыпал в мусор. Может, кто-то более подкованный в истории и государственных делах и смог бы возразить хоть что-нибудь, но янет.
Да уж Я рукавом отер со лба выступивший пот. Надо сказать, тогда все это звучало куда убедительнее.
Все эти разговоры о кровожадных угнетателях, о равенстве Дед понимающе закивали вдруг, нахмурившись, посмотрел мне прямо в глаза. Скажи, Сашаа ты готов отказаться от своих привилегий? Разделить наследство с парой сотен крестьянских сыновей, отказаться от титула?.. От Дара, в конце концов? Стать обычным человекомбез всего, что досталось тебе от предков?
Нет, честно признался я. Не готов.
И это верно, Саша. Дед легонько стукнул трубкой по столу, вытряхивая пепел и остатки табака. Правильно. Хотя бы потому, что люди не рождаются равными. Разбогатеть или, наоборотпотерять родительское состояние может любой. И любой может при определенных обстоятельствах получить дворянский титулили утратить. Но некоторые появляются на свет Одареннымии этого не изменить. Такова природа вещей.
Да, но
Подожди, я еще не закончил. Дед чуть возвысил голос. Это лишь половина того, что тебе следует запомнить раз и навсегда. Но есть и вторая: тыкнязь Горчаков. Не только по праву рождения, но и по тому, кем ты стал. В свои семнадцать ты уже знаешь больше, чем какой-нибудь крестьянин из Елизаветино узнает за всю жизньа твое образование не завершено и на треть. Если начнется война и придется встать на защиту государстватвой Дар будет стоить сотни неумех с винтовками, а со временеми тысячи. Но дело даже не в этом. Дед на мгновение смолк, чтобы отдышаться. Однажды ты научишься править! Не так далек тот день, когда тебехочешь ты этого, или нетпридется занять мое место в Государственном совете. И я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты был к этому готов.
И, видимо, для этого придется стать кем-то другим. Не беззаботным недорослем, увешавшим плакатами с актрисами половину комнаты. И даже не юнкером, не офицером на службе ее императорского величества. Я вдруг вспомнил, какие у Кости были глаза до того, как погибли родители.
И какие стали потом.
Что, не сильно приятная перспектива? Дед улыбнулся одними уголками губ. К сожалению, выбирать нам не приходится. Титул дает не только права и вольности, но и определенные обязанности Обязанностей, поверь, куда больше. И не перед короной, которую, если разобраться, может надеть любой дурака перед страной и государством.
Я молча откинулся на спинку стула. В чашке еще оставался недопитый чай, но больше почему-то не хотелось. Ни чая, ни разговоровуж их-то мне на сегодня явно хватило.
Но дед так, похоже, не считал.
Думаю, ты услышал достаточно, проговорил он, чтобы понять: идея народовластия сейчас не только бесполезна, но и опасна сама по себе. Дед задумчиво потер подбородок. Правда, куда больше я бы опасался тех, кто все это затеял. И кто раздобыл для этих маргиналов оружие.
Очевидно, Куракин. Я пожал плечами. Или кто-то из его шайки. Сделать глушилку без сильного Одаренного в принципе невозможно.
Это-то и пугает, вздохнул дед. Сами по себе взбесившиеся люмпены и пролетарии не опасны, будь их хоть тысячи. Но теперь
Теперь пары десятков вполне достаточно, чтобы устроить кровавую баню. Хриплый со своей бандой убил двадцать восемь человека мог убить втрое больше. И что бы дед ни говорил про одного Одаренного, стоящего тысячу солдат с винтовкамирасклад сил поменялся.
И, похоже, уже навсегда.
Остается только понятьзачем Куракину эти народовольцы. Дед одним махом опрокинул в глотку остатки чая. Но на это уйдет время, которого и так, похоже, немного.
Ага Я опустил ладони на подлокотники. Я пойду?
Да, ступай. Дед пододвинул себе лист бумаги и чернильницу. Сегодня мы вряд ли выясним хоть что-то.
Кабинет я покидал со странным и непривычным чувством. Пожалуй, больше всего оно походило на облегчение но и какого-то странного недовольства в нем тоже было достаточно. Нет, разговор с дедом, безусловно, много расставил по местам, я узнал то, о чем раньше только догадывалсяили не догадывался вовсе.
И все-таки меня не покидало ощущение, что осталось что-то еще. Мне дали картинкузанятную, привлекательную, с мастерски отрисованными деталямивплоть до мельчайших штрихови все же неполную. Будто я держал в руках одну ее половинуно точно знал, что есть и вторая, пусть и не такая ладная и красивая. И как раз ее-то мне дед дать почему-то не захотел А скорее просто не мог.
Но я, кажется, знал, кто может.
Глава 7
Я оставил машину и Волгу с охраной в паре домов от неприметного двухэтажного здания в Волынкиной деревне и пошел дворами.
Подступающий мрак декабрьского вечера, темный кирпич стен вокруг, хриплые крики за углом Похоже, парочке местных не терпелось выяснить отношения кулаками. Насквозь пропитавший воздух запах дешевого табака, дыма и машинного масла. Редкие фонари, из которых половина вообще не работала, а втораясветила так тускло, что можно было запросто сломать ногу в одной из бесконечных ям и выбоин на асфальте. Положить его здесь положилипохоже, еще до моего рожденияно с тех пор так ни разу и не ремонтировали.
Рабочий квартал на окраине столицыда еще и вечером в пятницууж точно не самое уютное местом для прогулки. Но я все равно чувствовал себя пожалуй, почти в безопасности. Местные мне не страшны, а наемники или бунтари-пролетарии с глушилками уж точно не станут охотиться на наследника дворянского рода здесь, на задворках.
Скорее уж здесь всем на меня плевать.
Кое-как проскочив в тени мимо болтавших о чем-то под козырьком парней в грязных робах и чудом не попавшись на зубок здоровенной лохматой собаке на цепи, я, наконец, добрался до места. И пробрался в мастерскую не через главный вход, как обычно, а через черный, о котором наверняка знали даже не все работники. К счастью, оказалось не запертосудя по бессчетному количеству окурков у двери, Настасьина братия нередко бегала сюда посмолить папиросами или самокрутками. Запах до сих пор держалсязначит, в последний раз выходили совсем недавно.
Может, кто-то еще внутри, остался поработать сверхурочно. Сама Настасья, конечно же, каждый день крутила гайки допоздна. Кажется, иногда даже спала прямо здесь, в мастерской, забившись под одеяло в подсобке с работающим на полную катушку радиатором. Декабрь еще не успел полноценно вступить в свои права, и погода стояла скорее осенняя, но ночи в здоровенном и кое-как отапливаемом помещении наверняка уже были холодные до жути.
Осторожно прикрыв за собой дверь, я прошел через что-то вроде короткого и широкого коридора. За дверью слева располагалась раздевалка и, кажется, даже душевая, за нейвход в подсобку. И только потом начиналась, собственно, мастерская: огромное помещение почти квадратной формы.
По сравнению с моим прошлым визитом сюда, внутри стало явно светлее. Похоже, Настасья все-таки не пожадничала и заказала дополнительные лампы. Но на всю площадь не хватало даже ихтак что я мог спокойно расположиться в тени у подсобки, оставаясь незамеченным. И наблюдать.
Мастерская запросто бы вместила и десяток машин, но сейчас тут находилась только одна. Точнеепока еще остов, скелет машины, обросший даже не половиной внешних деталей. Под новый проект Настасье удалось неведомо где раздобыть двигатель от Мерседесастарой модели, производства еще пятидесятых годов. Трехлитровая рядная шестерка выдавала при толковой настройке две сотни с небольшим лошадиных сил. Не самый могучий и амбициозный моторно и на него нашелся свой покупатель.
Отец одного из бывших однокашников по Александровскому лицею, хотел получить что-то стильное, современное, умеренно-экономичное, практичное, надежное, непременно отечественной сборкии за разумные деньги. На тот момент мы с Настасьей не купались в заказахтак что взялись без особых раздумий. Машина одним махом сожрала три четверти всего заложенного бюджетазато и появилась на свет буквально из ничего за какие-то две с половиной недели. Конечно, еще многое предстояло сделатьпоставить коробку, оформить салон, доделать кузов прикрутить колеса, в конце концовно многое уже было позади. Я даже мог кое-как разглядеть наваренный на решетку радиатора хромированный значокстилизованные и чуть наложенные друг на друга буквы М и Г.
Мастерские Горчакова.
Настасья скрылась под капотом чуть ли не целикомиз угла у подсобки я имел удовольствие наблюдать только ноги и тазобедренную композициюкак сказал бы Богдан. Рабочая куртка висела на полуоткрытой двери. Видимо, дева-конструктор так распалилась, что ей даже стало жарко.
Любовь к работе грела Настасью лучше любой печки.
А может, тепло дарила музыка. Из проигрывателя на верстаке доносились бодрые аккорды хард-рока. Какие-то очередные модные британцы или парни из Штатовв последнее время следить за музыкальными новинками категорически не хватало времени. Кто-то выкрутил громкость до упора, и надрывающийся динамик прибавлял перегруженным гитарам хрипа и злости. Но Настасью это, похоже, совершенно не беспокоилоскорее наоборот. Она даже пританцовывала на местеодними ногами, не отрываясь от мотора. Смотрелось это забавноно одновременно и довольно симпатично. Во, всяком случае, просто стоять и смотреть я уже не могда и не хотел.
Когда я подкрался и положил руки Настасье на бедра, она завизжала и подпрыгнула. Если не на высоту собственного роста, то на половинууж точно. Развернулась в воздухе, едва не заехав мне локтем в лицо, отпрянула, уселась на крыло машиныпричем так, что ее ноги оказались от меня по сторонам.
В самый раз чтобы обхватить.
Добрый вечер, Настасья Архиповна, улыбнулся я. Смотрю, ты рада меня видеть.
Да тьфу на тебя, благородие! Напугал
Настасья бесцеремонно толкнула меня в грудь, оставив на пальто отпечаток ладони, спрыгнула с машины, сердито посмотрела исподлобьяи только потом улыбнулась.
Ты как пробрался-то? поинтересовалась онаЯ тебя даже не видел.
Там. Я махнул рукой в сторону подсобки. Полюбовался тобой немного.
Полюбовался он У меня чуть сердце наружу не выпрыгнуло. Сам знаешьтут по вечерам всякие ходята у меня дверь открыта. Настасья покачала головой. А если бы я тебе ключом в лоб дала?
Ну, если бы далато так мне и надо. Я пожал плечами. А дверьзакрывай. Ты мне живая нужна.
Не учи ученую. Настасья смущенно хихикнула и высунула язык. Ладно Чай пить будешь? Или опять повезешь меня высший свет охмурять?
Чай, рассмеялся я. Хватит с нас пока высшего света.
Да вообще бы туда больше не ходила! Настасья сердито сверкнула глазами и прибавилауже тише:И тебя бы не пустила. Знаешь, как я волновалась?!
Я неопределенно покачал головой. Похоже, Настасья до сих пор почему-то винила себя, что удрала вниз вместо того, чтобы броситься ко мнено обсуждать события во дворце Юсупова я отказался наотрез. Так что ей пришлось довольствоваться тем, что написали в газетах. Которые, видимо, на этот раз прижали крепче обычного. Даже скандальный Вечерний Петербург отделался весьма водянистой и расплывчатой статьей про суматоху и стрельбу на приеме.
Видимо, на этот раз Ленину редакцию навестил кто-то куда серьезнее меня.
Не дождавшись ответа, Настасья снова смерила меня недовольным взглядом, покачала головойи зашагала к подсобке. Воткнула в розетку чайник и принялась раскладывать по столу чашки, нарезанную и оставленную кем-то булку, колбасу, печенье из коробки
Что-то в ней изменилось. Не то, что я уже и так мог наблюдатьдругое. Тонкое и неуловимое. Нет, темперамент и фирменная колючесть никуда не делись, и все же Настасья теперь казалось куда спокойнее. Не мягческорее просто взрослее, увереннее. Серьезнее.