Она быстро оглянуласьмелькнуло знакомое лицо, наполовину скрытое под огромными непроницаемо-черными очками. Плотно сжатые губы. Она зашагала чуть быстрее. И я тоже. Она снова ускорилась. И я тоже.
Ирис, позвал я.
И она вдруг рванула, как спринтер. «Вот она, погоня за мечтой, ухмыльнулся я, бросаясь следом. Причем в буквальном смысле». Благодаря стараниям моей сестры я укрепил ноги, а платье Ирис совсем не годилось для забегов. Сдавайся, деточка. Или раздевайся.
Запыхавшись, она остановилась так резко, что я едва не налетел на нее сзади. Ирис резко развернулась, сняла очки, и из ее глаз на меня обрушилось пламя.
Ублюдок! закричала она. Почему ты меня преследуешь?
Она распылялась еще долго, потакая истерзанным нервам. Пот тек с нее градом, очки, которые она снова нацепила, подпрыгивали на переносице. Я спокойно пережидал. Мне столько раз приходилось выслушивать женские вопли, что у меня выработался иммунитет. Иногда я поднимал руку и делал вид, что смотрю на часы, хотя часов в жизни не носил.
Ты меня понял? спросила Ирис. Она сняла очки, вытирая мокрый лоб, и я заметил, что ее глаза полны слез.
Понял, ответил я мягко. Но то, что ты сказала, ко мне не относится. И я не собирался сердить или пугать тебя.
Меня не напугаешь, возразила Ирис, дрожащими руками водружая очки на место. Вот чтоона начала рыться в своей большой сумке. Нашла блокнот с мультяшной принцессой на обложке. Где же ручка, где же ручкаона вздохнула, расписалась в блокноте губной помадой и, вырвав листок, протянула его мне. Возьми автограф и, пожалуйста, не приставай ко мне больше. И никому не говори, что видел меня.
Я взял листок.
Спасибо.
Ирис пошла по улице. Я последовал за нейслед в след.
Я же просилане приставай ко мне! резко развернулась Ирис.
Я и не пристаю. Я просто иду.
Нервно прижимая к себе сумку, Ирис оглядела улицу. Никого, все попрятались от обжигающего солнца. Я почти слышал, как она говорит себе мысленно: «Успокойся, малышка, успокойся. Что-нибудь придумаешь, всегда придумывала».
Ирис, я не опасен.
Даже сквозь непрозрачные стекла я ощутил недоверчивое высокомерие ее взгляда. Конечно-конечно-конечно.
Как тебя зовут? начала она вкрадчиво.
Узнаем врага. «Кто ты такой, мать твою? Какого хрена ты ко мне привязался? Чего тебе надо от меня, ты, урод?».
Науэль.
Ты мой фанат? Или ненавистник? запоздало решила уточнить она, и я не удержался от сарказма:
Я спаситель всей твоей жизни.
Ирис усмехнулась.
Подобные фразы побуждают меня наброситься на тебя с кулаками и спасти свою жизнь самостоятельно.
О, я не сомневался, что ты поймешь меня правильно. Судя по твоему последнему альбому, толк в пародиях ты знаешь.
Ирис наморщила нос, усыпанный веснушками, обычно скрытыми под плотным слоем тонального крема.
Мой последний альбом
Дерьмо.
Ирис пожала плечами.
Пусть так. Мне плевать.
Она окончательно замкнулась, повесила на себя замок. Мы шли в молчании, и я не знал, как ослабить ее напряжение. Или выжидал, может быть.
Так и будешь тащиться за мной? злобно осведомилась Ирис.
Так и буду.
Ладно.
Мы сошли по лестнице к морю. Промаршировав мимо раскаленных лавочек, Ирис выбрала тенистое место под зелеными ветками и села прямо на песок. Я, конечно, устроился рядом. Ирис поставила сумку, раскрыла ее и начала последовательно извлекать из нее разные штуки для устрашения: шокер, перцовый баллончик, складной нож.
Что скажешь на это?
Ты смешная. А жизнь кажется небезопасной в наше времяведь все так вооружились на случай нападения, не знаешь, чего от них ожидать.
С триумфальным «у-у-у!» она выудила ручкуметаллическую, серебристо посверкивающую.
Острая, предупредила Ирис, хитро прищуривая глаза. Я не мог определить, шутит она или все еще пытается меня запугать. Скорее всего, и то и другое одновременно.
Отличный арсенал. Ручка особенно впечатляет. Но у тебя не будет повода обратить против меня свое страшное оружие.
Ты, значит, не маньяк?
Нет.
Исчезающий вид. Вот уж не думала, что мне доведется увидеть где-либо, кроме как на картинках.
Зато у меня множество других недостатков.
Я надеялась, никто не найдет меня, сказала Ирис неожиданно плаксиво, и я подумал: «Бедная, что же с тобой случилось?» Мне захотелось сдернуть ее дурацкую шляпу и погладить Ирис по волосам.
У меня есть знакомый, который нашел бы даже блоху на львином брюхе. Признаю, звучит пугающе Но ему ты не нужна, а я никому не расскажу о тебе, правда. В некотором роде я сам прячусь.
Ирис убрала очки в сумку. Ее лицо было красноватым от солнца, а вокруг глаз белели круги незагорелой кожи.
Покажи лицо, потребовала она.
Я снял очки и предоставил ей мою физиономию. Обхватив мои щеки ладонями, Ирис заглянула в мои глаза так решительно, будто собиралась душу из меня вытянуть для удобства изучения. Даже без макияжа, блестящее и липкое от пота, ее лицо было красивым. Совершенно очарованный, я смотрел на нее доверчиво, как щенок.
Я тебя видела, сказал Ирис, отпуская меня. Где-то. Когда-то. Не могу вспомнить.
Дважды. Мельком.
У меня хорошая память на лица Да, теперь я вспомнила. Ты тусовщик?
Я уже и не знал, что ответить.
Наверное. Ты слышала обо мне что-нибудь?
Если ты имеешь в виду сплетни, то я пропускаю их мимо ушей, Ирис скривила рот. Она складывала орудия массового уничтожения в сумку. Сам расскажи о себе.
Так себе будет история, предупредил я.
Ну и что, дернула плечом Ирис. Лямка платья сползла с начинающегося лупиться плеча. Под ней кожа была такая же белая, как моя. В любом случае получше тех, что они придумывают, проследив мой взгляд, Ирис поправила лямку.
Недавно я прошел курс лечения от наркотической зависимостиа попутно и от всех остальных. Полтора месяца на свободе, а я все еще нервничаю, ожидая от себя сюрпризов. В прошлом меня неоднократно арестовывали за непристойное поведение в общественных местах, оскорбления, оскорбления действием (оскорбление действием у меня отлично получается) и хулиганство. В целом могу охарактеризовать себя как праздного типа без определенного рода деятельности. Бисексуал, склонный к случайным связям.
Образование?
Девять классов и кусочек десятого. Бросил.
Увлечения?
Музыка. Громкаячтоб и мне приятно, и соседям противно. Иногда делаю вид, что умею читать. Рисую всякую ерунду и сразу раздираю лист на кусочки, потому что стыдно кому-то показывать.
Встречаешься с кем-нибудь?
Год прожил с одним парнем. А потом он покончил с собой, я вытянул уголок рта в подобии усмешки. И почему-то мне пока не удалось убедить себя, что я совсем-совсем ни при чем. Чего бы еще рассказать о себе такого же хорошего? Ах да. Я занимался проституцией и снимался в порно. Мне нравится женская одежда. Я умею ходить на каблуках. Я люблю краситься. Я такая лапочка. Рассказываю, и сам в себя влюбляюсь.
Зато это похоже на правду, хмыкнула Ирис. Уж лучше, чем если бы ты заявил, что любишь меня с тринадцати лет и сберег свою девственность с целью преподнести ее мне в дар.
Девственность не сберег, простиденьги были очень нужны. Но я действительно люблю тебя с тринадцати лет.
Ох, вздохнула Ирис, сколько таких признаний в любви я слышала. Но как в первый, мне хочется завопить: «Что ты вообразил обо мне? Что я гребаная идеальность? Что я всегда пахну как клубника со сливками? А что, если на самом деле я звезданувшаяся сучка? Так какого хрена ты бросаешься такими тяжелыми фразами, когда ты даже не знаешь меня?»
Сомневаюсь, что у меня получилось бы кого-то идеализировать, даже возникни у меня такое желание, я же циничен, как привокзальная шлюха. И все-таки я уверен, что действительно хорошо тебя знаю. Поэтому я здесь.
Наглость поразительная.
Изматывающие тренировки не прошли впустую, пояснил я кротко.
Ирис расхохоталась. Было немного неожиданно услышать этот громкий, искренний смех от женщины, на лице которой только что было такое мрачное, недоверчивое выражение.
Ты все-таки маньяк. Но выглядишь получше других. И забавный. Ладно, я разрешаю тебе побыть со мной сегодня. Но на постель не рассчитывай. Держи в узде свою разросшуюся за годы безответной любви страсть. Мне, видишь ли, недавно свезло додуматься, что случайные сексуальные связи вредны для меняведь после мне так омерзительно грустно, она поднялась. Это будет бессердечным и аморальным, учитывая твой недавний выход из лечебницы, если я скажу, что хочу выпить?
Будет. Но тебе я готов простить что угодно.
Ого. Вот теперь я почти верю, что ты меня любишь.
Мы бродили по улицам, пока не набрели на ветхую полутемную закусочную, где сели за угловой столик. Местного языка мы не знали, а официант не знал роанского. Десять минут я развлекался, наблюдая, как Ирис делает (пытается сделать) заказ. На нее распространялось главное заблуждение туристов: тебя как-нибудь да поймут, главноеговорить громче.
Интересно, что он нам принесет, обеспокоенно пробормотала она, когда официант отошел.
Ну, если в соответствии с твоими жестами, то осьминога, разделочную доску и корзину для бумаг.
Я певица, я и не обязана быть сильна в пантомиме, отмахнулась Ирис. А здесь симпатично, правда? Напоминает мне о юности.
Ирис восхитили обшарпанные стены и дешевая клетчатая клеенка с неровно обрезанным краем, покрывающая стол. В ее нищем провинциальном городишке одна такая кафешка была на весь город.
Мы жили в доме под снос, в квартирке на верхнем этаже. Крыша протекала, отчего у нас на потолке появлялись здоровенные пятна. Если побелить потолок заново, вся красота до первого дождя. Но денег на починку крыши не было. Во время ливней приходилось подставлять тазы. Еще у нас не было горячей воды и часто отключали электричество. Зато я возвращалась домой и чувствовала: это мой дом, каким бы он ни был. А потом, когда все началосьздесь там нигде. Полгодаи ему хочется смены обстановки. Что за мания покупать дома? Я не успевала привыкнуть. Иногда думала: «Да где я живу вообще?» Ирис почувствовала, что сказала что-то слишком откровенное и заметно смутилась. Но мне не хотелось, чтобы она останавливалась.
К нашему удивлению, официант принес салат и пиво для Ирис, апельсиновый сок для меня. Ирис сразу запихнула в рот большой лист.
Ты уверен, что ничего не хочешь? Ну хотя бы осьминога? Или разделочную доску? Мне всегда неловко, когда я ем, а кто-то сидит рядом голодный, она с наслаждением запила салат пивом.
Я не голоден.
Ты не стесняйся, если что.
Я отпивал апельсиновый сок, стараясь не смотреть на пиво. Ирис так и не вспомнила о вилке и набивала щеки овощами, как хомячок. Зрелище, по непонятным причинам, завораживающее.
Противно смотрюсь?
Совсем нет. Забавно, трогательно. Мило. Ты всегда ешь салат руками?
Если он без соуса. И если обстановка позволяет. На официальных мероприятиях мне приходится смириться со столовыми приборами. Только я все никак не могу запомнить, что для чего, и поэтому обычно вообще ничего не ем. Ну да, я деревенщина, была ею и останусь, Ирис даже не потрудилась изобразить сожаление по этому поводу. Ты точно ничего не хочешь?
Точно-точно.
Ирис подозвала официанта и ткнула пальцем в первый попавшийся пункт меню.
Надеюсь, мне повезет. В прошлый раз, когда я так сделала, мне принесли ведерко горчицы, ее передернуло. У меня аллергия на горчицу.
У меня тоже.
Мы обменялись сочувственными взглядами.
Тебе, наверное, кажется, что я слишком много ем, сказала Ирис, пытаясь подобрать такую интонацию, чтобы я не заметил, что она оправдывается. Но я ужасно оголодала. Долгое время не могла проглотить ни кусочка. Это мое триумфальное возвращение к еде.
Ешь сколько хочешь. Это нормально.
В детстве я была пухленькой. Когда мы встретились, на мне еще оставался подростковый жирок. «Толстых звезд не бывает», сказал он. Вероятно, небо их не выдерживает. Так что я начала худеть, и худела, худела, и опять худела, и мне жутко надоело. Не мое намереньесделаться тощей, как бродячая собака, но он указывал: «Теперь ты выглядишь гораздо лучше. А можешь еще лучше». Я была готова сделать что угодно, лишь бы меня похвалили. И даже когда у меня начались обмороки и проблемы с желудком, он не хотел заткнуться: «Очень, очень хорошо. Отлично. Но еще чуть-чуть».
Онмуж?
Да, Ирис с раздражением разломила кусок хлеба. Зачем я говорю с тобой об этом?
Наверное, просто хочется.
Наверное.
Принесли ее заказ.
Выглядит неплохо, она так и набросилась.
Ты сбежала от него?
От него, от всего.
И что ты намерена делать?
Ирис пожала плечами.
Что угодно, кроме возвращения. Он сожрет меня, а его адвокаты догрызут мои косточки. Денег мне хватит еще месяца на полтора Надо было сразу обналичить все, но я побоялась ехать с такой суммой. А теперь он заблокировал мою карточку. Опять я недооценила его сволочизм. А потом вот потом и придумаю, что буду делать. Сменю имя на «Уродливый Колючий Сорняк», Ирис ухмыльнулась. Устроюсь на работу.
Это слишком грустно.
Вот уж что, а работа меня не пугает. Почему-то считается, что если ты звезда, то и ложку вымыть не способна. Этакая ленивая томная дуреха. Попробовали бы вы попрыгать два часа на концерте и еще петь при этом, а до этого встать в четыре утра, провести семь часов в автобусе, дважды прогнать полный концерт на репетиции, ответить на сотню тупых вопросов и написать свое имя три тысячи раз, источая лучезарные улыбки. Да я пахала как лошадь! Я справлюсь.
Не будет твоих новых песен
Да кому нужны мои песни, с горечью возразила Ирис. Особенно если учесть, во что они в итоге превратились.
Они перестали быть твоими.
Она печально кивнула.
А от твоих даже раны заживали.
Спасибо.
Я серьезно, я дотронулся до ее руки, расслабленно лежащей возле хлебницы. Пальцы Ирис были прохладными, кожа нежной, и на секунду меня охватило чувство искрящегося счастья.
Прости, что я так безобразно наорала на тебя. Если честно, я ужасно испугалась, наши глаза встретились. Эта Ирис была гораздо старше той, которую я увидел когда-то на журнальной обложке. Она превратилась в язвительную, разочарованную, немного уставшую от всего женщину. Но ее взгляд остался прежним: наивным, нежным, заинтересованным. Чистый взгляд большого ребенка.
Я понимаю. Все в порядке.
Что-то я совсем с тобой заболталасьее глаза раскрылись шире. Непонятно, прошептала она. Необъяснимое чувство. Как будто мы знакомы очень давно. Словно ты мой лучший друг или вроде того. Знаешь все обо мне.
Я действительно твой лучший друг.
Ирис мотнула головой. Времена изменились. Она была уже не столь легковерна.
Ну и мысли. Похоже, я перегрелась.
Когда мы вышли на улицу, солнце уже убавило яркость, готовясь к закату. Какой бы путь мы ни избрали, мы все равно пришли бы к морю, которое притягивало нас, как магнит. Мы бродили по влажным камням, ощущая на ступнях брызги волн, и, освободив болтунов в себе, уже не могли заточить их обратно. Наговорили слов на целый океан. Мы вспоминали все ее лучшие песни, простые и невинные, вроде «Осень, прощай», «Море» и «Удача».
Тексты моих песен часто критиковали за излишнюю простоту. Я с этим не согласна. Что значит «слишком простые»? О чем, по их мнению, должны быть мои песни? О тригонометрии? Я пою о чувствах. Если они прозрачны и очевидны, почему я должна намеренно усложнять их? «Я люблю тебя» говорят не для того, чтобы казаться умнее. Я не пытаюсь кого-то чему-то научить, я делюсь эмоциями. Если мне весело, я напишу радостную песню, и, возможно, она улучшит чье-то настроение. Если мне грустно, то что ж, люди любят грустить под музыку, и моя песня составит кому-то компанию.
Я думаю, они боятся.
Чего?
Твоей искренности. Я подозреваю, у нас не принято говорить о чувствах. В том числе и в музыке.
Это ужасно неправильно, то, что сейчас происходит в музыкальном мире, рассказывала Ирис. По-настоящему мерзко. Напоминает крысиную грызню из-за куска сыра, и ты в этой заварушке: «Может, я уже спою что-нибудь?» Но тебя никто не слушает. Ты звезда, талант, исключительная персона все об этом говорят, но на самом деле тобой помыкают как последней горничной. Всем плевать на твое мнение. Если у тебя есть свои взгляды, то тебе придется сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы отстоять их. И я начала проигрывать. Я потратила все силы, кончилась. Мне пора на помойку.