Дверь квартиры Стефанека заклеили крест-накрест желтой лентой. Подцепляя ленту ключом, я начал срывать ее, и тут соседняя дверь приоткрылась, и показалась половина серого сморщенного лица.
Помер твой дружок? вопросила старуха торжествующе. Того и заслуживает. Будете знать, как музыку по ночам включать, наркоманы, шпана.
Я поднес кончик острого ключа к ее глазу.
Еще комментарии будут?
Она отшатнулась в вязкий сумрак своей квартиры, захлопнула дверь и закричала мне сквозь нее:
Убирайся, сволочь! Я полицию вызову!
Вызови-вызови, громко огрызнулся я. После увидишь свои уши в стоке унитаза.
Она затихла. Я отпер дверь ключом, который утащил по привычке и после не решился вернуть, и вошел. В квартире был спертый воздух и стерильный, угнетающий порядок. Только темное выжженное пятно на полу, с которого сняли испорченный ковер, напоминало о хаосе, который творился здесь несколькими неделями ранее. Я обошел квартиру, осмотрел все, проигнорировав постельбольше воспоминаний, чем я могу выдержать. В шкафу не хватало стеклянной дверцы. Исчезла керамическая пепельница и еще несколько бьющихся предметов. Я дошел до кухничашки и тарелки на месте. В груди было холодно. Я скрестил руки. Ждал ли он моего возвращения? Если да, то в какой день он решил больше не ждать? После встречи со мной? Почему я не окликнул его?
Почему?
Я же никогда не хотел его смерти. Ведь так? Так? Я прислушивался, надеясь различить хоть какой-то звук, но квартира была тихой, как склеп. Неудачное сравнение Я мелко дрожал в ознобе, но лишь потому, что нуждался в очередной дозе. Зачем я приехал? Я хотел ощутить его, вспомнить о нем, дотронуться до вещей, принадлежавших ему. Но его здесь не было, и все его вещи стали ничьими. Не было В мое бесчувственное тело вонзили иглу, такую длинную, что она достигла сердцаи это оказалось неожиданно болезненным. Как я умудрился почти неделю прожить в счастливом неосознании? Я не должен был приходить сюда. На мои плечи точно опустилось невидимое чудовище, оставшееся после Стефанека и беззвучно парящее под потолком в ожидании меня.
Я прошел к выходу и все-таки оглянулся напоследок. На нижней полке журнального столика лежала пластинка в ярко-красном конверте. Я вернулся посмотреть ее и глазам своим не поверил. Где Стефанек смог ее раздобыть? На пластинке была одна единственная песня Ирис. Эта песня не вошла ни в один альбом по причине излишней необычности и прошлой осенью была выпущена отдельно тиражом в сто экземпляров. Я измучился искать ее.
Осторожно, осторожно я вынул пластинку из конверта, положил ее в проигрыватель, опустил иглу, и музыка полилась в комнату, постепенно наполняя ее. Грустные трепещущие звуки, причиняющие удовольствие на грани боли или же боль на грани удовольствия. Голос Ирис был таким нежным, что мне захотелось плакать.
Мне не хватало воздуха, и, прибавив громкость, я вышел на балкон, навис над перилами, глубоко вдыхая. Я замечал прежде, что если смотреть с балкона вниз, то видишь длинную яму, стенки которойстены соседних домов? Не помню. Окна зажигались и гасли, перемигивались друг с другомкто-то уходил на работу, кто-то только проснулся. Ирис сравнивала себя с дрейфующим островом, не ведающим, куда океан его принесет. И я наконец-то понял в последние секунды песни, окончательно и неумолимо: Стефанека нет. Не осталось его ни в этой квартире, ни где-либо еще. Его тело под землей, но это лишь гниющая органикаего души, его личности больше не существует. Балконные разговоры закончены. Я потерял его и никогда не верну. Никогда Какое страшное слово Если я захочу погладить его по волосам, потрогать его теплую кожу, я никогда не смогу это сделать. Никогда Никогда Я пропитывался тоской по нему. Теперь у меня был не только Эллеке. Вернее, не был.
По асфальту внизу скользнула машина, черная, гладкая и длинная, похожая на гигантскую уховертку. Свет ее фар звал меня: следуй за нами, лети на огни, как всегда. И я подумал: а может, так и сделать? Все равно лучше мне не станет Даже стоя неподвижно, я приближался к будущему, обжигающему, как кислота. Если бы у меня была смелость но никогда не было.
Песня кончилась, и я ушел, оставив пластинку в проигрывателе. Это был прощальный подарок Стефанека, но я его не заслуживал.
Прозрачная тварь не отстала от меня, я чувствовал ее тяжесть на своем плече, шагая по светлеющей улице. Я ненавидел дневной свет. В нем становилось очевидным и ясным то, чего замечать не хотелось: я тоже желал смерти Стефанека. Как и все. Мой бедный съезжающий Стефанек был прав. Разве я не почувствовал приближение фатального расставания, позволяя ему уйти? Я был уверен. Но я позволил. Я действительно рассчитывал, что так я смогу избавиться от него? Но тяга не исчезла, потерян объект притяжения, и, таким образом, потребность уже не может быть удовлетворена.
5. Октавиус
I guess
That this is where we've come to.
Fort Minor, Believe Me
Я надеялся, что, когда отчаянье придет ко мне, оно меня не застанет. Я старался «не быть» изо всех сил. Я не помнил себя, и мне было неизвестно, что со мной. Я сменил свою кровь на вещество повеселее. Мое сознание походило на пучок света от раскачивающейся лампыоно высвечивало разные предметы, но лишь на мгновенье, так что я не успевал сообразить, что вижу. Люди без имен и вещи без названий, еда без вкуса и мир без цвета. Иногда я обнаруживал себя где-то и, слыша торопливые шаги моего ужаса, стремительно исчезал.
Пару раз я неожиданно вспомнил о Дьобулусе. Он был как цветной призрак на блеклом-сером фоне. Я был уверен, что он знает о происходящем со мной. Иногда я почти ощущал его присутствие. Он был одним из самых могущественных людей в Роане разбивал своих врагов в пыль проворачивал такие огромные дела, что они у меня в голове не умещались Если бы он захотел, меня нашли бы в ту же секунду и швырнули к его ногам. И если до сих пор не швырнули, значит, он не хотел. Я больше не был ему нужен? Воспоминания о нем царапали меня, как колючая проволокане слишком глубоко, но царапинки воспалялись и отказывались заживать. Если бы я мог стереть свою память, я был бы счастлив, насколько это для меня возможно.
В какой-то мрачный вечер я решился. Я купил пистолет у одного своего приятеля, которого никогда не интересовало прошлое и будущее оружия, которое он продавал. Несмотря на мое состояние, я отметил, что это довольно забавнопока пресса жужжит о вреде порнографии, даже такая сверхподозрительная личность, как я, может без проблем купить ствол и распорядиться им как вздумается. Не пора ли им сосредоточиться на реальных проблемах? Впрочем, такие газеты будут плохо продаваться.
Вернувшись на чердак, где я тогда жил, я сел на деревянный ящик, который был мне и стул, и стол, и просто тупо ящик. Сонные промерзшие голуби скребли когтями по крыше. Я словно находился в другом измерении. Сознание внезапно прояснилось. Проведя месяц в отключке, сегодня я включился, но лишь для того, чтобы вырубить себя окончательно. Я извлек пистолет из кармана и, морщась от тусклого света, проникающего сквозь узкие грязноватые оконца, нащупал неподатливый рычажок предохранителя.
У меня был знакомый, который намеревался убить себя
Я зарядил пистолет. Одна пуля. Больше мне и не понадобится, да ведь?
Итак, тот приятель прочел несколько статеек о различных способах самоубийства. Он был зануден во всем и к этому вопросу тоже подошел серьезно. Два варианта показались ему подходящимиспрыгнуть с большой высоты или застрелиться. Насчет первого у него оставались сомнения: при его паническом страхе высоты, решится ли он шагнуть с крыши? Насчет второго он говорил, что самое главноеточность. Пистолет должен быть направлен под углом, чтобы пуля нанесла мозгу максимальные повреждения. Хотя все равно остается вероятность, что не умрешь, а просто превратишься в идиота. Он даже слышал, что были случаи, когда пуля прошла навылет без серьезных последствий. Если не считать последствиями ранение и невыносимую боль, которую он не хотел даже представлять. Эти факты несколько грузили, и он подбадривал себя: «Я буду стараться, я все сделаю правильно». Он запланировал самоубийство на четверг, отыскав пробел в своем расписании. В среду его сбила машина с группкой малолетних долбоебов внутри. Он неделю промучился в реанимации, прежде чем испустил дух.
Смешно. Я даже рассмеялся. Что ж, я тоже буду стараться и сумею обойтись одной. А стать большим идиотом, чем я сейчас, невозможно в принципе.
Я предоставил себе минуту на последние мысли. Не было мыслей. Я вставил дуло пистолета в рот, глухо стукнув его твердой поверхностью о зубы, запрокинул голову и нажал на спусковой крючок.
Щелчок
и ничего не произошло. Я не мог поверить, что это случилось со мной. Развернув оружие к себе, я заглянул в черное отверстие, из которого, казалось, истекал холод, и понял, что во второй раз пистолет выстрелит. Но сердитое шипение Дьобулуса уже прозвучало возле моего уха, так отчетливо, точно он действительно находился рядом со мной. Вздрогнув, я положил пистолет на пол, заставил себя разжать дрожащие пальцы, отпуская холодный металл. Рот наполнился солью и горечью. Я накрыл голову руками и заскулил.
Его имя возникло белыми поблескивающими буковками среди черноты моего отчаянья и затем ярко вспыхнуло, прогоняя мрак прочь. Я ощутил, как прозрачное чудовище слетает с моей спины. Как мои спазмически сжатые сосуды расширяются, позволяя кровотоку восстановиться. Как теплеют пальцы. В отличие от Стефанека, он не исчез навсегда, и кто сказал, что у меня нет шанса все исправить. Только я сам себе так говорил. Но ядурак. Я был кругом не прав, возможно, и в этот раз я ошибался. Шум в ушах затихал. Я встал.
Пистолет лежал на полу. Он походил на странное маленькое животное, затаившееся, но готовое вцепиться в ногу. Мне было противно смотреть на него. Нас как будто связал невидимый путь невыпущенной пули, и теперь пистолет не отпускал меня, пока я не возьму его с собой. Мой позвоночник похолодел от параноидального страха. Но пистолет я поднял. Он показался мне втрое тяжелее прежнего.
Машину я, скорее всего, угнал. Не могу вспомнить, где взял ее, только помню, что она была оранжевая, как временная разметка, которую наносят рабочие во время дорожных работ. В зеркале над ветровым стеклом я увидел верхнюю половину своего лица: красные, полные беспокойства глаза, прилипшие ко лбу пряди грязных волос мышиного цвета. Ужасно. Несколько часов спустя я заехал на автостоянку и принял душ, расплатившись последней купюрой. В кармане осталась лишь мелочь. Любой полицейский мог остановить машину для проверки документов (которых я и в руках не держал) и тем самым спасти меня от того, что я сделал позже, но в тот день меня берегла злая удача.
Я достиг родного городишки незадолго до рассвета. Прекрасно, меньше шансов быть узнанным. Я ехал по улицам медленно, как сквозь воду, а сердце стучало так сильно, словно норовило выпрыгнуть из груди и, пробив стекло, вывалиться на капот. Удивительно, до чего меня пугало это место, все еще, и я косился на бардачок, даже сквозь закрывающую его створку видя лежащий в нем пистолет. Вот и дом Эллекетемный силуэт в конце улицы на фоне синего, с розовыми прожилками, неба. Из моих глаз выступили слезы. Предчувствие освобождения страх тоска, давно достигшая предела
Я пытался разлюбить Эллеке четыре года. У меня ни хрена не получилось. Почему я не понимал раньше, что не следует бороться с любовью к нему, когда силы так неравны? Если есть в этом мире человек, ради которого я переберу себя по кирпичику, как бы больно мне ни было, вытряхну всю свою гадливость, совершу невозможное, то кто это, кроме Эллеке?
Но по мере приближения к дому тревога стремительно разрасталась во мне, оплетала меня, как лиана. Что, если Эллеке не захочет меня видеть? Такого не может быть Эллеке никогда не отворачивался от меня. Он даст мне хотя бы минуту, поговорит со мной, и мне станет лучшедостаточно для того, чтобы я смог подумать, как мне быть дальше, даже если и без него. Он точно согласится на минуту. Если я не забыл и не разлюбил его, значит ли эточто и он тоже? Я не знаю
Я остановил машину и выбежал из нее. Обежал дом и замер, пригвожденный к земле. Рассвет позолотил почерневшую от огня стену. Приоткрытая дверь, приглашающая в полумрак. Разбитые окна. В этом доме давно никто не жил.
И я стал как надувная игрушка, из которой выпустили воздух. Колени ослабли, голова слишком отяжелела, чтобы держать ее. Ни слезинки, ни кровинки, а они должны были течь потоками.
Я доковылял до машины, сел. С трудом надавил на газ. Эллеке пропал, а для меня все равно что умер.
Где-то в глубине души я не оставлял надежды, что однажды все изменится, преобразится чудесным образом. То есть я преображусь. Я стану хорошим, добрым, сильным, вежливым, благородным и неизвестно каким еще. Тараканы и многоножки перестанут барахтаться под моей кожей. И когда я стану достойным Эллеке, я позволю себе вернуться к нему. Утопичная идея, но она позволяла мне хоть как-то существовать. Опустошенный огнем, покинутый дом показал мне ее абсурдность. Ни на секунду мысль о возможной гибели Эллеке в пожаре не возникла у меня в голове. О, Эллеке был слишком крут, чтобы с ним случилась такая ерунда. Он представлялся мне неуязвимым. Где он теперь? Сто тысяч раз он говорил мне, что не задержится в нашем паскудном городишке. А я считал, он так и будет топтаться на одном месте, дожидаясь меня? Я кретин. Я открыл бардачок и достал пистолет, положил его себе на колени. Что меня заставило это сделать? Попытка избавиться от острого чувства беззащитности?
Я выехал на шоссе и за поворотом увидел неподвижную машину с распахнутыми дверями, мужчину и девушку, которую, как мне поначалу померещилось, он обнимает, крепко прижимая к себе. Приближаясь, я увидел, что он стискивает ее, словно пытаясь придушить. У девушки были светлые волосы, на ней был белый свитер с полосатыми рукавами. По сравнению с ее маленькой фигуркой, одетый в толстую куртку мужчина казался огромным, как медведь. Он немного отстранился, взял девушку за плечи и с силой тряхнул. Ее голова мотнулась так безвольно, будто в девушке не оставалось и капли сопротивления. Ее беспомощность была как длинный гвоздь, который вогнали мне в лоб одним ударом. Глаза залило красным, и я нажал на тормоза. Если бы пистолет требовалось сначала достать из бардачка если бы у меня были эти дополнительные секунды Но все случилось слишком быстро, и я не успел опомниться, как вышел из машины и выстрелил.
Секунда темноты, и затем я увидел мужчину, лежащего на боку. Его голова оплывала красным. Взгляд больших светлых глаз девушки был устремлен на меня.
Извините. Простите. Это недоразумение, пробормотал я, отступил к машине, сел и уехал. Вот теперь действительно было ВСЕ.
«Феерично, Науэль, сказал я себе. ФЕЕРИЧНО».
Я двигался по инерции. Заставлял машину сворачивать куда-то, зачем-то. Я совершенно ослаб, мне едва хватало сил поворачивать руль. В пейзаже проступали знакомые черты. Затем я увидел высокую ограду из красного кирпича, окружающую дом Дьобулуса. Был уже полдень, холодное солнце висело высоко.
Встав у ворот, я привалился головой к стальным цветам на них. Прошло минут десять, может быть, и я услышал суховатый голос Дьобулуса:
Нечего здесь торчать, когда никто не запрещает тебе пройти в дом.
Я не удивился его внезапному появлению. Идя за ним сквозь полуголый весенний парк, я заметил, что волосы Дьобулуса стали длиннее, хотя и растеряли яркость, а сам онтоньше.
В доме мы прошли в его кабинет. Знакомый уют этого места дал мне поддержку, но лишь на секунду. Дьобулус развернулся ко мне, и я увидел, что его глаза искрятся от гневану вперед, признавайся.
Я убил человека.
Кто он?
Я его не знаю.
Зачем?
«Я просто не вынес ее беспомощности»
Я не знаю. Так получилось.
Взгляд Дьобулуса стал отстраненным.
Сядь, Науэль, приказал он.
Мне вспомнилось, как когда-то теплел его голос, когда он произносил мое имя Я упал в кресло. Дьобулус сел за стол и устало потер виски кончиками пальцев.
Не могу поверить, что ты это сделал, произнес он тихо.
Я тоже.
Даже я не позволяю себе стрелять людей без веских причин.
Я знаю.
Это предел, Науэль. Ты не мог пасть ниже. Ты сам понимаешь?
Понимаю.
На что ты рассчитываешьты будешь палить в кого тебе взглючит, а я буду прикрывать тебя?
Нет! возразил я и заплакал. Мне было неприятно осознавать, какое жалкое зрелище я представляю собой: истощенный, скверно одетый, неспособный скрыть свою надломленность и сдержать слезы. У меня начиналась ломка, все тело болело, и я дрожал. Я не собирался просить тебя о помощи. Я не собирался входить в твой дом. Если бы ты не позвал меня, я бы постоял и ушел. И если мне придется идти в тюрьму, я пойду. Поверь мне.