Синие цветы II: Науэль - Литтмегалина 29 стр.

 Возможно, есть способ признать контракт незаконным, тем более что он жестко ущемляет твои права. Хотя, конечно, битва предстоит еще та Но тихо исчезнуть, как ты планируешь, это поражение, причем недостойное. Когда ты сдавалась без борьбы?

 Тогда я защищала себя от смерти,  сказал Ирис задумчиво.  И потому была очень воинственной. А сейчас на мою жизнь никто не посягает.

 Может быть, они посягают на что-то более важное.

Ирис помолчала. Потом сказала:

 Я подумаю.

Ее дыхание было ровное и глубокое, как будто она уже спала. Я поцеловал ее в щеку и подумалстранно, она сама чем-то похожа на музыку, вызывает во мне то же волнение, пробирающее до костей.

С утра, едва глаза разлепив, я позвонил Лисице на рабочий телефон.

 Привет, Лисица-сестрица. Не хочешь поотгрызать головы некоторому количеству злодеев?

 Я всегда голодна, дорогой.

Я обрисовал ей суть дела. На большинство ее вопросов я не мог ответить, но пообещал переадресовать их Ирис. Разговаривая со мнойна роанском, мягко,  Лисица периодически отдавала приказы кому-топо-ровеннски и с металлической интонацией. Одна ее ипостась так резко контрастировала с другой, что к концу разговора мне начало казаться, что Лисиц две.

 Не моя специализация,  резюмировала она.  Но, думаю, я могу помочь. У меня есть несколько толковых знакомых, в том числе в Роане. Постараюсь привлечь их к делу.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Подумав, снова схватился за телефон и набрал номер Дьобулуса.

 У тебя все хорошо?  спросил он. Похоже, он отвернул от меня свое всевидящее око.

 Замечательно. Лучше и придумать нельзя,  ответил я искренне.

 Скоро будешь дома?

 В пятницу вечером.

 Жду.

 Дьобулус Я тебя правда очень, очень люблю.

Он рассмеялся.

 Я знаю.

Я вернулся в комнату. Ирис сидела на кровати. Она все еще выглядела немного сонной.

 Не слишком ли это жестоковтягивать в побоище собственную сестру?  спросила она, когда я рассказал ей свой план.

 Жестоко. Бедное побоище. Моя сестраэто концентрированная возрастающая энергия. Она обожает разборки. Если она не будет себя тратить, она просто взорвется.

 Понятно,  фыркнула Ирис.

У меня были свои причины фыркать.

 Можешь считать себя первой девушкой, с которой я спал. В смысле, именно спал.

 Так бы и запустила в тебя подушкой

 А что тебе мешает?  осведомился я и задумчиво добавил:  И, знаешь, наверное, еще и последняя ну если именно спать.

 Действительно, что мешает,  согласилась Ирис, впечатывая подушку мне в лицо.

Через два часа нам предстояло расстаться. Они прошли мучительно, хотя мы шутили и даже смеялись. Почему-то с Ирис мне легко удавалось веселиться и грустить одновременно. Ирис все-таки заплакала.

 Хватит. Ирис, мы же живем в одном городе,  напомнил я.

Я изнывал от тоски уже в автобусе, смаргивая слезы под темными очками. Мне было невыразимо странно, что голос Ирис звучит у меня в ушах, тогда как сама она осталась позади. На вокзале я бродил из угла в угол, уже не пытаясь успокоить себя, но в поезде мне резко стало лучше. Мое настроение взбиралось вверх, постепенно разгоняясь, и опередило меня, оказавшись над облаками прежде, чем меня поднял туда самолет. Меня окружал яркий свет, и я удивлялся, как другие пассажиры его не замечают. Я лыбился шире иллюминатора, и меня действительно не волновало, какое впечатление я произвожу. В битве «Науэль Вилеко против Науэля Вилеко» победил Науэль Вилеко. Тот, который должен был, а не тот, который всегда. Ура! Я не позволил мерзости, что сидела внутри меня, коснуться Ирис, и мое сознание плавилось от счастья. Этот первый успех так окрылил меня, что, наверное, я мог бы лететь впереди самолета.

Еще не остывший от безумного воодушевления, я ворвался в дом Дьобулуса и загрохотал по ступенькам. Дьобулус приближался ко мне, величаво, как и положено маленькому властелину.

 Я больше никогда не буду трахаться и красить волосы!  крикнул я.

Дьобулусу приходилось выслушивать от меня еще и не такое, так что он и бровью не повел. Поправил пояс своего черного атласного халата и зевнул.

 Давай хотя бы покрасим волосыведь я так давно тебя не видел.

С его волосаккуратно причесанных, но мокрыхеще капала вода. Я бросился к нему, как собака, истосковавшаяся по хозяину.

Мы совсем не спали ночью. Под утро, когда нас потянуло на расслабленные разговоры, я ощущал себя немного психоделично и страшно довольным. В его спальне я был еще больше «дома», чем в своей комнате. Я хватал вещи Дьобулуса и самого Дьобулуса с непосредственностью человека, которому давным-давно все можно. Когда я думал об этом на исходе той ночи, растянувшись на гладких простынях, ликование наполняло меня всего целиком. Вот она, моя твердая почва, мое лекарство, залог моего спасенияДьобулус и его дом. Моя семья, я нашел ее. Вернее, она меня.

Дьобулус прошел через комнату, отпил глоток остывшего кофе из стоящей на столе чашки. Он двигался со спокойной грацией бывалого и умудренного опытом кота, выходившего из всех битв победителем. Приближался рассвет, но луна еще оставалась яркой, и в ее холодящем свете кожа Дьобулуса белела, как снег. Пока я рассматривал его, мне было и очень хорошо, и слегка не по себе. Обычно голые люди производят впечатление беззащитности. Но он не производил. Он был одет в свою сияющую кожу, как в броню. В нем отчетливо проступало что-то демоническое, и на несколько минут я поверил во все его невероятные истории разом.

 Дьобулус, мне придется уехать. Все хорошо, когда я с тобой. Но я должен научиться жить сам по себе.

Он кивнул и кривовато улыбнулся.

 Не могу сказать, что твой отъезд меня радует.

 Я тоже. Но лучше уехать сейчас, пока я на высоте.

 Она оказалась такой, какой ты ее представлял?

 Еще лучше.

 Ты спал с ней?

 Нет.

Дьобулус с тихим стуком поставил чашку на стол.

 Знаешь, мальчик мой, а ты забавный.

Я рассмеялся.

 Да я настоящее чучело.

Он приблизился ко мне, и, сидя на краю кровати, я обнял его за талию, прижался лицом к его животу. Его белая кожа казалась холодной на вид, но на самом деле она всегда была горячей. Я скользнул ладонями по его слегка выступающим ребрам. Ощущения настолько знакомы Когда я прикасался к Дьобулусу, меня охватывало глубочайшее умиротворение. Я вспомнил, как поругался с ним и считал, что мы вряд ли когда-то помиримся, и на секунду во мне ожил прежний леденящий ужас. Я был слишком глуп, чтобы осознать прочность своей связи с ним. Если я разорву ее, я просто истеку кровью.

Дьобулус погладил мои волосы, спину.

 Звони или приезжай в любой день. И не надо больше никаких глупостей, вроде пули в голову.

Я не рассказывал ему о той давней нелепой попытке самоубийства.

 Признайся, как ты узнал?

Он слегка отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза.

 Если я хочу что-то узнать, я узнаю без всяких «как».

Я кивнул. Он лег и потянул меня к себе, но я остался сидеть.

 Дьобулус, позволь мне спросить тебя Только не смейся.

 Если что, я буду смеяться очень тихо.

 За что ты любишь меня?

 Какая нелепая постановка вопроса.

 Неважно. Так почему ты любишь меня?

 Я вообще люблю парадоксы. А ты сплошное противоречие. И весь из острых углов. Я по-настоящему торжествую, когда ты смотришь на меня так, как сегодняпреданно, любяще. Не так-то просто было приручить тебя.

Другого я бы утопил в яде за такие слова. Но их произнес Дьобулус, и внутри меня стало теплее. Я вытянулся рядом с ним.

 Кроме того, земля, где скрывается клад, всегда притягательна для искателей приключений,  добавил он, накрывая мою щеку ладонью.  Мне было семнадцать, когда я впервые оказался в Льеде. Мир казался неохватным и полным неведомых опасностей, и в нем яраздираемый внутренними демонами, пугающий себя еще больше, чем все остальное. Я знаю, как это, когда ты не контролируешь себя, совершаешь поступки, которые отзываются в тебе же самом страшной болью. Вероятно, по этой причине я отношусь к тебе даже мягче, чем должен. Я увидел в тебе себя. Когда я разбирался с собой, мне никто не помогал, и я справился. Но ты гораздо слабее.

Я скорее сравнил бы себя с красивой подарочной коробкой, наполненной тараканами, но мне не хотелось спорить с нимоб этом или о чем-либо вообще. Один вопрос уже прожег дыру в моем языке, а я все не решался его выплюнуть

 Ну что у тебя еще?  спросил он.

 У тебя достаточно денег, Дьобулус. Ты запугал врагов и добился признания. Почему же ты не уйдешь от своих роанских дел?

Лицо Дьобулуса едва заметно напряглось.

 Потому что мне нужна кровь. Я не могу объяснить тебе. Это хуже, чем голод. Это не потребность. Это суть моего существования.

Когда-то он рассказал мне, но его история звучала еще менее достоверно, чем заявления, что привидения существуют. Хотя он и это утверждал. Пытаясь поверить ему, я особенно остро ощущал наши национальные различия. Он называл свою страну Миром Духов, а моя была миром денег, тщеславия и суеты все материальное и ощутимое дальше некуда.

 И когда же ты насытишься кровью?

 Когда захлебнусь собственной,  я вздрогнул, и он придвинулся ближе ко мне.  Иногда я задумывался, не должен ли я уйти, оправдывает ли мое существование жертвы, приносимые ради него. Но будущее тревожит меня. Я не могу позволить событиям развиваться бесконтрольно. Слишком много задач требуют моего решения.

Я испытывал эгоистичное желание, чтобы задач не становилось меньше, как можно дольше удерживая Дьобулуса, но все равно сказал:

 Мое положение двойственно, ты не считаешь? Я едва не убил себя наркотиками, но сплю с человеком, который их распространяет и который же помог мне избавиться от зависимости к его собственному товару.

 Я организовал несколько взрывов, заказанных мне различными террористическими организациями,  тихо сказал Дьобулус.  Взрывэто момент, в который тебя сметает, как пылинку. Не важно, умный ли ты, богатый, бедный, кто ты вообще. Я не верю в судьбу. Я точно знаю, что она есть. Судьбу сложно изменить, но, поверь мне, взрыв разносит ее к гребаной матери. Ты разлетаешься на куски одновременно с ней вне зависимости, что было тебе предначертано. Такими вещами я больше не занимаюсь. Наркоману я оставляю хотя бы иллюзорную свободу выбора. Если ему хватит сил побороться с зависимостью, если ему предначертан лучший путьон выживет. Если же ему определена смерть, она будет преследовать его в машинах, ждать на кончиках ножей, в газовых плитах и на скользких лестницах, пока что-то из этого не сработает. Следуя этой логике, ялишь исполнитель смерти, но не ее инициатор.

 А что там с моей судьбой?

Пальцы Дьобулуса слегка сжали мою шею. Как ошейник.

 Ты мой ребенок. Тебя я защищу. От судьбы, твоей собственной слабости, чего угодно.

Я подумал, что его действиям есть какое-то оправдание. Целая картина не может оказаться настолько же уродливой, как известные мне фрагменты. Я не могу поверить, что онзло, потому что нечто внутри меня настаивает на противоположном. Люди часто говорят неправду; так что я буду слушать себя.

Я расслабился и ненадолго уснул, чувствуя сквозь сон, как он трогает меня. Это было приятно, создавало ощущение безопасности. Его прикосновения были такими нежными и интимными, что, проснувшись и вспомнив о них, я испытал нечто вроде сожаления, что скоро отдам себя кому-то другому. Ради денег или просто от скуки я кого-нибудь себе найду Я не способен надолго оставаться один. И мне не позволят.

7. Виэли

Поздним утром я был в Льеде, и в моих наушниках гремела отвязнейшая «Когда я вырасту». Девочки визжали, как кошки, и их голоса сливались в сладостный хаос. Все ощущалось как-то по-другому может потому, что изменился я сам. Когда я приехал сюда впервые, мне казалось, я способен на всепоставить мир на колени и заставить отсосать. Теперь я знал, что действительно способен на что угодно, и, как оказалось, что-то из этого «всего» сделает тебя больным, что-то сформирует зависимость, многое оставит угрызения совести, и абсолютно за все придется заплатить большую или меньшую цену.

Некоторые прохожие выглядели так, будто только возвращались домой после затянувшейся вечеринкиобычное дело для Льеда. Раннее время или позднее, его улицы никогда не пустовали. По-своему я любил этот город и был рад вернуться в него. Я прожил в Льеде четыре года, но здесь год идет за три, так что, можно считать, дюжину. Нигде еще я не мог взлетать так высоко и падать так низко. Город всколыхнул воспоминания о Стефанеке, и, зажмурившись на секунду, я вслушался в стучащий ритм, отвлекая себя.

«Когда я была ребенком, я хотела внимания»

Это была по-настоящему здоровская песня. Глупая, громыхающая, примитивная, вульгарная, нахальная и совершенно охренительная. Во многих подобных песнях есть такой момент превращающий ширпотреб в шедевр надо только его заметить, и тебя словно швыряет с ног на голову.

«Когда я вырасту, я хочу быть знаменитостью, хочу быть в кино и журналах, хочу, чтобы у меня были сиськи! Вперед, скажи что хочешь сказать!»

Действительно, кто в этом городе осмелится высказать свои желания с такой прямотой, даже если они столь заурядны? Я так и не решился признать, чего не хватало мне в детстве. Мы все вморожены в страх осуждения и поражения, не можем даже шелохнуться.

Ноги, покусанные чужеземными комарами, невыносимо чесались, и моей радужной мечтой было стянуть джинсы, скинуть свои серебристые, украшенные блестящими камушками кроссовки, сесть на бордюр и чесаться, пока мясо с костей не слезет. Однако, несмотря на физические страдания, внешне я являл собой нечто надменно-роскошное с оттенком блядовитости. На мне была ярко-розовая футболка с серебряным принтом, изображающим птиц, а свои длинные светлые волосы я зачесал назад и закрепил маленькими розовыми заколками. Покрасневшую от солнца кожу покрывал плотный слой тонального крема, делающий ее бледной и гладкой, как фарфор. Хотя глаза я прятал за очками, я подвел их черным карандашом и слегка растушевал линии, что придало мне немного утомленный и порочный вид. Я снял пирсинг с губы, решив, что он смотрится лишним, но оставил в брови. Пропустил сквозь проколотую в нескольких местах мочку левого уха тонкую серебряную цепочку так, чтобы петли ее свободно свисали.

После смерти Стефанека я почти не заботился о своей внешности, и было приятно снова ощутить себя почти совершенным, надеть мои сверкающие доспехи. Тем более что в любой момент на меня могли напасть. Я надеялся, что они забыли обо мне и теперь травят кого-то другого, но если мне предстояла очередная атака прессы, оправдываться я не собирался. Все верно, будь сладким, малыш. Ни к чему выворачивать перед ними свою горькую начинку. Не позволяй им восторжествовать.

Я достал одну сигарету и выбросил пачку вместе со всеми остальными. На белой улице эту пачку уберут через десять минут. На чернойне уберут никогда. Да здравствует Льед, никогда не опускавшийся до непредвзятости и равноправия! Впрочем, мы все понимаем, что на белых улицах живет тот же сброд, вот только у него больше денег. Терпкий вкус сигареты смешался с приторным вкусом конфеты, еще тающей у меня во рту. Могу я позволить себе маленький праздник? Какое острое удовольствие оказывается, в период воздержания его можно срубить и от сигарет.

Сегодня я в очередной раз услышу: «Как? Ты все еще не загнулся?» Я снова возвращаюсь из небытия. Нет уж, милые, я всех вас переживу. Я докурил сигарету до половины, отшвырнул ее и сразу пожалел, что не оставил себе всю пачку. Купить еще одну? Нет. Так что, куда пойдем дальше? Хотя неважно. Все равно дня через два я дотащусь до вечеринки с элементами группового секса или до группового секса с элементами вечеринки. Что значитначинаю сначала? Я всего лишь не могу резко закончить. И потом, если мне кто-то понравится, я могу просто забрать его оттуда.

Первого сентября мне позвонил Дьобулус, поздравляя с дурацким ровеннским Новым годом, который в этот день был так же уместен, как палец в глазу, и я удивился, сколько времени незаметно пролетело, пока я был погружен в разбираловки с самим собой. Я съездил к нему отпраздновать «Новый год», и Дьобулус отметил, что вполне доволен моим состоянием. Мы не обсуждали с ним то, что случилось пару недель назад, когда я не выдержал и притащился в офис отца Стефанека.

 Я лучший друг твоего босса,  помахал я ручкой обалдевшей от моей наглости секретарше.