Понятия не имею. Неужели ты можешь пойти и повидаться с ним сегодня вечером, патера? Это было бы великолепно! Майтера Мята должна знать.
Шелк кивнул:
Ты сказала, что она в мантейоне и ждет, когда огонь догорит. Сходи и спроси ее, пожалуйста, когда будешь помогать ей чистить алтарь. Я поговорю с тобой через несколько минут.
* * *
Глядевшая на них из окна киновии, майтера Роза удовлетворенно хмыкнула, когда они разделились. Опасность была совершенно реальной, сколько бы майтера и патера не обманывали себяона могла сделать ему кое-что мерзкое, а он мог поступить с ней несравнимо хуже. Целомудренная Ехидна ненавидела дела такого рода, ослепляя всех, кто поддался искушению, как ослепила ее. Временами майтера Роза, стоя на коленях перед изображением ее дочери, Сциллы, чувствовала, что она сама Ехидна, Мать Богов и Императрица Витка.
Ударь, Ехидна. О, ударь!
* * *
Было уже достаточно темно, и Шелк, не желая удариться о дверь, зажег неясный свет в одном из уголков своей спальни, комнате над кухней, бывшей кладовке, которую старый патера Щука очистил для него после приезда. (Шелк был не в состоянии заставить себя перенести свои вещи в более удобную комнату Щуки и выбросить или сжечь выцветшие портреты родителей старика и его потрепанную, слишком маленькую одежду.) При слабом свете Шелк переоделся в сутану похуже. Воротник и манжеты были съемные, чтобы их можно было легче и более часто стирать. Он снял их и оставил в ящике рядом со своим единственным запасным комплектом.
Что еще? Он поглядел в зеркало; нужно чем-то прикрыть непокорные золотистые волосы. У него есть широкая соломенная шляпа, которую он надевал сегодня утром, когда крыл дранкой крышу, и черная скуфейка с голубой отделкой, которую патера Щука носил в самые холодные дни. Шелк решил надеть обе; широкая шляпа отбросит сильную тень на его лицо, но ветер может ее сдуть. Скуфейка великолепно подходит, если надеть ее под шляпу, и еще немного скроет лицо. Неужели именно это чувствуют люди, вроде Гагарки? Когда готовятся к грабежу?
Майтера Мрамор сообщила, что майтера Мята назвала полдюжины мест, в которых может появиться Гагарка; все они были в Орилле, самой худшей части четверти. Его могут ограбить или даже убить, хотя он не собирался сопротивляться. Только бы Кровь не увидел его
Шелк пожал плечами. Дом Крови должен стоять где-то на Палатине; Шелк не мог представить себе, что человек, ездящий в личном поплавке, может жить где-то еще. После наступления темноты Палатин наводняют гвардейцы: пешие, конные и в бронированных поплавках. В этой четверти каждую ночь банды взломщиков вламываются в дома, но не там. Там это невозможно.
Тем не менее необходимо это сделатьи именно сегодня ночью; и он не мог придумать что-нибудь другое.
Он покрутил пальцами четки, потом убрал их в карман, снял серебряную цепь и полый крест Паса, почтительно положил их перед триптихом, завернул в два чистых листа бумаги и убрал в маленький потрепанный пенал, которым пользовался в схоле; пенал он спрятал в большом внутреннем кармане сутаны. Ему может понадобиться оружие; и почти наверняка понадобится какое-нибудь орудие для взлома.
Он спустился в кухню. Что-то слабо зашевелилось в вонючем ведре для отходов, стоявшем в углу: крыса, несомненно. Шелк напомнил себе, не в первый раз, что должен попросить Рога поймать змею, которую можно приручить.
Скрипнув кухонной дверью, он опять вышел в сад. Уже было почти темно, и не будет видно ни зги, когда он доберется до Ориллы, в восьми улицах отсюда. Послеполуденный дождь прибил пыль, и воздух, более холодный, чем последние несколько месяцев, был чист и свеж; возможно, наконец-то наступит осень. «Я должен быть усталым»,сказал себе Шелк, но тем не менее не чувствовал усталости, открывая боковую дверь мантейона. Неужели Внешний действительно хочет этого? Чтобы он бросился в битву? Если так, его служение действительно радость!
Огонь на алтаре погас, мантейон освещали только серебряное свечение Священного Окна и скрытое пламя масляной лампы из синего стекла, стоявшей между ног Ехидны,лампы майтеры Роза, в которой горело дорогое пахучее масло, чей аромат разворошил его память.
Хлопнув в ладоши, он зажег последние еще работающие огоньки и стал шарить в тенях в поисках топорика с длинной рукояткой и узким лезвием, которым он раскалывал черепицу и вбивал кровельные гвозди. Найдя его, он проверил кромку (которую так старательно точил сегодня утром) и заткнул рукоятку за пояс.
Потом, пройдясь вперед и назад и дважды попробовав сесть, он решил, что так дело не пойдет. В кладовке палестры была ржавая пила; можно было укоротить рукоятку, но тогда топорик стал бы менее полезным инструментом и, конечно, намного менее полезным оружием.
Опять порывшись в кладовке, он нашел веревку, которой перевязывал связку дранки, чтобы та не упала с крыши, тонкий шнур, сплетенный из черного конского волоса, старый и растянутый, но еще прочный. Сняв сутану и тунику, он обмотал веревку вокруг пояса, связал концы и просунул рукоятку топорика через несколько витков.
Опять одевшись, он вышел в сад, где бродячий бриз, игравший с запахами еды, готовящейся в киновии, напомнил ему, что в это время он обычно готовит себе немудреный ужин. Шелк пожал плечами, пообещав себе, что, вернувшись, устроит настоящий пир. Помидоры, которые собрали с куста зелеными, еще не дошли, но он нарежет их и поджарит в масле. И еще хлеб, напомнил он себе, который можно полить горячим масломоно смягчит его и придаст пикантный вкус. У него потекли слюнки. Можно соскрести остатки гущи, которой он так долго пользовался, со стенок и дна горшка и еще раз сварить свежий кофе. А закончить яблоком и последним кусочком сыра. Настоящий праздник! Он вытер губы рукавом, устыдившись своей жадности.
Закрыв и аккуратно заперев боковую дверь мантейона, он осторожно проскользнул мимо окна киновии. Майтера Мрамор и майтера Мята не будут задавать вопросов, даже если увидят, как он уходит, но майтера Роза, не колеблясь, подвергнет его перекрестному допросу.
Дождь закончился, без всяких сомнений; он шел не больше часа, а фермерам нужно по меньшей мере несколько дней дождливой погоды. Торопливо идя по Солнечной улице, на этот раз на восток, от рынка, Шелк изучал небо.
Тончайшие золотые нити еще сверкали там и здесь среди скользящих по ветру облаков; край поднимающейся чернильно-черной тени обрывал их одну за другой. Пока он смотрел, они все погасли; небоземли, парившие за длинным солнцем как стая призраков, ярко светились во всей своей красоте и величии: сверкающие озера, колеблемые невидимым ветром леса, клетчатые поля и светящиеся города.
Ламповая улица привела его в Ориллу, являвшуюся краем озера в то время, когда Вайрон был молод. Вот эта крошащаяся стена, наполовину скрытая навесами, когда-то была оживленным причалом, а эти темные и неуклюжие старые зданияскладами. Несомненно, здесь были засолочные цеха, канатные мастерские и прочие вещи; но все эти непрочные постройки исчезли перед последним кальде: сгнили, упали и, в конце концов, были растащены на дрова. Даже сорняки, которые появились на их месте, высохли, и в подвале каждого разрушенного дома из коркамня обосновалась таверна.
Услышав злые голоса, которые доносились из ближайшей из них, Шелк спросил себя, почему кто-то ходит туда. Какую жизнь ведут пятьдесят или сто мужчин и женщин, предпочитающих такие места? Вселяющая ужас мысль.
Он остановился у верхней площадки лестницы, чтобы разобраться в рисунке мелом на мрачной стене рядом с собойсвирепая птица с распростертыми крыльями. Орел? Только не с такими шпорами. Боевой петух наверняка; и как раз «Петух» был одним из мест, предложенных майтерой Мята; таверна (так сказала майтера Мрамор), которую, как она помнит, упоминал Гагарка.
Крутые сломанные ступеньки пахли мочой; Шелк, задержав дыхание, спустился вниз, двигаясь на ощупьслабое желтое сияние, лившееся из открытой двери, почти не помогало. Остановившись прямо перед дверным проемом, он оперся спиной о стену и оглядел низкую комнату. Похоже, никто не обратил на него ни малейшего внимания.
Помещение оказалось больше, чем он ожидал, но мебели было не так много. Там и сям стояли несуразные столы из сосновых досок, обособленные, но окруженные креслами, стульями и скамьями, тоже неортодоксальными, на которых развалилось несколько молчаливых фигур. Коптили отвратительные свечи, закопченный воск капал с них на некоторые (хотя и не на все) столы, зелено-оранжевый лампион с изорванным абажуром раскачивался под потолком в середине комнаты, трепеща, казалось, от пронзительных злых голосов, раздававшихся под ним. Спины сгрудившихся зрителей закрывали то, что там происходило.
Поцелуй меня в зад, ты, шлюха!закричала женщина.
Выскочи из своей юбки, дорогуша, и, могет быть, она так и сделает,предположил мужской голос, слегка невнятный из-за пива, чье быстрое шипение выдавало присутствие в нем бледно-коричневого порошка, называвшегося «ржавчина».
Взрыв смеха. Кто-то ударил по столу, раздался грохот бьющегося стекла.
Эй! Эй!Быстро, но не торопливо, огромный человек, настоящий великан, с отвратительными шрамами на лице, пробрался через толпу, держа в руке старую кеглю.НАРУЖУ, сейчас же. НАРУЖУ!Зрители расступились, явив двух женщин в грязных платьях с растрепанными волосами.
Наружу ее!завизжала одна из женщин.
НАРУЖУ, обе.Великан умело схватил визжащую женщину за воротник, почти нежно стукнул ее кеглей и толкнул тело к двери.
Один из зрителей шагнул вперед, поднял руку и указал на вторую женщину, которая, как показалось Шелку, была слишком пьяна, чтобы стоять.
Ее, тоже,твердо сказал великан с кеглей непрошеному защитнику.
Тот покачал головой.
Ее, тоже! И ты!Великан, на голову выше зрителя, навис над ним.НАРУЖУ!
Сверкнула сталь, и мелькнула в воздухе кегля, падая на голову. В первый раз за всю жизнь Шелк услышал отвратительный хруст ломающихся костей, за которым последовал высокий резкий треск игломета, как будто щелкнул детский кнут. Игломет (Шелк мгновенно решил, что выстрелили из игломета) взлетел в воздух, и один из зрителей рухнул на пол.
И прежде чем Шелк сообразил, что делает, он уже стоял на коленях перед упавшим человеком, а четки качались в воздухе на полдлины, раз за разом рисуя знак сложения.
Я приношу тебе, сын мой, прощение от имени всех богов. Вспомни слова Паса
Он еще жив, приятель. Ты авгур?Это был великан с изрезанным шрамами лицом. Его правая рука кровоточила, темная кровь сочилась через грязную тряпку, которую он плотно прижимал к порезу.
Во имя всех богов ты прощен навсегда, сын мой. Я говорю о Великом Пасе, Божественной Ехидне, Жгучей Сцилле
Выбрось его наружу,рявкнул кто-то; Шелк не мог сказать, имел ли тот в виду мертвеца или его самого. Мертвец кровоточил меньше, чем великан, ровная неприметная струйка из правого виска. Тем не менее он, безусловно, был мертв; Шелк, проговаривая Последнюю Формулу и махая четками, проверил левой рукой пульс и не нашел его.
Его друзья позаботятся о нем, патера. Больше с ним ничего не случится.
Два друга мертвеца уже взяли его за ноги.
и могучей Сфингс. А также во имя всех младших богов.Шелк заколебался. В Формуле этой строчки не было, но разве эти люди поймут? Не все ли им равно? Прежде чем встать, он закончил шепотом:Внешний тоже прощает тебя, сын мой, независимо от того, сколько зла ты сделал в жизни.
Таверна была почти пуста. Человек, которого ударили кеглей, стонал и дергался. Пьяная женщина стояла на коленях перед ним, в точности так же, как Шелк стоял на коленях перед мертвецом; опираясь одной рукой о грязный пол, она покачивалась даже в таком положении. Не было ни следа игломета, взлетевшего в воздух, ни ножа, которым орудовал раненый.
Хочешь красную наклейку, патера?
Шелк покачал головой.
Конечно хочешь. За мой счет, за то, что ты сделал.Великан обмотал жгутом тряпку на ране и ловко завязал тугой узел левой рукой и зубами.
Мне нужно кое-что узнать,сказал Шелк, возвращая четки в карман,и я бы хотел этого намного больше, чем бесплатную выпивку. Я ищу человека по имени Гагарка. Он здесь? Можешь ли ты сказать, где я могу найти его?
Великан ухмыльнулся, показав дыру из двух недостающих зубов.
Ты сказал Гагарка, патера? Я знаю не слишком много людей с таким именем. Ты должен ему деньги? Откуда ты знаешь, что яне Гагарка?
Потому что я знаю его, сын мой. Его внешность, должен я сказать. Он почти такой же высокий, как и ты, с маленькими глазами, тяжелой челюстью и большими ушами. И, как мне кажется, он лет на пять-шесть моложе тебя. Каждый сцилладень он приходит на наши жертвоприношения.
Он был здесь.Великан, казалось, уставился в самый темный угол комнаты, потом, внезапно, сказал:Да, Гагарка еще здесь, патера. Ты же не говорил мне, что видел, как он ушел?
Нет,начал Шелк.Я
Там.Великан указал на угол, где одинокая фигура сидела за столом, ненамного большим, чем его стул.
Спасибо тебе, сын мой,громко сказал Шелк. Он пересек комнату, огибая длинный грязный стол.Гагарка? Япатера Шелк, из мантейона на Солнечной улице.
Спасибо за что?поинтересовался человек, которого назвали Гагаркой.
За то, что ты согласился поговорить со мной. Ты просигналил ему каким-то образомя полагаю, махнул рукой или что-то в этом роде. Я не видел, но, очевидно, ты должен был это сделать.
Садись, патера.
Другого стула не было. Шелк принес табурет от длинного стола и сел.
Тебя кто-то послал?
Шелк кивнул:
Майтера Мята, сын мой. Но я хочу, чтобы ты понял меня правильно. Я пришел не для того, чтобы оказать услугу ей или тебе, кстати. Майтера оказала мне услугу, сказав, где найти тебя, и я пришел попросить тебя об еще одной, сын мой. Исповедать.
Думаешь, я нуждаюсь в этом, а, патера?В голосе Гагарки не было и следа юмора.
У меня нет возможности узнать это, сын мой. А ты как думаешь?
Гагарка, похоже, задумался:
Могет быть, да. Могет быть, нет.
Шелк кивнулпонимающе, он надеялся. Оказалось, что он очень нервничает, разговаривая в темноте с крепким бандитом, выражение лица которого он не в состоянии увидеть.
Великан с раненой рукой поставил перед Шелком на удивление изысканный стакан:
Лучшее, что у нас есть, патера.Он вернулся к стойке.
Спасибо тебе, сын мой.Повернувшись на табурете, Шелк посмотрел назад; под лампионом больше не было ни раненого, ни пьяной женщины, хотя он не слышал, как они ушли.
Майтера Мята любит тебя, патера,заметил Гагарка.Иногда она рассказывает о тебе кое-что. Вроде того случая, когда ты налетел на эту бабу-кошачьемясо, разозлившуюся на тебя.
Ты имеешь в виду Ложнодождевик?Шелк почувствовал, как краснеет, и внезапно обрадовался, что Гагарка не может хорошо разглядеть его.Это прекрасная женщинадобрая и по-настоящему религиозная. Боюсь, я торопился и повел себя бестактно.
Она действительно вывалила на тебя всю корзину?
Шелк печально кивнул:
Самое странное, что потом я нашел кусок э кошачьего мяса, кажется ты так назвал его, обмотавшийся вокруг шеи. Он ужасно вонял.
Гагарка негромко засмеялся глубоким приятным смехом, и Шелк почувствовал, что парень ему нравится.
Тогда я решил, что меня глубоко унизили,продолжал Шелк.Это случилось в фелксдень, и я встал на колени и поблагодарил богиню, что моя бедная мать не дожила до этого дня и не услышала об этом. Я думал, видишь ли, что она бы ужасно огорчилась, как и я тогда. Сейчас я понимаю, что она бы только слегка поддразнила меня.Он глотнул из изящного маленького стакана, стоявшего перед ним; вероятно, бренди, решил он, и к тому же хорошее.Я бы дал Ложнодождевик раскрасить меня голубой краской и протащить через всю Аламеду, если бы это вернуло мою маму назад.
Я никогда не знал свою мать, и майтера Мята заменила мне ее,сказал Гагарка.Я обычно называю ее такона разрешаеткогда мы наедине. Пару лет я вообще так и думал. Она сказала тебе?
Майтера Мрамор сказала что-то похожее,покачал головой Шелк и добавил:Боюсь, я не обратил на это никакого внимания.
Нас, мальчиков, вырастил Старик, и он с нами не сюсюкался. Этосамый лучший способ. Я видел много таких, которых вырастили иначе, и я знаю.
Я уверен, что знаешь.
Очень часто я говорил себе, что должен воткнуть в нее мой нож и избавиться от нее, а также от ее слов в моей башке. Знаешь, что я имею в виду?
Шелк кивнул, хотя не был уверен, что крепкий мужчина по другую сторону стола заметил это.
Мне кажется, даже лучше, чем ты сам. Я знаю, что на самом деле ты не причинишь ей зла. А если причинишь, то не по этой причине. Я даже наполовину не так стар, как патера Щука, и не обладаю даже десятой частью его мудрости, но это я знаю.
Я бы не поставил на это хорошие денежки.