Вообще-то, мой язык мне еще нужен, не отдам его, ответил я.
Так и быть, отозвался кто-то, и я почувствовал облегчение, но молчи, иначе лишишься кое-чего поважнее языка.
«Хм, и что же может быть важнее моего языка?» на этих мыслях я проснулся.
«Бред какой-то», подумал я, выключая будильник.
Настал новый день, к девяти я должен быть на работе, и это огорчало. Я ощущал себя хомяком в колесе, которого в жизни ничего не ждет, кроме этого самого колеса. Ничего нового. Абсолютно. И мои мысли вернулись ко сну. Он был настолько реалистичным, что все действия в нем, казалось, происходили взаправду. Внутри жужжало неприятное ощущение: слова звучали слишком убедительно, чтобы не считаться с ними. А я уже не раз убеждался, что мне нужно обращать внимание на подобные знаки.
Я позавтракал, умылся, оделся и вышел на улицу.
Молодой человек, а не подскажете, который час? обратилась ко мне женщина среднего возраста. И вдруг в голове сами собой возникли слова «молчи, иначе лишишься кое-чего поважнее», я промолчал и побежал скорее, опустив глаза.
Хам! послышалось мне в ответ. Сложно сказать было, сколько времени?!
Ее крик с каждым шагом становился все тише. А я бежал, подгоняемый ветром. «И кто же здесь хам?» думал я, вбегая в двери офисного здания.
На все приветствия я отвечал кивком головы или взмахом руки, но рот открыть и заговорить я все еще боялсяслишком большое впечатление произвел на меня сон.
Я уселся за свой компьютер и открыл недавно начатый проект. Всего-то и нужно было написать код одной социальной программы. Займет это все не больше недели. Я размял пальцы, хрустнул каждым по очереди и принялся за дело.
Время шло к обеду.
Эй, дружище, хочешь, вместе кофейку выпьем?
Я за, бросил я своему приятелю Кириллу, не отрываясь от монитора.
И вдруг что-то заклинило, коротнуло, мой и Кирин компьютеры погасли и странно зашипели. А потом из них появились струйки дыма.
Вот черт! закричал он. Побежал к рубильнику и отключил электричество на этаже. А после накрыл пледом свой компьютер. Я сначала опешил, но скоро пришел в себя и тоже засуетился, помогая Кириллу.
Перепад напряжения, видимо. Очень странно, чесал затылок мой коллега. Ты успел все сохранить?
Да, кивнул я, и вдруг из потолочной лампы вылетел сноп искр. Мы присели, закрывая головы руками.
Очень странно, снова произнес он, ты посторожи здесь, а я сбегаю в другие отделы. Может, нужно вызвать электриков, и убежал.
Оно и лучше. Я хоть смогу прийти в себя. Неужели это все реакция на мои слова? Но этого же не может быть! Такого не бывает в реальной жизни!
«Бежать! Срочно бежать отсюда!» эта мысль словно стрелой пронзила мою голову. Я схватил свои вещи и выбежал в коридор. Идти прямым путем через общий лифт нельзя! Если со мной кто-то попытается заговорить, может случиться непоправимое! И я юркнул на служебную лестницу. Пара пролетов внизи я оказался на заднем дворе. Я пулей выбежал с территории, чтобы меня никто не успел окликнуть. Так я оказался в парке на берегу реки, сел на лавочку, отдышался.
Надо кому-то позвонить. Я достал телефон и задумался: а кому? Кому я что скажу, а вдруг что? Но написать-то я могу! Но кто же мне поверит? А вдруг я все выдумал, а вдруг то, что произошло в офисе, просто совпадение? Наверное, я просто не выспался, и мне теперь мерещится всякое.
Я потер глаза, подсознательно надеясь, что весь негатив уйдет. Надо проверить. Огляделся по сторонам и крикнул мимо проходящему мужичку:
Извините, а время подскажете?
Мужичок повернулся, чтобы ответить, и тут на полном ходу в него врезался велосипедист, они оба полетели кубарем. Кто-то закричал. Поднялась шумиха, прибежали люди, стали помогать. Я в шоковом состоянии поднялся посмотреть, что там происходит, видимо, дело было плохокто-то звонил в скорую.
Вы видели, что там произошло? обратилась ко мне подбежавшая женщина.
И я не задумываясь ответил «да». И тут велосипедист очень громко и злостно закричал. И я припустил с того места, только и услышав что-то о том, что велосипедисту сломали ногу.
Я нашел укромное местечко и стал набирать сообщение.
«Инна, происходит что-то странное! Я не могу говорить, каждый раз случается какая-нибудь катастрофа. Я думаю, это очень сильно может навредить всем окружающим и даже моим близким. Мне нужна помощь!» Я уселся на лавочку и стал ждать ответ. В голове не укладывалось, как такое вообще возможно
Зазвонил телефон. Это была Инна.
Господи, я же написал, что не могу говорить, скинул. Она звонила второй раз, третий, я все скидывал и скидывал. Я так не хотел, чтобы с ней случилось что-то непоправимое. Это все тот проклятый сон, я не хочу терять что-то важнее своего языка! Раздался звук пришедшего сообщения: «Если ты хочешь меня бросить, так и скажи! А не уходи от разговора!».
Я стал писать ответ.
«Я этого не хочу! То, что я не могу разговаривать, это правда. Я уже три раза попытался, и три раза случилась беда. Мне сегодня приснился сон о том, что я могу потерять кое-что важное, если заговорю. Я не хочу, чтобы и с тобой случилось что-то плохое».
«Какой-то бред ты несешь. Какой сон!? Меня достали твои странности! Ты просто ищешь повод порвать со мной или пытаешься сделать так, чтобы я сама тебя бросила! Так вот, с меня хватит, не разговаривайя устала от твоих выдумок», написала она мне в ответ.
Видимо, кто и искал повода порвать отношения, так это она. Но оно и к лучшему, теперь мне не придется перед ней оправдываться, и с ней точно ничего не случится.
Нужно успокоиться и все обдумать. Я пару раз глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Мысли не хотели упорядочиваться и раскладываться по полочкам, такое чувство, что они существовали одновременно, скучивались, переплетались, перепрыгивали одна в другую. Их бесконечное течение и появление представлялось мне длинной змеей, кусающей себя за хвост, а оттого не имеющей ни конца, ни края.
Но на самом деле: может ли такое быть? Рассудок отчаянно твердил: нет. А раз нет, то все это роковые случайности. Просто день не задался.
Я встал и направился к своему дому. По пути спланировал, что напишу начальству, отпрошусь на пару дней, нужно привести нервы в порядок. Щелкнул ключом в замке, открыл дверь в свою квартиру. И услышал какое-то копошение из ее глубины.
Не может быть! Вот их-то сейчас и не хватало!
Когда Рома вернется, поговоришь с ним об этом, раздался с кухни голос матери.
Обязательно! ответил голос отца.
Я тихо стал закрывать дверь, пока они не решили выйти в прихожую, вернусь, когда их здесь точно не будет. Но я не успел.
Ромочка, это ты уже вернулся? из-за угла вышла невысокая женщинамоя мама. Я замер в одной позе, ни туда и ни сюда. Чего ты так крадешься? продолжила она.
И тут с кухни вырулил папа.
О, Ромка, привет, я вот нашел те самые документы! и бросился ко мне, тряся какими-то бумагами. Что за те самые документы, я в упор не мог вспомнить.
Я отрицательно повертел головой, но мама меня уже втащила внутрь, а папа за моей спиной захлопнул дверь.
Вот, сыночек, я же говорила тебе
А эти документы ты просил, я все проверил, радостно перебил ее папа.
Сейчас не время! Оставьте меня, у меня проблема! вдруг не выдержал я.
Что за проблема? схватилась за голову мама.
Я не могу говорить! и в страхе схватился руками за лицо, думая, что вот-вот произойдет какое-то несчастье.
Но несчастья не произошло. Я с недоверием выдохнул. Но мама не унималась и требовала у меня разъяснений.
Да несчастья случаются, если я говорю! Вот что! Я сегодня из-за этого ушел с работы! я перевел взгляд на отца и понял, что выдохнул с облегчением рано. Тот побледнел, оперся спиной на стену, как-то странно держась рукой за грудь, а через пару секунд нашего замешательства стал сползать на пол.
Звони в скорую! Это опять приступ! закричала мама. Я вытащил из кармана телефон и стал было набирать номер скорой, но одумалсяведь я не смогу им ничего сказать.
Я не могу с ними говорить! А вдруг!.. и телефон выскользнул из моей руки и разбился о пол.
Я схватился за голову. Мама уже набирала номер и со слезами кричала в трубку. В это время я помог отцу сесть в кресло. Мой бедный папа, не достойны вы такого сына, как я. Из комнаты вышла мама и бросилась к отцу, потом открыла свою сумку, стала искать какие-то таблетки, приговаривать что-то под нос. Я отшатнулся. Она вдруг подняла глаза на меня, наши взгляды пересеклись. Она меня ненавидела, я видел этот злой укор в ее глазах, она винила меня. Не верила, но винила. Где-то глубоко в душе она знала, что я во всем виноват. «Прочь! Прочь!» кричал мне голос в голове. И я молниеносно выбежал из квартиры.
И мчался, мчался куда глаза глядят. Прогремел гром, у меня заложило уши, рядом стоящие машины запищали сигнализацией. Я замер от неожиданности. Выбежавшие откуда-то дворовые коты пронеслись мимо так стремительно, что чуть не сбили меня с ног. Начался ливень. И я опомнился. Опомнился, но не двинулся с места. Вода сплошной стеной лила вокруг, я промок до нитки. Сверкали молнии, гремел гром, шумела вода, улица опустела. Я был один в центре бушующей стихии. Не было ни мыслей, ни чувств, ни каких-либо желанийвсе оставило меня. Я даже перестал желать разобраться с тем, что происходило со мной. Всеерунда, ничего не имеет смысла.
За что? чуть слышно спросил я.
И молния ударила в большое дерево в центре двора, расщепив его на несколько частей. Части повалились на детскую площадку, погребая под собой качели, на окна дома, выбивая их, на машины, припаркованные рядом. Запахло гарью.
И вдруг, неожиданно даже для самого себя, я пошел.
И путь был мой длинный, долгий. Мне неважно было, куда идти, важносамо движение. Одежду не менял, и она превратилась в ветошь, мылся на вокзалах и в платных туалетах, попрошайничал на улицах, спал где придется, ел что найду, запивал тем же, зарос, истощал, забыл, как говорить. Притворялся немым, слепым, калекой, беженцем. Меня пинали, обзывали, выгоняли, били, проклинали. Я все потерял. Но ничто мне уже не было нужно, раз я был проклят. Проклят и богом, и матерью. Иногда вспоминал о семье. Интересно было, как их здоровье. Но тут же думал, что приму любое их состояние, лишь бы я был вдали от них. Начал молиться. О них, о других людях, о тех, кому я молчал в ответ, о тех, с кем очень хотелось заговорить, но я сдерживался. Молился как мог и как умел.
Два дня не ел. Все шел. Нашел себе удобную палку и опирался на нее своим усохшим телом. Нашел веревку и ею подвязал штаны. Нашел клеенку и прятался под ней от дождя во время пути. Машины обливали грязью, людибранью, и только животные были ко мне добры. Прибился ко мне пес. Небольшой, такой же худой, как я. Такой же обросший. Такой же голодный. Прибежал ко мне, когда я отдыхал от летней жары в тени деревьев и думал над своей судьбой, совершенно погрузившись в себя и свои проблемы. Я обнял его, угостил куском размоченного в луже сухаря. Он с аппетитом съел, не побрезговал. Лизнул мне руку и улегся рядом. Так мы и шли с моим верным другом. Искали вместе еду, грели друг друга ночами, купались в реках и озерах, любовались закатами, рассветами, звездами. Загорали под солнцем. Кутались в тряпки от мороза. Я ничего не говорил, и он не проронил ни звука. Никогда не слышал, чтобы он лаял. Может, он не умел? Или, может, так же был проклят небесами и родной стаей?
Так сменилась пара зим в нашем совместном пути, наступила весна. И вдруг в один день я услышал, как пес залаял. Я обернулся на лай и увидел, как он выбежал на скоростную трассу, он чем-то был напуган. Все дело происходило недалеко от заправки, и напугать его могло что угодно.
Назад! вдруг совершенно неожиданно для самого себя закричал я. Произнес я это слово с каким-то странным акцентоми не удивительно, я так долго молчал. Я слышал голос, и мне казалось, что он не мой. Ну не мог я уже говорить, и с этим я смирился. И страшно сделалось до ужаса от моего крика, замерло дыхание, замерло сердце, замерли мысли. Замер весь я. Все было в один миг. И лай, и крик. И свист шин, и ужасный грохот. И больше не стало лаяон растворился в воздухе. И вдруг исчезли все неестественные звуки, оставив лишь шепот природы. Я опомнился и побежал туда, к оврагу, где лежало тело моего друга. Ужас поразил меня, сначала я отшатнулся, закрыв глаза, но после совладал с собой и упал на колени рядом с искореженным телом моего маленького глупого друга. Такого же глупого, как и я сам. Не скажи я слово, он был бы жив. И не скажи он слово, он был бы жив. В тот миг я подумал, что лучше бы умер я, а этот бедняга жил и радовался жизни. Что же я за человек такой, что радом со мной все гибнет?
И я снова шел дальше, не ел, не пил, не спал. Я шел из последних сил, я очень хотел, чтобы их совсем не стало, чтобы я замертво упал и лежал до тех пор, пока дух окончательно не изойдет из меня. И совершенно изнеможенного и больного мои ноги привели меня прямиком к простой деревянной калитке. Я уже не мог думать, с трудом дышал и еле держал глаза открытыми. Но я собрал оставшиеся силы и дернул за веревочку здесь же висящего колокольчика
Когда я пришел в себя, то чувствовал облегчение и радость. Я лежал в мягкой постели, на мягкой перьевой подушке, казавшейся облачком. В комнату через небольшое открытое окошко пробивался солнечный свет, слышался щебет птиц. Я повернул голову набок, желая осмотреть помещение: совершенно простое, аскетичноекроме кровати были стол, стул и икона в углу.
Я хоть и отдохнул, но с кровати поднялся с трудоммышцы ослабли так, что еле держали мое тело. Я сел. И заметил на себе простую, старую, но чистую одежду. Я снова порадовалсябыть в чистоте и уюте казалось сейчас для меня наивысшим счастьем. Я поднялся на ноги, от чего потемнело в глазах, и я слегка пошатнулся, хватаясь за деревянную стену. С немалым трудом я вышел на улицу, толкнул дверцу, закрывающую от меня белый свет.
Я оказался во дворе, в центре которого стоял высокий стройный мужчина средних лет в свободной светлой одежде и сыпал пушистым курочкам зерно. После он наклонился и погладил каждую из них. Солнце только вставало, и я повернул голову вправо, к рассвету, и увидел, как красноватое солнце освещает силуэт маленькой церкви. С моего положения виделось, что крест на куполе необычайным образом попадал прямо на солнечный диск. Вдруг стало так ярко, что я прикрыл глаза, но все равно будто видел ослепительный свет, исходящий не то от солнца, не то от самого креста.
О, ты уже проснулся, услышал я мягкий сильный голос. Я открыл глаза, передо мной, сияя улыбкой, стоял тот самый мужчина, который кормил кур. Тебе нужно поесть, пойдем, он кивнул в сторону соседнего небольшого домика, и мы пошли. Онлегко и энергично, ячуть волоча свое тело.
Мы зашли в светлый, вкусно пахнущий древесиной дом.
Здесь я живу, пояснил он, извини, не представился, сказал он, выставляя на стол миски с овощным супом и простыми ржаными лепешками. Я настоятель церкви, которую ты видел, отец Константин. Для тебя можно просто Константин. А тебя как звать?
Я поднял на него глаза, покачал головой. Ну не мог я заговорить с этим человеком, не мог я доставить ему горе.
Немой?
Я снова отрицательно покачал головой. Мы сели за стол. Я дрожащей рукой взял ложку и стал есть. Суп не лез в горло. Он был невероятно вкусный после протухших объедков, но, видимо, за бесчисленные дни голоданий мой организм отвык принимать пищу.
Не спеши. Тебе нужно принимать пищу по чуть-чуть. Думаю, для первого раза тебе хватит и нескольких ложек. Через пару часов мы можем повторить.
Этот мужчина был так добр ко мне и так нежен был его голос, что на мои глаза навернулись слезы. Несколько из них скатилось по щекам и носу и упали прямо в суп. Он не утешал меня и не останавливал. Я съел еще одну ложку и почувствовал, что больше не могу. Поднял на него глаза, он все понял, убрал миски со стола, предложил выйти на улицу. Сам он тоже не доел.
Давай пройдемся к церкви, покажу, как у нас там. Ты был когда-нибудь в церквях?
Я отрицательно покачал головой. Мы приблизились к простому деревянному строению, оно совершенно не было похоже на те огромные, богатые и сверкающие золотом храмы, что часто встречались в городе.
Скромно, будто прочитав мои мысли, сказал Константин, но роскошь не признак присутствия бога.
Мы вошли внутрь, он перекрестился трижды, деревянный пол чуть поскрипывал. Пахло ладаном и воском, через окна пробивался яркий солнечный свет и полосами ложился на пол. Это было скромное продолговатое помещение с небольшим алтарем и парой-тройкой икон.
Иконы принесли жители соседних деревеньотдали свои, когда церковь только построили. Потому их так мало.
Но, несмотря на скромность внутреннего интерьера, я что-то почувствовал здесь. И это было нечто такое, что вряд ли бы я ощутил среди многочисленных прихожан, среди ликов, смотрящих с икон, золота, камня, света; это что-то, что я никогда не чувствовал ни в одиночестве, ни с друзьями, ни на природе, ни в городе. Церковь молчала вместе со мной. И мы словно слились в этом молчании. И молчание одновременно и звенело какими-то неуловимо высокими нотами, и обволакивало густотой. Это молчание что-то говорило, но я не мог расслышать что.