Перед тем как я ушел, он умолял меня не уходить, как я и предсказывал за обедом. Мне кажется, он был потрясен, узнав, что я собираюсь уехать в ту ночь, пока Крапива и близнецы спят; по правде говоря, я тоже. Я собирался уехать только утром.
Я уже говорил, как сильно Сухожилие похож на меня? А может быть, и нет. В этом есть что-то дьявольское. Близнецы, с их большими глазами и слишком правильными чертами лица, похожи на мать Крапивы, как я всегда считал; а сама Крапива похожа на своего отца. Но Сухожилие выглядит так же, как я выглядел в то время, когда мы покинули Главный и построили фабрику. В те дни мы жили в палатке на пляже, и он был всего лишь визжащим малышом, хотя уже в какой-то степени отнял ее у меня. Близнецы еще не родились и мы даже не думали о них.
Я уплыл той же ночью, не тогда, когда мы с Сухожилием закончили разговор, но, скорее, тогда, когда я устал от его разговора со мной. Я мало что взял с собой; даже тогда у меня не было иллюзий, что меня радушно примут обратно в виток, который я оставил, или снабдят каким-нибудь транспортом. Если бы я знал тогда, сколько времени пройдет, прежде чем я ступлю на землю витка, в котором родился, я, возможно, взял бы больше, хотя так много было украдено, и я смог принести очень мало, кроме моих двух ножей из Паджароку, и вообще ничего с Зеленой, даже кольцо Саргасс.
Я взял две смены одежды и теплое одеяло.
Экземпляр нашей книги, которую я намеревался перечитывать в свободное время, не для того, чтобы заново выучить факты, которые мы изложили, но чтобы мягко убедить память задержаться на наших разговорах с Шелком и тех разговорах, которые я вел с Крапивой, Моли и другими о нем. Вы, читающие, не поверите, но я не думаю, что забыл что-нибудь из того, что мы с Крапивой вложили в нашу книгу, и никогда не забуду.
Три тюка нашей лучшей белой бумаги на продажу и некоторые другие ценные вещи, которые я надеялся обменять на еду.
Я боялся, что Сухожилие разбудит остальных членов семьи, особенно Крапиву, и что, увидев ее, у меня не хватит решимости уйти. Он так не сделал, но, стоя на нашей маленькой плавучей пристани, взмахнул рукой (что несколько удивило меня), а затем, хотя расстояние показалось мне слишком большим, чтобы бросить что-нибудь и попасть в цель, бросил что-то, что пролетело в полукубите от моей головы и с грохотом упало в лодку.
Это тоже удивило меня; но ничто не могло быть более похоже на него, чем попытка ранить меня, когда я не мог защитить себя; однако вскоре мне пришло в голову, что он мог бы вытащить мой игломет и убить меня. Он хотел унизить меня; как бы сильно он ни хотел убить меня, он не посмел бы стрелять. Камень или раковина (как мне показалось) лучше послужили бы его цели.
Когда я обогнул Хвост и смог надежно подвязать парус, я пошарил в трюмной воде, чтобы узнать, что это был за снаряд; там я нашел охотничий нож, наряду с луком его самое ценное имущество, все еще в ножнах из черепашьей кожи, которые он сделал для него. Я был уверен, что он, по крайней мере по его мнению, расплатился со мной; быть в долгу перед тем, кого ненавидишь,тяжкое бремя.
Нет смысла подробно описывать мое путешествие вдоль побережья до Нового Вайрона. С моей стороны было безрассудством уйти, когда я это сделал, но ничего страшного не произошло. До тенеподъема я держал баркас под короткими парусами и дремал у румпеля, еще не будучи достаточно уверенным в себе; я еще не рискнул привязать его и лечь спать, как мне предстояло потом делать почти регулярно, хотя время от времени мне приходила в голову мысль свернуть оба паруса и урвать несколько часов настоящего сна. В основном я смотрел на звезды, как и до того, как Сухожилие присоединился ко мне на Хвосте. Виток длинного солнца, в котором мы с Крапивой родились, был лишь слабым отблеском, когда его вообще можно было увидеть. В это слабое пятнышко я мог прыгнуть (как мне тогда представлялось) на посадочном аппарате, который каким-то образом был восстановлен и воскрешен. Я не мог не думать о том, как сильно мне хотелось бы туда приплыть. Перед тенеподъемом Виток длинного солнца коснется моря на юго-западе; почему бы мне не поплыть ему навстречу? Это была привлекательная идея и, когда я был достаточно сонным, казалась почти возможной.
Однажды какое-то чудовищное светящееся существо, в четыре или пять раз большее баркаса, скользнуло под ним; всем известно, что в море есть рыбы, способные проглотить ту большую рыбу, которая проглотила друга Шелка, бедную Мамелту. Потеря лодок, которые не возвращаются, обычно возлагается на них, хотя я думаю, что невнимательность и погода являются истинными виновниками, почти в каждом случае. При этом я не отрицаю, что они могут потопить лодки гораздо большие, чем мой старый баркас, или то, что иногда они так и делают.
В какой-то момент была ночь. В следующийдень.
Вот как это мне показалось. Я спал, опираясь на румпель, и не просыпался, пока свет нашего Короткого солнца не ударил мне прямо в лицо.
В одном из сундуков стояли бутылки с водой (смешанной с небольшим количеством вина, чтобы она оставалась свежей) и на корме, за мачтой, ящик с песком для костра. Я наживил крючок кусочком сушеного мяса и стал выуживать свой завтрак, который стал моим ленчем к тому времени, когда я его поймал. Если бы не висевший на поясе охотничий нож Сухожилия, то я разделал бы его и выпотрошил маленьким потрепанным перочинным ножиком, который я привез из Старого Вайрона. А так я использовал охотничий нож, смутно сознавая, что Сухожилие может спросить, был ли его нож когда-нибудь полезен, и желая сказать ему, что был; такие жесты стали привычкой, хотя и бесполезной. Это был хороший нож, сделанный здесь, на Синей, кузнецом Уткой из одного стального бруска; у ножа было лезвие, короткая гарда и рукоятка. Я помню, что заметил, насколько острым он был, и понял, что луковичное навершие может быть почти так же полезно для удара, как лезвие для резки. Сейчас у меня есть азот Гиацинт (запертый и хорошо спрятанный); но я бы скорее предпочел получить обратно нож Сухожилия, если бы он дал его мне во второй раз.
Здесь, в не имеющем выхода к морю Гаоне, людям показалось бы странным, что мы, пришедшие из города, настолько далекого от любого моря, что слышали только слухи о нем, построили наш новый город на побережье. Но вначале Вайрон был городом на берегу озера, и именно озеро Лимна покинуло Вайрон, а не Вайрон покинул озеро. Когда мы приземлялись здесь, нам показалось естественным направить наш посадочный аппарат к берегу нашего залива, так как мы думали, что вода, которую мы видели, была питьевой и могла быть использована для орошения. Конечно, мы были разочарованы. Но море дало нам пищу в изобилиигораздо больше, я думаю, чем могло бы дать самое большое озеро. Что еще более важно, оно было для нас лучше любой дороги, позволив нам перемещаться самим и перевозить наши товары быстрее и лучше, чем когда-либо могли вьючные мулы или фургоны. Гаон также благословлен своей холодной, чистой рекой Нади; но я не верю, что Новый Вайрон променял бы на нее море.
Когда, после безуспешных попыток заняться сельским хозяйством, мы с Крапивой решили построить нашу фабрику, было очевидно, что нам нужно иметь место, куда можно было бы сплавлять бревна. Мы бродили взад и вперед по берегу в поисках подходящего места, пока наконец мне не пришло в голову, что мы никогда не найдем его, если будем искать на суше место, куда можно было бы сплавлять бревна по морю. Именно тогда я построил нашу первую лодку, нечто вроде остроконечной коробки с одной до смешного короткой мачтой и склонностью дрейфовать под ветром, что было бы довольно забавно, если бы не было так серьезно. В конце концов Тамаринд, чей муж был торговцем рыбой и которая, следовательно, кое-что знала о рыбаках и их лодках, показала мне, как установить шверт, который при необходимости можно опустить в воду, а на мелководье поднять. После этого, с более высокой мачтой, выдвинутой вперед, мы использовали эту квадратную маленькую лодку в течение многих лет.
Вот так мы впервые высадились на Ящерице. Там уже была рыбацкая деревня (если четыре очень скромных коттеджа составляют деревню) в глубине Восточного Залива, который, по нашим представлениям, был далеко не лучшей частью острова. Мы, при поддержке Пролокьютора, объявили своим Тор и все, что находилось к западу от него; и так как никто другой не претендовал на эту землю, мы ее получили. Почва бедная и песчаная (за исключением нашего сада, где она улучшена кухонными отходами); но есть Тор с его родником, который дает нам воду для питья и вращает колеса нашей лесопилки, и Залив Хвоста, более чем наполовину защищаемый Хвостом, в который дровосеки привозят нужные нам бревна.
Я все это вижу, когда пишу. Я думаю, что мог бы нарисовать хорошую карту этого места на бумаге, показав, где стоят дом и фабрика, Тор, Западная Нога и все остальное; но что толку от такой карты? Какой бы точной она ни была, она не может привести меня туда.
Это было хорошее место для нас, и много места для обдирания коры и обрубки бревен, которые мы вытаскивали с помощью блока и снастей, хотя и несколько опасное, потому что далекое от города. Я не должен забывать, что близнецы теперь старше. Между рождением и двадцатью годами, годнеобъятность.
Вскоре после того, как я прикончил рыбу, солнце оказалось прямо над головой. Я никогда полностью не привыкну к солнцу, которое движется по небу. Мы говорим здесь о Длинном солнце, которое мы оставили, и об этом Коротком солнце, к которому пришли; но мне кажется, что различие, обусловленное изменением формы, невелико, в то время как различие между этим солнцем, которое движется, и тем, которое не движется, является глубоким. Дома та часть солнца, которая была прямо над головой, всегда казалась ярче; на востоке и западе оно было менее ярким, и чем дальше вы смотрели, тем тусклее оно становилось. В полдень солнце здесь выглядит довольно похоже; но Длинное солнце неподвижно и, кажется, говорит о бессмертии человеческого духа. Это Короткое солнце хорошо названо; оно ежедневно говорит о преходящей природе всего, что видит, рисуя для нас образец человеческой жизни: вначале оно прекрасно и становится все сильнее, так что мы не можем не верить, что все будет продолжаться так, как началось; но оно теряет силу с того мгновения, как становится сильнее всего.
Что толку в его восхождении и господстве, когда весь его жар не может остановить его неизменного упадка? Авгуры здесь (такие, какие есть) все еще лепечут о бессмертном духе в каждом человеческом существе. Никакая доктрина не может быть менее убедительной. Подобно некоторым семенам с посадочных аппаратов, она была выращена под другим солнцем и едва может цепляться за существование в свете этого. Я проповедую ее, как и все остальные, но никто не верит в нее меньше меня.
Когда я уплыл из дома, то пообещал себе, что к полудню пришвартуюсь у причала в Новом Вайроне, полагаяили по крайней мере надеясь,что западный ветер продержится. Он слабел с середины утра, и пока я мыл вилку и маленькую красно-коричневую тарелку, он совсем исчез. Я лег в тени под палубой и заснул.
Не прошло и двух часов, как я проснулся. Тень от грота была немного больше и слегка сдвинулась; в остальном все было по-прежнему. Полминуты баркас поднимался на ладонь над маслянистой водой, а затем полминуты опускался. На полпути к горизонту одна из морских птиц со змеиной шеей скользила по воде, охотясь на рыбу; существо, способное парить почти до звезд, редко поднималось выше ушей осла.
И только тогда, когда я по-настоящему выспался, на меня свалилась вся тяжесть моего решения. Руководители (самозваные, вы можете быть уверены), пришедшие поговорить с нами, верили (или делали вид, что верят), что мое отсутствие в семье, в доме и на фабрике, которые мы с Крапивой построили вместе, будет лишь временным, как поездка в Трехречье. Я без труда обнаружу местонахождение Паджароку, сяду на посадочный аппарат, точно так же, как мы сели на тот, который доставил нас сюда, и снова вернусь на Виток длинного солнца, найду Шелка (опять же без труда), легко уговорю его сопровождать меня, раздобуду образцы кукурузы и других семян, узнаю все, что смогу, об изготовлении того и этогоили еще лучше, найду кого-нибудь опытного, кто поедет с намии вернусь домой. Они говорили об этом как о чем-то таком, что при небольшой удаче может быть достигнуто за несколько месяцев. В тот день на баркасе я понял, что с таким же успехом мог бы добровольно лететь на Зеленую, размахивая руками, и уничтожить там всех инхуми. Одно будет не сложнее другого.
Чудовищность клятвы, которую я так легкомысленно дал на Хвосте, еще не схлынула, и не схлынет до тех пор, пока мы с Бэбби не поплывем одни на север вдоль побережья. Если бы мне удалось добраться до Нового Вайрона, я бы отправился к Кабачку и остальным и заявил бы, что передумал, вернулся бы на баркас и сразу же отплыл бы на Ящерицу. Но я не мог ни отказаться от своего поручения, ни продолжать его. Рифы и скалы материка неподвижно ждали слева от меня. Горизонт убегал от моих глаз по правому борту. Ничто не двигалось, кроме белой птицы, которая медленно и печально летала взад и вперед; она казалась такой усталой, что каждый раз, когда поднимались два крыла, я чувствовал, что она вот-вот упадет в море. И еще двигалось Короткое солнце, ползло к пустому горизонту так же безостановочно, как каждый человек ползет к своей могиле.
Глава втораяВ ШТИЛЬ
Ничего не делатьэто талант, которого у меня нет. Я знаю нескольких людей, которые обладают им в превосходной степени, например один из моих здешних писцов. Они могут, если захотят, сидеть или даже стоять часами без дела и без мыслей. Их глаза открыты, и они видят виток перед собой, но видят его только так, как видят глазки картофеля.
Серьезно, владельцы глаз воспринимают виток, но он ничего не значит для них. Шелк однажды сказал, что мы подобны человеку, который видит только тени и думает, что тень быкаэто бык, а тень человекаэто человек. Эти люди наоборот. Они видят человека, но видят его как тень, отбрасываемую листьями ветки, колеблемой ветром. Или, по крайней мере, они видят его таким, если он не кричит на них или не бьет их.
Я никогда не бил писца, о котором упоминал (его зовут Хуп), хотя и испытывал сильное искушение. Пару раз я кричал на него или спрашивал, что он написал до того, пока чернила еще не высохли на его пере. Но я никогда не спрашивал, как он может ничего не делать и как я могу научиться этому, на случай, если снова окажусь один в лодке на безветренном море. Я должен.
На такой лодке, как баркас, всегда найдется с полдюжины мелких дел. Стоячий такелаж надо подтянуть здесь и там, хотя это просто. Может быть, стоит наклонить мачту немного большеили немного меньше. В трюме не так много воды, но то, что есть, можно удалить, приложив небольшие усилия. Гарпун и моток лески, небрежно уложенные Шкурой два дня назад, могут быть уложены более аккуратно, и они займут немного меньше места. Один за другим я находил их, делал и старательно искал еще; я вынимал те немногие вещи, которые упаковал, и перекладывал и переупаковывал ихвсе, кроме нашей книги.
Закончив, я уселся, взял книгу, нашел путешествие Шелка к озеру Лимна с Синелью и стал читать о плакате, который они там видели, и о том, как он расстался с Синелью, которая нарисовала его портрет цветными мелками, как только он ушел,все это было написано аккуратным и почти каллиграфическим почерком моей жены.
Как долго и усердно она трудилась, делая копию за копией, пока не сделала шесть экземпляров, хотя несколько человек требовали еще, и несколько других скопировали те, которые она сделала раньше (и, с самой дикой развязностью, сократили рукопись, одновременно добавив комментарии, причем их комментарии не всегда просто отличить от текста, а иногда вообще невозможно). Тогда онаты, моя дорогая,хотя уже и потратила большую часть года, чтобы удовлетворить то, что должно было казаться ей простой прихотью (как, впрочем, иногда и мне), начала и, тяжело поработав, наконец закончила вот этот седьмой самый прекрасный экземпляр, который с гордостью подарила мне.
Меня так и подмывало оставить его дома. Не потому, что я не любил еголюбил, и почти наверняка любил слишком сильно; ни один человек не может быть настолько уверен в своем здравомыслии, чтобы позволить себе расточать на простой неодушевленный предмет страстную привязанность, которую каждый хороший человек в какое-то время испытывает к другому человеку. Любя его, я знал, что несу его навстречу смертельной опасности, когда решил отвезти его на Виток длинного солнца и подарить Шелку. Так оно и оказалось; я чуть не потерял его уже тогда, и он не остался со мной надолго. Я могу только сказать, что с самого начала знал о риске, решил встретить его с открытыми глазами, и очень этому рад.
Да, риск оправдался, и где Крапива, которая будет делать копию за копией начатого мной отчета о моих путешествиях, опасностях и счастливых побегах, этой «Книги Рога»? Но вы, конечно, должны подумать, что я отвлекся, оставил прежнего себя и наш неподвижный баркас далеко позади.