Странные. Роботов делают, а пригнали человека.
GE-Robotics тоже делают роботов. А на входе в офис посадили человека.
Лёва покосился на Катю. Охранник даже бровью не повёл.
Люди дешевле роботов, флегматично заметил он.
Некоторые люди, сказала Катя. Лёва захотел ущипнуть её за руку, но не решился.
На пенсии, молодые люди, тоже будете дешевле, равнодушно сказал охранник. Проходите, девушка.
Он что-то нажали двери, ведущие в офис, открылись.
А
А молодой человек подождёт здесь, на диванчике.
Почему?
Это офис класса А, лениво констатировал охранник.
И что?
Охранник помолчал, вздохнул и посмотрел на ребят. Его глаза были как две перчинки в котлете из сырого синтетического фарша. В такой, которая на сковородке меняет цвет на румяный, но до жарки светло-серая, так что ранним будним утром непонятно: котлету ты достал из холодильника или кусок московского неба.
Не положено пускать в такой одежде, сказал охранник.
В какой? спросил Лёва. Он осмотрел себя, чтобы убедиться, что не испачкался и ничего не порвал.
Охранник молча вынул планшет и показал им экран. На экране был снимок Лёвы, список предметов его одежды и подпись: «Примерно 1200 долларов».
Маловато, сказал охранник.
Ну ничего себе! сказала Катя. Теперь так?
С марта. Знать надо, куда идёте, сказал охранник.
У нас есть пропуск!
Не положено.
Но мы должны провести приёмку вдвоём!
Не положено.
Мы сейчас позвоним начальству!
Звоните, сказал охранник равнодушно, и даже не пожал плечами, а просто обмяк в привычную позу и прилепил глаза к монитору, на котором, видимо, шёл сериал.
Катя выругалась под нос.
Стой здесь. Я тебя проведу.
И убежала в офис. Лёва остался стоять, как стоял, смотря на охранника. Охранник лениво посмотрел на Лёву, а потом перевёл взгляд на диванчик, на котором Лёве было положено сидеть. Лёва остался стоять, глядя на охранника. Охранник уткнулся обратно в сериал.
Раз, дваподумал Лёва, продолжая разглядывать охранника. Раз, два, раз-два-три-четыре.
В его голове заиграла песня. Простой поп-рок со стандартными аккордами, в темпе ровно 120 ударов в минуту. Когда в голове такая песня, очень удобно отсчитывать время. Он начал напевать про себя, шевеля губами.
В офисе класса А-а-а-а Есть небольшая нора-а-а
Через 22 такта, то есть через 42 секунды, вернулась Катя. В её руках был чей-то пиджак.
Надевай, сказала она.
Лёва послушно оделся и подвернул рукава, чтобы не свисали.
Теперь можно? спросила Катя с вызовом.
Охранник скосил взгляд на планшет и молча ткнул кнопку. Двери открылись.
Лёва и Катя вошли в офис класса А.
Вечером того дня Лёва пришёл домой и не разуваясь прошёл в свою комнату, где у завешенной ковром стены стояла антикварная пишущая машинка. Он сел за неё и стал печатать в размере пять четвёртых:
Клац-клац-клац-клац-тых.
Клац-клац-клац-клац-тых.
КАТЯпробелКАТЯпробел.
В это время Ани отключился от вечернего созвона, который, как всегда, выехал за конец рабочего дня. Расписание Ани было похоже на коробку с детскими игрушками: всё время что-то торчит и норовит вывалиться. Он выдохнул, пошёл на кухню, чтобы приготовить лапшу и съесть без аппетитапросто потому что надо питаться регулярно.
Здоровое питание и никаких таблеток, сказал он себе.
Здоровое питание и никаких таблеток, повторил он. Фраза не тянула на приятную мантру, но он всё равно повторял её. Кати не было домаона снова пошла в библиотеку, и Ани решил посмотреть какой-нибудь битадаптив для взрослых, но через десять минут выключил: ему мешала тревога. Он попытался понять, что именно не даёт ему сидеть спокойно. За Катю он не переживал: ей ничего не угрожало. По крайней мере, не должно было угрожать. С работой всё было хорошо. Налоги были уплачены вовремя. Ани перебрал в уме всё, что могло его беспокоить, и понял, что тревожится без причины. Тревога бродила по его мозгу сама по себе, как гроза по ночному небу, вспыхивая то тут, то там. И этому было одно объяснение: организму нужна доза транквилизаторов.
Ани ударил ручку кресла.
Поняв, что тревогу унять не удастся, он решил направить её на что-нибудь полезное. Раскатал планшет, завёл два документа из двух вкладоки стал рисовать плюсы и минусы релокации в Евроштаты в сравнении с продвижением по карьерной лестнице в России. Документ был уже почти готов, когда пришло сообщение от Кати.
Эй, Плёнка! Ты Плёнка?
Эй, Плёнка! Ты Плёнка? Привет.
Я не отзываюсь на это слово.
Уже отозвался.
Ну да Блин. Тебе чего?
Ты ждёшь робота. Расскажи про него.
Плёнка всегда отводил взгляд, и глаза у него постоянно бегали, будто к нему подбирался кто-то невидимый с хлыстом. Поэтому было трудно понять, напуган он сейчас или ведёт себя как обычно.
Не расскажу. Что? Какого робота?
Робота, который тебя сюда пригласил.
Что? Иди ты! А тебе-то что? Тебе зачем? Отстань.
Да расслабься. Я ищу потерявшихся роботов. За вознаграждение. Подскажешьс меня доля. Сто пятьдесят.
Плёнка поёрзал плечами и стрельнул взглядом по сторонам.
Сто семьдесят, сказала Катя.
Не, он не потерялся, сказал Плёнка.
Ну мы это сможем проверить с помощью патрульного. Простой запрос с планшетапробьём номер по городской базе. И все дела. Идёт?
Не надо патрульных, тихо сказал Плёнка. Ты не понимаешь.
Понимаю больше тебя. Я работаю на AndanteSoftслышал, небось?
Не. Не слышал. Вообще ничего не знаю. Никакого робота не видел. Иди отсюда.
Плёнка слегка замахнулся на Катю, сперва повернувшись спиной к камере видеонаблюдения.
Не уйду. И попробуй только тронь. Я закричу.
Катя говорила едва слышно, но в библиотеке уже начали оглядываться на подростков. Катя встала лицом к полке и сняла книгу. Камера слежения среагировала на это и повернулась прямо на Катю. Книги были дорогими. И хотя библиотеки были бесплатными, штраф за испорченную бумагу был гигантским. Сюда ходили либо успешные люди в возрасте, либо золотая молодёжь. Впрочем, золотая молодёжь крутилась в соседнем зале: пила кофе и флиртовала. Так или иначе, ни Катя, ни тем более Плёнка не походили на золотую молодёжь. Катина одежда выдавала в ней девушку из спального района: она никак не могла жить в центре, она могла только приехать на метро. Плёнка, живший в одном районе с Катей, и не пытался как-то скрыть своё происхождение, а потому смотрелся в интерьере библиотеки как видавший виды пластиковый пакет, что ветром занесло на веранду дорогого ресторана.
«Хоть бы постригся, подумала Катя. Или снял свою электронику обшарпанную. У него на лбу же написано, что он одной ногой в подворотне, а другой в тюрьме».
Катя медленно перевела дух и решила пойти ва-банк.
Это связно с той историей, сказал она тихо, с твоей младшей сестрой. Правильно?
Плёнка замер, сжал кулаки и подошёл к Кате вплотную.
Послушай, выдохнул он. Иди на хер очень быстро! Ясно тебе? Ничего я не видел. Никакого робота.
Зато я видел, сказал кто-то отчётливо.
Катя и Плёнка вздрогнули и обернулись.
Схема Анны
Вчера вечером Анна написала пост, а сегодня утром увидела комментарий от Лёвы. Как всегда, в стихах. Она знала, что хотя Лёва читал каждую её запись, комментарии он оставлял только когда ответ складывался в стихи, будто проза была недостаточно хороша, чтобы обращаться ею к Анне.
Её пост был таким:
«За окном уже минут сорок чем-то орудуютзвук, будто раскалывают лёдкак бывает зимними утрами. Подглядеть, что там происходит, нет никакой возможности, темноглаз выколи. Сижу, работаю и маюсьодна мысль свербитвсё, зима! Наступила на два месяца раньше, дрянь такая. Никаких больше ассоциаций с этим звуком. Вообще. Настолько похож на тот, зимний. Вот блин. Листья жёлтые, а у меня на Можайке уже лёд»
Под текстом поста сегодня утром появился двойной столбик стихотворения:
Зима накинулась утайкой
Не ожидая свой черёд
Обледенелая Можайка
Скрипуче стряхивает лёд
Размерно-монотонным звуком
Разрезан местный полумрак
Здесь так темно, что злейший враг
Смог оказаться лучшим другом
Она живёт всё так же с ним
Ночным неясным постояльцем
Привязан безымянным пальцем
К ней этот вечный аноним
И улетают птицы стайкой
И стук, звенящий нотой «ми»
Забудем, Анна, не грусти
Давай же следом полетим
Над млечной, зимнею Можайкой
Она прокручивала текст и улыбалась: Анне нравилось, что у неё есть Лёва. Иногда казалось, что она пишет в соцсети только для него. По-старомодному и по-книжномутекстом. Никаких видео, фотографий и 3D, только буквы. Он отвечал тоже только словами и только рифмованными. Лёва с ней уже давно. Больше, чем друг, но меньше, чем
Психотерапевт откашлялся, давая понять, что готов слушать Анну. Она оторвала взгляд от экрана, свернула планшет, убрала в сумочку и начала говорить. Сперва неловко. Губы почему-то пересохли, а язык с трудом слушался.
Сегодня утром ехала в спортзал и упала. На дороге был лёд, а я ехала довольно быстро, и нужно было повернуть. Колёса заскользили и велосипед грохнулся на бок. Я приземлилась на колено, потом на голень и затормозила левой ладонью.
Анна с шумом втянула воздух сквозь зубы.
К счастью на руках были перчатки, а вот колено до крови разодрала. Голень, наверное, посинеет ночью. Но сильнее всего болит эго.
Я шмякнулась с громким звоном. Куча людей остановились спросить, как я. Я быстренько вскочила и подняла велик. Женщина одна спросила: «У вас всё хорошо? Точно?». А я им помахала, села на велик и уехала.
Потом на работе рассказала об этом Ирочке, та посмеялась и заявила, что Анна такая Анна: держит невозмутимый вид, хотя понятно же, что ей больно и ещё как.
И вообщетак себя чаще ведут мужчины.
Вроде бы всё верно, но я не уверена. Ведь разве не все мы так себя ведём? Если что стряслось, то первый инстинктпосмеяться погромче. Ведь если смеяться достаточно громко, боль уйдёт.
Анна облизала губы и заговорила уверенней, быстрее.
А ещё все знают, что когда упалболь приходит не сразу. Ещё кипит адреналин, мышцы ещё разогреты Поэтому я доехала до спортзала, вскочила на беговую дорожку и бежала изо всех сил минут десять, пока браслет не заверещал, что у меня слишком высокий пульс.
Будто я хотела убежать от боли. А может, от стыда. Мне и вправду стало получше.
А может, я всего лишь отсрочила наступление первой настоящей волны боли.
Вот и жизнь у меня так сложилась. Когда я была ещё подростком, у меня случилась травма. Вот я побежала. Бежала и бежала как сумасшедшая. Строила карьеру. Но боль таки догнала, схватила меня.
Такая вот аналогия. А может, не ради аналогии я это всё рассказываю. Может, я изложила этот опыт в виде истории, чтобы ну, чтобы всё это прозвучало не так глупо.
Анна сделала паузу. Психотерапевт слушал внимательно, не перебивая.
Что-то ещё? вежливо спросил он.
Да, знаете. Сегодня я наорала на Ну не то, чтобы наорала. Нагрубила этим
Психотерапевт любезно протянул ей пластиковый стаканчик с водой. Анна отпила. Вода была безвкусная, бутилированная. Как у них в офисе. Что ж, это тоже офис. А для терапевта этот разговорработа. Странно, что её проблемы, её психикадля кого-то повседневный труд. Наверняка у терапевта есть алгоритмы. Он пишет отчёты. Может, даже рисует диаграммы. Может, у него в голове сейчас строится схема лечения. Схема Анны.
Анна прочистила горло и продолжила:
Я работаю в инвестиционной компании. Я не самая важная шишка, но шишка. Поэтому ко мне то и дело лезут. Я уже иногда боюсь дверь в коридор открывать. Это как дверцей холодильника хлопнуть, и чтобы кот не прибежал. Пару раз даже в туалете ко мне подходили.
И я стараюсь им не грубить. Даже киборгам. Не люблю киборгов. Но стараюсь держаться. В конце концов, они не на мороженое денег клянчат, а для дела. Пусть и для какой-то ерунды вроде говорящего тостера. Больше инноваций богу инноваций! Ладно, чёрт с вами, давайте спустим деньги в унитаз, но по крайней мере это будет умный говорящий унитаз
Когда выхожу в коридор, уже краем глаза замечаю людей, которые пришли меня окучивать. Обычно это молодая худощавая фигура, напряжённая. Если киборг, то обязательно почему-то сутулая.
Я стараюсь их отшивать максимально вежливо. Если не начинают манипулировать. Терпеть не могу такое. Вот и сегодня начали давить на жалость: «Вы обещали рассмотреть. Мы ждали и надеялись надеялись надеялись ждали надеялись ждали. Мы в вас очень верили». Будто отговаривают усыплять больную собаку.
Вас это задевает? спросил терапевт. Почему?
Потому чтоАнна запнулась. Может, у меня просто колено саднило, вот я и сорвалась. А может, я всю эту историю про велосипед вам рассказала, только чтобы объяснить своё раздражение именно болью в колене. Хотя болит сильнее всего не колено, а душа. А может, я всю эту историю рассказала самой себе, чтобы у меня появилось объяснение. Кажется, я научилась врать себе, вот что.
Анна встала с кресла, подошла к зеркалу и вгляделась в отражение. Наверное, другие люди могут посмотреть себе в глаза и перестать себя обманывать, но у Анны с этим были сложности, о которых никому нельзя рассказывать.
Это называется рационализация, сказал терапевт.
Знаю, вздохнула Анна. Если не хочешь в чём-то себе признаваться, придумай хорошее объяснение. Скажи себе: конечно, Анна, ты имела право нарычать на предпринимателей. Всякий будет раздражительным, если с утра приложился об асфальт. Да и всякий может взбеситься, если почует, что им пытаются манипулировать, что ему внушают чувство вины. Нет, это не твои скелеты стучат в шкафу. А хоть бы и скелеты. У всех скелеты! У кого меньше, у кого больше. У кого маленькие, у кого большие. А у тебя вот какие. Симпатичные, беленькие, ещё свеженькие. Косточка к косточке, зубик к зубику.
Анна помолчала и спросила терапевта:
Что я сейчас делаю? Пытаюсь принимать себя такой, какая есть? Или я опять себе вру?
Психотерапевт улыбнулся и молча развёл руками.
Анна вздохнула и с укоризной посмотрела на врача. Мол мог бы для разнообразия и ответить на прямой вопрос.
Ну знаете, огрызнулся терапевт. Чтобы я сказал что-то дельное, вам таки придётся прийти ко мне на самом деле. А пока я продукт вашего воображения, могу произнести только то, что вы и так знаете.
Надеюсь, в реальности вы не будете таким злюкой, буркнула Анна.
Надеюсь, в реальности вы не будете засорять мой мозг длинными рассказами про событие векападение с велика. А про работу зачем было?
Я хочу сказать, что ну вот я сегодня сорвалась на ребят. А я хочу стать лучше, я правда хочу.
Ой-ой. Хочешь сказать, что пришла просить таблеток, но ужда, конечноне для себя? Для других?
Ну да. Если я забочусь о своём психическом здоровье, то я делаю это не только для себя.
Какая разница? Скажи просто: «доктор, дай таблеток».
Доктор, дай таблеток!
Доктор достал стеклянный пузырёк с большими синими капсулами.
Вот тебе, Аня, таблетки. У тебя болят воспоминания. Таблетки задавят воспоминания, ты успокоишься и прекратишь кидаться на людей.
Анна открыла глаза. Вместо офиса терапевта был её офис: серые удобные кресла, нейтрально-бежевые стены. Приятный мох в кадках. Всё как обычно.
Анна раскатала планшет, свернула письмо от Лёвы, вздохнула и открыла окошко записи к терапевту.
Приют
Куда мы идём? спросила Катя.
Здесь, девочка, неподалёку есть заброшенный офис с большим уютным залом.
Катя сбавила шаг и посмотрела на Плёнку. Плёнка тоже явно был не в восторге и тоже замедлил ход.
Не надо бояться, девочка. И ты, мальчик, не бойся.
Сам ты мальчик, буркнул Плёнка.
Ну да, я мальчик, добродушно согласился мальчик.
Пухлый молодой человек действительно выглядел совсем ребёнком, хотя вряд ли был сильно младше Кати.
Нас там много. Таких, как ты, мальчик, и таких, как ты, девочка.
Это каких? нахмурилась Катя. Я одна такая.
Выбранных.
Может, избранных? переспросила Катя.
Может, охотно согласился толстячок. Мы пришли.
Офис действительно выглядел заброшенным и находился в глубине квартала. Катя напряглась. Затем, толком не успев понять, что делает, незаметно активировала очки и сделала жест отправить свои координаты Ани.
Не надо бояться, сказал мальчик. Я тоже сперва боялся. А потом перестал. С вами будет так же.
Катя поняла, почему здание выглядит заброшенным: кирпичи обросли мхом. «Центр города, подумала она. Мы на набережной. От влаги растёт мох. Такого не бывает в спальных районах». Она снова почувствовала себя чужойущербной беднотой, зашедшей в красивое место, где живут красивые люди. Но вот уже сама судьба выталкивает её взашейв загончик для придурковатой молодёжи.