По дороге в Нью-Милл Мейсон нарушил столько правил дорожного движения, что первый же патрульный отобрал бы у него права на всю оставшуюся жизнь. Но ему не попались патрульные. Он позвонил, и на звонок вышла высокая женщина с неприступным выражением некрасивого лица, совсем не похожего на нежное лицо Кэтти. Но родинка на левой щеке
Я люблю вашу дочь, сказал Мейсон. И я прошу у вас ее руки.
Лицо женщины смягчилось.
Войдите, мистер Мейсон, сказала она.
* * *
Пастор Шарплесс обвенчал Джошуа Мейсона и Катарину Хатчингс в маленькой церкви Нью-Милла в присутствии самых близких родственников невесты и знакомых жениха. Событие это отметили в «Шервудском лесу»единственном в деревне заведении, где можно было собрать под одной крышей полсотни гостей. Потом молодых проводили домой. В замок. Катарина впервые за несколько последних недель поднялась с мужем на второй этаж и подошла к чердачной лестнице, с которой когда-то так неудачно упала.
Они долго стояли и смотрели друг на друга. Катарина пыталась представить себе, как ее муж ходил здесь долгими ночами, мерз и воображал себе невесть что, ведь на самом деле это были его фантазии, от которых он теперь избавился наконец навсегда. Мейсон смотрел в глаза жены и видел ее такой, какой она была той теплой августовской ночью, под яркими звездами, освещавшими ее бессмертную душу.
Я люблю тебя, Кэтти, сказал Мейсон.
Я люблю тебя, Джош, сказала Катарина.
Мейсону показалось, что кто-то невидимый тяжело вздохнул в двух шагах от них. И едва слышные шаги удалились в сторону спальни.
Конечно, это было игрой воображения.
Я не хочу, Джош, чтобы в нашем доме был музей и здесь весь день топтались чужие люди, сказала Кэтти, когда они остались одни.
Конечно, родная, согласился Мейсон. Это наш дом. Только наш.
Когда пробило полночь, Катарина подняла голову с подушки и внимательно прислушалась. В доме было тихо, так тихо, что слышно было, как на первом этаже капает в кухне вода из не до конца закрученного крана.
Что? сонно спросил Мейсон.
Нет, ничего, пробормотала Катарина, опускаясь на подушку.
Если бы Джош не успел подхватить меня, подумала она, засыпая, разве не стали бы мы все равно мужем и женой?
Где-то, в каком-то из миров я не успел подхватить Кэтти, сонно думал Мейсон, и сейчас она вернулась ко мне. Наверно, она рассказала, как попала не в тот мир, где осталась жива странно все устроено
Он тихо встал, чтобы не разбудить жену, набросил халат и вышел в коридор, бесшумно прикрыв дверь спальни.
В торцовое окно светила ущербная луна, стоявшие в коридоре рыцари отбрасывали длинные тени, и он увидел
Белесая фигурка скользнула в лунном свете. «Кэтти», прошептал Мейсон.
Показалось.
Бесшумно открылась дверь спальни, и темная фигурка остановилась на пороге.
Джош, сказала Кэтти, ты звал меня?
Да, сказал Мейсон.
Я пришла.
Зеленый луч
Этим делом должен заняться Ярд, голос был таким громким, что старший инспектор Бронсон отодвинул телефонную трубку от уха, а потом положил ее на стол, слышно было прекрасно, будто собеседник сидел рядом. У меня нет нужного опыта и реальных улик тоже, и как подступиться, я не представляю
Стефан, позволь мне сказать слово, произнес старший инспектор, но собеседник на другом конце линии не расслышал (трубка все еще лежала на столе) и продолжал бубнить что-то о необходимости срочного вмешательства, потому что исчезновение женщиныэто не пропажа овцы, как прошлой осенью у Вудстоков
Бронсон поднес трубку к уху и сказал:
Стефан, помолчи минуту.
Голос смолк на середине слова, и старший инспектор продолжил, стараясь не делать пауз, в которые мог бы вклиниться его старый приятель Стефан Кервуд, с которым Бронсон не виделся вот уже лет сколько же?.. да, восемь, с тех пор, как умерла Конни и приступ глубокой депрессии заставил Кервуда просить начальство о переводе в деревню.
Я буду задавать вопросы, сказал Бронсон, а ты отвечай коротко, не нужно занимать линию.
Да, отозвался Кервуд.
Когда исчезла Элизабет как, ты сказал, ее фамилия?
Донахью, но вообще-то
Когда она исчезла?
Никто ее не видел с прошлой пятницы.
Шесть дней назад, значит. Ее муж
Сэр Эндрю Притчард ей не
Что он говорит по этому поводу?
Что леди Элизабет уехала к подруге в Эдинбург.
Это проверено?
Майк, у меня нет таких возможностей, как у Ярда! Я даже не могу потребовать, чтобы сэр Эндрю назвал адрес подруги, он имеет полное право не
Понятно. Ты спрашивал кассира на железнодорожной станции, он мог запомнить женщину
Майк, я, конечно, здесь покрылся плесенью, но все же не до такой степени, чтобы
Спрашивал или нет?
Конечно! Кассирша, миссис Барден, прекрасно знает леди Элизабет, она не видела ее месяца три, последний раз
Понятно, Бронсон наконец принял решение. Стефан, сейчас я занят, а в пятницу к полудню приеду в Блетчли.
С Кэтти, ты можешь взять ее с собой, воздух у нас
Я приеду один, Бронсону не хотелось говорить о том, что с женой они расстались два года назад, детей он видит раз в месяц, живет бобылем, и воскресный отдых в деревне нужен ему больше, чем Стефанупомощь Скотланд-Ярда. Скорее всего, ничего криминального в Блетчли-менор не произошло. Сбежала чья-то женапохоже, даже не жена, а сожительница. Когда уходила Кэтти, она тоже
Я приеду один, повторил Бронсон. На уикенд. Отдых не помешает, заодно попробую разобраться в твоей истории. Конечно, неофициально. Ты понимаешь, что нет оснований возбуждать уголовное дело, поскольку не найдено тело и не поступило искового заявления об исчезновении человека?
Да, после паузы сказал Кервуд. Я понимаю. Но леди Элизабет не могла просто исчезнуть
Поговорим, когда я приеду, хорошо?
В пятницу поезд прибывает в одиннадцать двадцать семь. Стоит всего минуту, имей в виду. Я тебя встречу.
Старший инспектор Бронсон положил трубку на рычаг и подумал о том, как время меняет людей: когда Стефан работал в Ярде, это был немногословный, вдумчивый сотрудник, не хватавший звезд с неба, но всегда четко выполнявший указания начальства в лице Бронсона. После смерти жены (она умерла от рака, сгорела, как свеча) Кервуд ушел в себяслова от него невозможно было добиться.
Не время меняет людей, а место, подумал Бронсон. Я бы, наверно, тоже стал болтлив, если бы жил в деревне и каждый день общался с людьми, обожающими сплетничать о своих соседях.
Знаю я этих деревенских
* * *
Поезд прибыл по расписанию, никто, кроме Бронсона, на станции Блетчли не вышел, а на перроне не оказалось ни одной живой души, кроме грузного мужчины лет сорока, в котором старший инспектор не без труда признал старого друга.
Похлопали друг друга по плечам, обнялись, произнесли дежурные фразы («Прекрасно выглядишь, старина!», «Ты совсем не изменился за эти годы!»), на привокзальной площади, размером не превышавшей площадку для лаун-тенниса, ждала машина, Стефан сел за руль, Бронсонна соседнее сиденье, и поехали вперевалку по дороге, которую, похоже, протаптывали кони в веке примерно восемнадцатом, а то и раньше.
Природа, однако, была изумительнаяживописные рощи, пруд, липовая аллея, зеленые холмы, на которых паслись коровы.
Блетчли-менор возник за поворотом дороги, когда Бронсон почувствовал, что не в состоянии больше подпрыгивать на жестком сиденье и хорошо бы бросить машину на произвол судьбы, отправившись дальше пешком.
За четверть часа пути старший инспектор успел выслушать то ли исповедь, то ли служебный отчет Кервуда и знал теперь, что живет Стефан один, с женщинами у него проблемы, потому что хочется ему ответственных отношений, а в деревне не то чтобы нет серьезных женщин, но все они разобраны, у всех мужья, молоденькие же, вроде Салли Копленд, к жизни относятся слишком легко, хотя вообще-то здесь действительно спокойно, за все эти годы не случилось, слава богу, ни одного убийства, а пьяные драки происходят частенько, хотяслава опять-таки богубез последствий для здоровья драчунов, и разбирать приходится в основном имущественные претензии, а прошлой зимой мальчишка пропал у Дайверов, искали всей деревней и нашли, конечно: парень заблудился буквально среди трех сосен. Поэтому исчезновение леди Элизабет стало событием, о котором все только и говорят, сэр Эндрю, возможно, хотел бы замять это дело, но не получится, а объяснений он давать не желает, уехала, мол, к подруге, и точка, не ваше, мол, дело, при чем здесь полиция, когда Лиззи жива и здорова
Может, действительно? спросил Бронсон, когда машина остановилась наконец у аккуратного одноэтажного домика с черепичной двускатной крышей. Может, все так и есть?
Старший инспектор вышел из машины и с наслаждением потянулся. Господи, подумал он, какой здесь воздух! Чем пахнет? Трава, понятно, а еще были какие-то запахи, очень приятные, возбуждающие, но определить их происхождение Бронсон не мог, в Лондоне так не пахло, в городе вообще другие запахи, и люди другие, и проблемы. Уехала женщина к подругекто станет беспокоить Ярд по такому нелепому поводу?
Кервуд пропустил старшего инспектора в темную прихожую, а оттуда повел в гостиную, где стоял большой стол, окруженный, будто забором, стульями с высокими спинками, и еще в комнате был диван времен Эдуарда VII, а в застекленном книжном шкафу Бронсон увидел корешки книг, которые он читал в юностини одного нового издания, сразу видно, что хозяин не ездит в город и вполне доволен своим деревенским существованием. Я бы так не смог, подумал Бронсон.
Сейчас мы поедим, и я покажу тебе твою комнату, ты сможешь отдохнуть с дороги
Пока мы будем есть, сказал Бронсон, я бы хотел услышать всю эту историю. Только, если можно
Точно и коротко, усмехнулся Кервуд, перестилая скатерть. Не беспокойся, Майк, я знаю, ты думаешь, что твой бывший сотрудник стал словоохотлив, как деревенский сплетник. Мой руки и садись за стол, я все изложу в лучшем виде, как делал это восемь лет назад.
* * *
Рассказ действительно оказался кратким и исчерпывающим. Доев яичницу с беконом, Бронсон знал ровно столько же, сколько Кервуд.
Сэр Эндрю Притчард, сорока трех лет, жил не в самой деревне, а примерно в полумиле в сторону леса, у него был участок земли, где стоял красивый особняк, пришедший сейчас, впрочем, в некоторое запустение, поскольку очень уж богатыми Притчарды никогда не были, а цены на ремонтные работы после войны выросли неимоверно. Жил сэр Эндрю на рентупроценты он получал от акций саудовских нефтяных промыслов, в последние годы нефть подорожала, и на жизнь Притчарду хватило бы с избытком, но распоряжался он деньгами и до появления леди Элизабет не очень рачительно, а когда стал жить с этой женщиной, то тратил наверняка больше, чем получал.
В юности сэр Эндрю женился на Аннете Хоустон, ее родители и сейчас живут в соседней деревне Бистер, но семейного счастья не получилось, через три года после свадьбы Аннета упала с лошади, сломала позвоночник и прожила две неделидостаточно, чтобы успеть взять с мужа слово, что он никогда больше не женится и будет вечно хранить память о своей любви.
Было это за год до начала войны, и когда война началась, сэр Эндрю записался в армию добровольцем. Может, он даже хотел, чтобы его убили, но Бог миловал, служил Притчард в Палестине под началом генерала Алленби, брал Иерусалим и вернулся домой в двадцатом году живой и даже невредимый.
Семь лет после возвращения из Палестины сэр Эндрю жил бобылем, на женщин не смотрелможет, действительно выполнял волю своей Аннеты.
Четыре года назад в Блетчли-менор появилась Элизабет. Молодая девушка из Лондона (во всяком случае, так она говорила, и у Кервуда не было причин сомневаться) приехала отдохнуть на пару летних месяцев, сняв с этой целью комнату у тетушки Терезы, недавно потерявшей мужа и поэтому с удовольствием принявшей в своем доме молодую особу. С приездом Элизабет тетушка Тереза буквально расцвела, выглядела она в те дни моложе лет на двадцать и говорила, что в нее вселился добрый дух, который не даст ей состариться.
Как-то во время вечернего чаепития у мистера и миссис Бредшоу произошло то, что сделало Элизабет героиней местного фольклора и всеобщей любимицей. Миссис Бредшоувсе это зналис молодых лет страдала страшными мигренями, доктор Фишер, единственный в Блетчли-менор представитель медицинского сословия, лечил ее с помощью трав и таблеток, которые выписывал из Лондона, но всегда говорил, что мигрень не лечится и нужно терпеть. Миссис Бредшоу терпела, но когда приступ начался у нее в присутствии Элизабет, девушка сказала «позвольте, я попробую вам помочь», провела ладонью у левого виска бедной женщины, и боль прошла, как не было.
«Господи! воскликнула миссис Бредшоу. Да вы волшебница, дорогая моя!»
С того вечера леди Элизабет в деревне иначе как «волшебницей» не называли.
На том памятном чаепитии присутствовал и сэр Эндрю Притчард, заглянул он, по его словам, на минуту, выпил чашку чаю с яблочным пирогом, не сводя взгляда с Элизабет, а потом случилось избавление от мигрени, и сэр Эндрю остался на весь вечер, рассказывал анекдоты и в конце концов вызвался проводить юную леди домой, благо у него была машина, «паккард» со складывающимся верхом, а вечер действительно был хорошим, и прокатиться в машинеразумеется, в присутствии тетушки Терезыбыло очень даже приятно.
Через неделю Элизабет собрала свои платья в большой чемодан и переселилась в дом сэра Эндрю, совершив, таким образом, поступок, который в деревне не могли простить, поскольку это было вызовом общественной морали, но, с другой стороны, вполне могли понять, ибо любовь, вспыхнувшая между сэром Эндрю и Лиззи, видна была невооруженным глазом, а жениться сэр Эндрю не мог никак, поскольку связан был словом, данным покойной жене. Нелепое слово, понятно, но все-таки слово.
Возможно, отношение деревенского общества к публичному сожительству стареющего землевладельца с молоденькой девушкой было бы более суровым (не далее как год назад подвергли остракизму Гарри Слоуна только за то, что он привез из Лондона на уикенд девицу очевидно легкого поведения), но «волшебницу» осуждать было невозможно, как невозможно осуждать летний ветерок за то, что он поднимает юбки и ласкает женские ноги. Леди Элизабет никому не отказывала в помощи: старого Барри Бертона она вмиг избавила от приступов подагры, юной Мэри Довертон вывела прыщи, доводившие девушку до слез, помогла как-то даже доктору Фишеру, когда у того случился сердечный приступ: положила ладонь ему на грудь и держала, пока боль не прошла.
Самое удивительное: доктор знал, что сердце у него больное, какие-то нелады с митральным клапаном, на следующий день после приступа он отправился по делам в Лондон, зашел к приятелю в клинику, проконсультировался у лучшего кардиолога столицы, и тот не нашел в его сердце никаких изъянов. «До восьмидесяти доживете», сказала столичная знаменитость, и доктор вернулся в Блетчли-менор окрыленный, хотя и недоумевающий: объяснить удивительную способность леди Элизабет он не мог, и это обстоятельство не давало ему спокойно жить и воспринимать Лиззи такой, какая она есть.
Тогда же сэр Эндрю, вдохновленный, видимо, своей юной любовницей, увлекся живописью. В доме все стены были увешаны его картинамиот маленьких портретов в рамках до огромного полотна шесть на десять футов, изображавшего окрестные холмы, как их можно было увидеть с крыши Притчард-хауз. В Лондонских галереях сэр Эндрю не выставлялсяне имел, по его словам, ни малейшего желания, а в Блетчли-менор и окрестных деревнях творения Притчарда покупали охотно, тем более что сэр Эндрю, если и продавал одну-две картины (видимо, из тех, что ему самому по каким-то причинам не нравились), то брал чисто символическую цену, а пейзажи были очень даже неплохими.
Леди Элизабет и сэр Эндрю были счастливы, со временем сплетни по поводу странного сожительства прекратились, а приходский священник, патер Морган, вначале настойчиво предлагавший хозяину поместья зарегистрировать отношения и венчаться, как положено христианину, оставил свои попытки наставить сэра Эндрю на путь истинныйк Лиззи за помощью он, впрочем, ни разу не обратился, полагая ее дар не вполне божественным, но в то же время и не бесовским, потому что даже такой праведник, как патер Морган, не мог найти темных сторон в личности Лиззи, девушка буквально излучала свет, и все, что она делала, было светло, ясно и угодно Богу.
* * *
Почему ты все-таки думаешь, что дело здесь нечисто? спросил старший инспектор. Есть основания не доверять словам сэра Эндрю?
Налить тебе виски? спросил Кервуд. Или ты предпочитаешь портер?
Я предпочитаю, заявил Бронсон, чтобы ты не тянул время. Почему ты не хочешь ответить на вопрос?