Или того, что адмирал Парамонов принимал за посадочную площадку, поскольку об истинном предназначении нашлепки флармии не распространялись. Впрочем, этот вариант был не хуже всех прочих. Он, по крайней мере, имел вполне человеческий смысл.
А может быть, не имел, поэтому машина адмирала садиться не стала. Снизилась, приблизилась, насколько это возможно, и оставила на бугристой поверхности двоих людей. Едва они коснулись босыми ногами оранжевого желе, в кабине адмиральского коптера возник фантомный флармий.
Иван Шар-рганов, стражн, истинное-верное,возвестил он. Курсан Веранд. Тр-ребовательное исполненность. Мной, Лазурный Флармитрой, пр-ринятие есть!
Сильвио Парамонов с сомнением посмотрел на флармия. Эта особь и близко не напоминала того Лазурного Флармитроя. Другое расположение дыхалец и псевдощупалец, другая форма фиолетовых пятен. Или его зачем-то водят за нос, или Лазурный Флармитрой был не именем, а кастой, должностью, функцией либо чем-то другим, неизвестным и непонятным. Впрочем, с этим пусть разбираются ксенологи. Жертва принята, и это главное.
Фантом с чавканием схлопнулся. Адмирал махнул рукой, и движок взвыл, набирая обороты. Оказаться подальше от крейсера флармиев,вот чего сейчас хотелось Парамонову больше всего. Пилот коптера полностью разделял его желание.
А еще им обоим хотелось сдохнуть.
* * *
Шум винтов коптера стих, и люди остались на площадке в одиночестве. Осенний ветер мерзко холодил голую кожу. Уничтожение всех покровов, включая растительность на теле, было одним из требований «протоколия».
Тварей стыдиться нечего, а вот на Веранду капитан-бомбардир смотреть избегал. Надеялся, что и она на него сейчас не смотрит.
Черт бы со всем этим, но погода подкачала. Хотя какое дело флармиям до комфорта смертника?
Иван сложил руки на груди и сел где стоял: прямо в оранжевое желе, неожиданно теплое, словно бы даже ласковое, вкусно пахнущее ванилью и корицей.
Ты только дождись меня, дядь Вань,прозвучал голос Вероники. Не поворачиваясь, Шарганов пожал плечами.
Нас вместе не выбросит,объяснила девочка. Вообще-то взрослые попадают в иные миры. В соответствии со своими склонностями, заслугами и устремлениями.
Последнюю фразу она произнесла немного странно, словно цитируя кого-то.
Но мы вместе, потому тебя, скорее всего, выбросит на полдороге. Вселенная еще в процессе становления, у многих экспериментов бывает сбой
Эти слова тоже прозвучали как-то по-взрослому, по-учительски. Вероника, сама заметив это, хмыкнула и дальше продолжала своим обычным голосом:
Я такое уже видела. В первый раз пришлось долго собирать тех, кто оставил свои тела вместе со мнойтуристов, маму, отчима Хорошо, что все меня тогда дождались, их же расшвыряло по разным пространствам!
А тебя куда? спросил Иван, просто чтобы не сидеть молча.
Да как и в прошлый раз: Серая галактика, звезда Ржавый Гвоздь, восьмая орбита! По-прежнему не оборачиваясь, не видя Веронику, он почувствовал, что она небрежно махнула рукой. Пятый от Всемирной оси угловой конус, сто тринадцатый вектор. Там еще такая маленькая планетка есть, прозрачно-синяя, а на ней квадратная каменная площадка, и по краям два фонаря, знаешь, старинного вида, на чугунных узорчатых столбах Ты не парься особо, все равно взрослые в этом ни бум-бум!
Иван сумел улыбнуться.
Только, главное, сам с места не пытайся трогаться,деловито продолжила она. Даже если сумеешь отыскать Землю, то все равно увидишь пустой каменный шар. А тебя там вообще не увидят, мы для тех землян будем ну, как бы прозрачны.
Оранжевая жижа шагах в десяти впереди вдруг с влажным хлюпом выбросила толстую ложноножку, потом вторую, третью Извиваясь подобно безглазым червям, ложноножки сплелись в подобие арки. Внутренность арки мерцала.
Вход Флармии призывали их внутрь.
Нет уж, ребята. Мы жертвы, наклонение страдательное. Сами, если нужно, перемещайте.
Обратной дороги нет, но есть просто Дорога,заторопилась Веранда. На ней можно встретить кого хочешь и прийти куда угодно. Или прилететь. Я уже привыкла летать на синем клипере. У меня был с собой бумажный, сейчас его отобрали, конечноно есть корабли, которые потерять нельзя: он все равно из лучей Мирового Света построен! И вообщев кораблях не бывает зла, ни в каких
Она говорила что-то еще, но слушать ее вдруг сделалось невмоготу.
Так и буду сидеть,сообщил капитан-бомбардир: не девочке, а в пространство.
И вдруг вскочил, потому что тело словно плазменным ударом ожгло. Рядом коротко вскрикнула Вероника, тоже вскакивая.
Хозяевам надоело ждать, и они проявили настойчивость.
Да чтоб вам пусто!.. заорал Иван и, высоко подбрасывая колени, побежал к арке.
* * *
В корабле их сразу разделили.
Полета на Фларм Иван не запомнил. В памяти его осталась затянувшая вход мембрана и его искаженное отражение в ней. Голый, испуганный человечек, заляпанный неровными фиолетовыми пятнами, с неприлично торчащими в стороны ушами. Курсант-первогодок после прививок, честное слово, ровесник Вероники, только куда глупее и трусливей! Растопыренные уши остались последним, что бросилось ему в глаза, прежде чем наступила темнота.
Ослепительный свет!
Густой медово-миндальный дух!
Неслышный, внутри черепной коробки заключенный грохот!
Капитан-бомбардир очнулся, сел и огляделся. Его окружали ставшие за время службы привычными и почти родными стены реакторного зала «Землепроходца Семёна Дежнёва». Реактор и прочее оборудование флармии сняли, и со стен глядели на просторный пустой зал слепые сейчас экраны оперативного мониторинга. В одном месте стену вскрыли, и сейчас там мерцала уже знакомая Ивану мембрана входа.
Сам Иван находился в середке липкой оранжевой подушки, рядом, приходя в себя, поднималась на ноги Веранда. А вокруг стоялиили восседали, черт его разберет, как возможно выразиться про помесь слизня с насекомым! несколько флармиев самого отвратного вида. Охрана, или чего там требовал «Протоколий» жертвоприношения?
Их. Сейчас. Убьют!
Ужас близкой и неминуемой гибели лишь теперь по-настоящему добрался до капитан-бомбардира. Кишки скрутила судорога, замутило, и Ивана вырвало вчерашним завтраком. «Не так долго и летели»,отметила та часть сознания, которая не билась сейчас в конвульсиях, не выла от смертной тоски, не корчилась от стыда перед девчонкой, странно спокойной.
Оранжевая жижа под ногами равнодушно впитала в себя рвоту и снова стала глянцевой, блестящей.
Флармии охраны или чего-то там иного вдруг захлюпали, пуская пузыри, тонко засвистели. Вокруг помутнело, затуманилось. Запахло чем-то знакомым, растительным. То ли укропом, то ли тмином. Иван вдохнул сгустившийся воздух, и тоска развеялась, стало хорошо и весело!
Великость доли напитание Первое Яйцо,сообщил новый, незнамо откуда явившийся флармий, немного иной, более толстый и солидный,надлежание встр-реченность радовать!
Толмач, сообразил Иван и хихикнул: Ага! Я радуюсь. Та-ак радуюсь, гы-ы!
Действительно, что может быть почетнее, чем послужить пищей Первому Яйцу! Неизвестно, что флармии имеют в виду, и плевать.
Толстый флармий надулся еще больше, проникся, видать, радостью пленника, и обрадовался сам.
А вас никуда не выбросит,вдруг сказала Вероника без страха, но с удивлением. Бесцветные Волны принимают на гребень только тех, кто мог вырасти в своих мирах. А вы вы же там, у себя не растете! На нее веселящая отрава то ли не действовала, то ли подействовала вот так, совсем иначе, чем на Ивана. Вас сразу затянет в Абсолютное Ничто!
Лишь сейчас в голосе девочки прозвучал испуг.
Охрана взвыла и забулькала громче, запахи кухни стали плотнымитолько режь, и через мембрану входа полезло в реакторный зал несусветное Нечто. Огромное тело, испещренное фиолетовым, сиреневым, лиловым, разделенное перетяжками, как царица термитов, и маленькая головка на переднем конце.
Первое Яйцо! возвестил толстый.
Кожа Первого Яйца натягивалась и бугрилась, под ним непрестанно происходило какое-то отвратительное движение. Не будь Иван столь рад и горд оказанной ему великой честью, его непременно снова стошнило бы. Но он лишь заулыбался и спросил толмача:
Нас убьют как?
Жер-ртвение форр,охотно откликнулся толмач,мыслительный пр-ридаток отделением!
Не бойся, дядь Вань,поспешно зашептала Вероника. К нам на астероиды один прилетел с дырой вместо сердца, целый день так ходил А другой вообще ну, что остается от человека, если у него под ногами лопается тяжелая мина?.. Но все сползлось, срослось! Ты только не бойся
Им отрежут головы, сообразил плывущий на волнах эйфории капитан-бомбардир. Им отрежут головы, и кровь их прольется на пол реакторного зала.
Иван засмеялся. Флармии ничего не нашли и не поняли! То, к чему готовился экипаж «Дежнёва», свершится.
В кораблях не бывает зла. Но и добро они несут не всякому.
«Землепроходец Семён Дежнёв» был не мегадестройером, а мегабрандером. Они шли в самоубийственную атаку, а для надежности, в случае гибели экипажа, запалом послужила бы их кровь. Антивещества в магнитных ловушках корабля хватит, чтобы превратить систему Фларма в ничто!
В воздухе проявилось тонкое лезвие, поплыло к Ивану Шаргановуи он захохотал еще громче.
Андрей Бреусенко-КузнецовСтатуя Командора
1
Взламывать оковы пришлось силой мысли. Небыстрое занятие, к тому же отождествление с отмычкой здорово притупляет ум. Провозившись более суток, освободил непослушные руки, снял мешок с головысветлее не стало. В поисках света подтянул тело к каменной лестнице, ведущей прочь из подвала. По ней, однако, бродили какие-то тени. Это фантомы, сказал себе я. Они реальны, возразил я себе, их стоит остерегаться. «Прекратите болтовню!» гаркнул я сурово на всех нас, и мы послушно затихли. Осторожностьнеплохой знаменатель.
Несколько часов ушло на ожидание, когда же уйдут тени. Но стоило какой-то из них убраться, неминуемо являлась следующая. Они издевались. Верней, издевались не сами тени, а что-то, что их отбрасывало. Статуи! Да, их удалось-таки разглядеть; это они мерно вышагивали напротив широко распахнутой двустворчатой двери. Девушка с веслом. Авиатор с планером. Мальчик-горнист. Снова девушката же самая, но с каким-то другим снарядом. Все как из далекого пионерского детства.
Вышагивали? Статуи не ходят, возразил себе я. Их конечности скованы гипсом. Что же их движет? Должно быть, внешняя сила. Желание убедиться приподняло меня на шаткие ноги, повело под стеночкой, приблизило к выходу. Ну что я себе говорил: застывшие изваяния плывут по воздуху. Вот грузчики, которые носят их на спинах, те и подвижны в суставах, и даже по-человечески озвучены. Кряхтят. И кто-то выкликивает:
Лыжницаодна штука. Барабанщикчетвертый. Горнистдевятый.
Но кто ведет учет, из-за узости дверного проема не видно.
Подглядеть? Но, высунувшись из подвала, я познал раскаленную тяжесть заоблачного солнца, от которой словно закаменел.
Эй, кто поставил здесь Командора? услышал я голос учетчика.
Лёха, кажись, отозвались грузчики.
А ну грузи его с остальными скульптурами!
Меня подхватили бесцеремонные руки, взвалили на спину, куда-то понесли. Я пытался сопротивляться, но пошевелиться не удалось. И сила ума тоже пребывала в ступоре. Надо же, меня приняли-таки за Командора. Жаль, не за него самого, всего лишь за статую.
2
Тебя на форуме приняли за Тропинина? удивился Юрка-терапевт. За того самого, за Владислава, да? С этого места, пожалуйста, подробнее. Сделал, будто фокстерьер, стойку. Или, будто окулист, опустил «сверкающий глаз». Или как еще метафорически обозвать его новую профдеформацию?
Юрка не так давно получил второе образованиепсихоаналитическое. Теперь он с переменным успехом пытался практиковать, чтобы вылезти из долгов, в которые залез в период обучения. Правда, влекло его не столько на поля клинического психоанализа (исцелять страждущих на кушетках), сколько в небеса психоанализа прикладного (постигать разные явления культуры, сидя в башне из слоновой кости). Прикладникучисто в теориилегче поднять большие деньги, но при том условии, что ему благоволят власти. Зато клиницист имеет более твердые шансы хоть как-то себя прокормить, ведь пациенты страдают не понарошку. Ну а если ты Юрка, то у тебя, конечно, и с твердыми шансами кривовато выходит, а уж с хлебом политтехнологатак и вовсе никак. Что остается Юрке? Старым друзьям доказывать, что хоть на что-нибудь выучился. С вечной оговоркой: «Друзей не анализируем!»
Ну да оговорка-то оговоркой, но «сверкающий глаз» Юрка нацеливает автоматически. Ничего не попишешь: он теперь так живет. Только где какая проблемас ходу интерпретирует. А кто сейчас живет без проблем, тем более у нас в Центраине в период конфликта с Полуостровом?
Ладно, расскажу. Хотя и вспомнить-то нечего. На русском литфоруме «Фантиздат», где я выложил ну, старые свои рассказы школьной еще поры говорить почему-то становится трудно, дыхание перехватывает. Тьфу, зараза! Сильные эмоции в нашем разговоре некстати. Есть кому за них ухватиться.
школьной поры, напоминает Юрка-терапевт.
Он-то в своей стихии. Чует оживление бессознательного конфликта на фоне регрессии к подростковым годам пациента. Но самое досадное в том, что и пациент это чует.
пронзительные были рассказы, поясняю я, и наивные; сейчас я так не пишу. Но делал ремонт, нашел старую ветхую тетрадь. Содержание показалось ценным, решил набить его в «Ворде», а там Почему бы и в сеть не выложить? Так надежнее сохранится
Хотелось бессмертия, Влад? серьезно спросил Юрка.
Тьфу на тебя! Что с него возьмешь, с интерпретатора? Ну да, хотелось бы что-то по себе оставить. Это каждому графоману важно. Но я о другом. Стоило выложить эту пару рассказов, как резко подскочила посещаемость моей страницы. Прям паломничество началось. Оказалось, те рассказы кто-то приписал Владиславу Тропинину, а я-то ни сном ни духом; думал, это мой талант оценили!
Так оценили же!
Да где там! Первым долгом заподозрили в краже. Интересовались, мои ли тексты. А как доказал, что мои, тут же сделали вывод, что я сампокойный Тропинин инкогнито. Потому что Влад. Железная логика, да?
Что там было, в рассказах? Одуванчики. Заросли татарника и белоцвета. Были порталы в иные миры в старых голубятнях. Главные героимальчишки. Вроде не «тропининские», попроще, но были. А еще полет к звездам. И про то, что богомне так уж трудно. В подходящем-то возрасте. Но даже если убрать, вымарать случайные совпадениячто-то останется. Сам подростковый дух, который теперь все зовут тропининским
Юра-терапевт слушал сочувственно. Мол, да, очень жаль, что мою поэзию в прозе приписали кому-то другому.
Кой черт жалко! воскликнул я для себя самого неожиданно. Счастье, что читают. А что приписывают известному писателю, так это ведь будто знак качества!..
Юрка закивал:
Понимаю! На нашем птичьем психоаналитическом языке это зовут амбивалентностью отношения к объекту. Тебе и льстит сравнение с Тропининым, и при этом поднимаются агрессивные чувства.
Но не к нему же, возразил я. К тому, что мне в то «тропининское» состояние больше не вернуться! А я ведь уже и пробовал
И что?
Ерунда выходит. Голубятня есть. Одуванчики тоже. Пацанов так целая куча. А духа нет.
Ну так пиши в собственном духе. Юрка с трудом выдавливает из себя советы; им, психоаналитикам, советовать нельзя, чтобы не снять с анализанта ответственность.
Не могу, вздыхаю, никакого духа не осталось. А писать-то надо: я больше ничего не умею толком. Если не наловчусь этим делом хоть чуть-чуть зарабатывать, будет плохо. Долг за квартиру вон какой. Того и гляди выселят. Я уже за порог выходить опасаюсь
3
За порогом дома, в подвале которого я провел последние сутки, расстилался солнечный мир. Это он меня, что ли, вверг в тот идиотский ступор, в котором я стал неотличим от статуи? Нет, враги. В их присутствии я филогенетически регрессировал к тому способу адаптивного поведения, который в солнечном детстве не раз наблюдал у насекомых. Замирание. Обмирание. Умирание понарошку, чтобы не случилось всерьез.
В этом состоянии люди в рабочей одежде погрузили меня в открытый кузов грузовика, полного белых статуй. Гипсовая экспрессия этих нелепо застывших фигур делала их неудобными попутчиками, состоящими из множества угловсталкивающихся, рискующих раскрошиться. Жаль, что я и сам лишился телесной гибкости. Не было воли пошевелиться, чтобы занять удобное положение; правда, и на коже почему-то не возникало болезненных ссадинона потеряла эластичность. Ни дать ни взять застывшее насекомое, огороженное от хищного мира хитиновым панцирем. Или грузчики правыстатуя.