Вы хотите, чтобы это сделал я?
Одну минуту. Я связался с доктором Спиндемом. Как руководитель отдела психологической службы «Управления ВВС по исследованиям и разработкам», он занимается этой проблемой. Я хочу, чтобы он поговорил с тобой.
Монтгомери недовольно нахмурился. Иметь отношения с этой службой ему совсем не хотелось. Голос Доджа пропал, затем в сети послышался щелчок и раздался голос доктора Спиндема:
Алло? Рад снова слышать вас, майор.
Взаимно, ответил Монтгомери. В его памяти возник облик Спиндемакрупный мужчина с грубоватым, веселым лицом, но почему-то очень неприятный.
Как я понимаю, вы лично хорошо знакомы с Гандерсоном.
Да, мы очень близкие друзья, почти четыре года уже.
Послушайте, нам нужно, чтобы один из наших людей поступил в эту так называемую школу. До сих пор у нас не было такого шанса. Вы наша первая реальная возможность. Как вы думаете, вы могли бы поступить туда вместе с Гандерсоном, ведь вы же друзья?
Я не знаю. Прием, похоже, осуществляется очень избирательно. По-видимому, принимают только самых лучших людей в своей профессии. Моя же квалификация
Полковник Додж его прервал:
Тебе придется сделать все, что в твоих силах, майор. Это очень важно. Сделай все возможное, используй дружбу Гандерсона, чтобы тебя приняли в школу. До сих пор нам не удалось узнать о ней ровно ничего. На первый взгляд это кажется одной из самых хитроумно разработанных диверсионных схем, с которыми мы когда-либо сталкивались. Похоже, школа устанавливает непоколебимую власть над умами своих воспитанников, а это умы, играющие большую роль в обороноспособности страны. Считай, что это приказ, Когда ты уедешь, твое место в «Файрстоуне» займет другой человек. И ежедневно докладывай по телефону о твоих успехах.
Полковник Додж услышал, что Монтгомери отключил связь. Он тяжело вздохнул и сказал Спиндему:
Почему это не оказался кто-нибудь другой, а не этот болван Монтгомери? Мы ждали шесть месяцев, чтобы внедрить туда человека, и это ничтожество оказалось первой возможностью.
Это не очень обнадеживает, согласился доктор Спиндем.Но это лучше, чем ничего, и кто знает может быть у него что-нибудь получится. А пока нам лучше держать ухо востро в ожидании еще одного шанса.
2
Монтгомери положил трубку и сложил руки на столе. Его глаза смотрели вперед, ничего не видя перед собой. Это новый приказ его совсем не радовал. Однако, ведь он, как друг, должен же иметь возможность помочь Сорену Гандерсону, а при случае и защитить, если инженер будет втянут в какую-нибудь глупую программу, которая нанесет ущерб и ему, и стране. Но Монтгомери задавался вопросом, а был ли у него на самом деле хоть какой-то шанс попасть в эту школу. Казалось маловероятным, что организаторы школы с их явно недобрыми намерениями, ведь это очевидно, дадут военно-воздушным силам шанс войти внутрь и порыскать там.
Он вышел из офиса и вернулся на испытательный полигон. Гандерсон проводил совещание с группой инженеров XB-91, анализировали утренний полет. Монтгомери провел час, бродя по кораблю, вновь и вновь упиваясь мощью и величием гигантского самолета. Он был на борту во время нескольких предыдущих контрольных полетов, и всегда у него возникало фантастическое желание самому взять управление на себя. Он поднялся в кабину и сел в кресло пилота, представляя себя пилотом, мечтая, когда-нибудь поднять самолет в воздух. Это было единственное, чего он страстно желал.
XB-91 был представителем новой концепции бомбардировщиков, непобедимой, автономной воздушной крепостью. Он летал без сопровождения, высоко и вдвое быстрее звука. Приближение любого объекта во время полета, самолета-перехватчика или управляемой ракеты, приводило в действие защиту Девяносто первого. Автоматически, при таком приближении, бомбардировщик выплевывает свою собственную ракету, нацеленную на цель, чтобы уничтожить любое атакующее устройство на безопасном расстоянии. Он не был так уязвим, как говорил сегодня Гандерсон, подумал Монтгомери. Это самая совершенно непобедимая машина, когда-либо созданная.
Но кое-что из того, что Гандерсон сказал утром, продолжало раздражать Монтгомери, когда он шел по мостику, осматривая пустые гнезда, в которых должны были находиться ракеты, нацеленные на цель. Это было правдой, то что прямо в корабль была встроена своего рода уязвимостьуязвимость его кошмарной сложности. Было бы неплохо иметь более простые ответы на сложные проблемы, но где их можно было найти? Если такие люди, как Гандерсон, не могли решить их, то кто мог?
Главный инженер был один в офисе ангара, когда Монтгомери спустился с самолета. Они увидели друг друга через стеклянную перегородку. Монтгомери махнул Гандерсону рукой и, войдя в комнату, произнес:
Девяносто первый не выглядит так, как будто скоростные пробежки разнесли его на куски.
Гандерсон выглядел увлеченным делом, с пачкой бумаг в руках, хандры не видно и следа:
Мы обнаружили одну небольшую область нежелательной вибрации возле хвоста. Но я думаю, что мы можем исправить это, просто немного изменив каркас в этом месте.
Монтгомери сел:
У меня не выходит из головы наш с тобой разговор сегодня утром. Эта твоя школа.
Гандерсон кивнул:
Да, я тоже об этом все время думаю.
Мне интереснопросто предположим, что там все действительно окажется на уровне, что в школе действительно что-то есть такое как ты думаешь, есть ли какой-нибудь шанс, что меня туда примут?
Гандерсон удивленно посмотрел на майора:
Я не думал, что тебя заинтересует что-то подобное.
Монтгомери непринужденно улыбнулся:
Я понимаю, что прослужил в армии достаточно долго, и это наложило соответствующий отпечаток на мой облик,выгляжу солдафон-солдафоном, но уверяю тебя, я способен понять, то что ты сказал сегодня утром о принципиальной сложности Девяносто первого. И если в этой школе есть что-то, что привлекает таких людей, как Норкросс и ты, я хотел бы получить кусочек этого и для себя.
Я не знаю, не могу ответить тебе на этот вопрос, я и сам еще не подал заявление. А ты уверен, что тебе начальство разрешит?
Последнее время я стал вести кое-какое исследование и Додж смотрел на это довольно благосклонно, так что я думаю он позволит мне посещать занятия.
Хорошо, я замолвлю за тебя словечко, сказал Гандерсон.Но учти, это кот в мешке, можно и нарваться.
Я готов рискнуть вместе с тобой, сказал Монтгомери.
Шесть недель спустя изменения были завершены и Девяносто первый был принят правительством. Почти одновременно заявление Сорена Гандерсона было принято «Институтом Нэгла-Беркли», и ему разрешили привести на собеседование своего друга майора Монтгомери.
И все эти шесть недель полковник Додж ежедневно по телефону устраивал разносы по поводу медленного течения работ и делал все возможное, чтобы ускорить приемку самолета. За это время еще тридцать человек покинули важные должности в различных частях страны и, похоже, причина увольнения у каждого была одна школа. Но никто из этих тридцати на роль агента не подходил, а впрямую настаивать было нельзя, чтобы не насторожить противника. Монтгомери оставался единственным кандидатом.
За это время, первые два десятка человек закончили школу и снова подавали заявки на работу в промышленности и науке. Некоторые просили о восстановлении отношений со своими бывшими работодателями, другие искали совершенно новые сферы деятельности. Но никто не давал никакой информации о том, что происходило с ними в школе.
Однако было решено и были разосланы конфиденциальные распоряжения, что до тех пор, пока о школе не станет известно больше, заявления этих людей должны быть отложены. Их нельзя было нанимать даже в качестве уборщиков на заводы выпускающие продукцию с грифом «секретно». С другой стороны, было желательно избежать любого расследования, которое выглядело бы как лобовая атака и вспугнуло бы организаторов школы. Доджу удалось убедить свое начальство и ФБР, что с Монтгомери у них представляется наилучшая возможность.
Институт располагался в небольшом городке Каса-Буэна в северной Калифорнии, на побережье недалеко от границы с Орегоном. Монтгомери ехал из Сиэтла один, Гандерсон с семьей выехали на день раньше. Было решено, что жена Монтгомери, Хелен, и двое их детей с ним не поедут, поскольку, скорее всего, он едет не на долго.
Майор зарегистрировался в одном из двух курортных отелей, как только прибыл в Каса-Буэна. Его следующим действием было устройство телефонного шифратора и отчет Доджу.Монтгомери подозревал, был почти в этом уверен, что доктор Спиндем прослушивает большинство его разговоров. Этот факт раздражал, подобно занозе в руке, которую невозможно вытащить.
Была середина дня, когда он позвонил Гандерсону, и тот ему велел поторопиться, сказав, что их уже ждут. Школа находилась на окраине города, на невысоком утесе с видом на океан. Она занимала ряд старинных зданий в калифорнийско-испанском стиле, в которых когда-то размещался обанкротившийся летний курорт. Это был своего рода «кампус». С дороги его скрывала густая листва. Внутренний двор был превращен в средиземноморский сад как его себе представляет Голливуд. В этом тенистом саду отдыхали многочисленные студенты и Монтгомери, идя с Гандерсоном к административному зданию, узнавал в студентах многих людей, чьи мозги буквально контролировали крупные сегменты авиационной промышленности.
В офисе секретарша записала их имена и объявила об их приходе по внутреннему телефону.
Доктор Беркли примет вас, мистер Гандерсон, сказала она, а доктор Нэгл примет майора Монтгомери.
Монтгомери почувствовал приступ дурного предчувствия. Успех или неуспех всей его операции зависел от следующих нескольких минут. Ему удалось улыбнуться в ответ Гандерсону, когда инженер, уходя, поднял указательный и большой пальцы, соединив их кружком.
Слева от Монтгомери открылась дверь и девушка провела его к приятному остроглазому мужчине лет сорока пяти и представила:
Доктор Нэгл, это майор Монтгомери.
Входите, майор, сказал доктор Нэгл.Мы уже кое-что знаем о вашем прошлом, и нам действительно было приятно, что вы хотите у нас учиться.
Они сели по разные стороны большого письменного стола из красного дерева и некоторое время разглядывали друг друга. Затем доктор Нэгл произнес:
Первое, чем мы обычно интересуемся, это то, почему человек вообще решил подать заявление о поступлении в наш институт.
Лицо Монтгомери посерьезнело. Он сделал долгую паузу, как для того, чтобы произвести желаемое впечатление на Нэгла, так и для того, чтобы собраться с мыслями, восстановить в памяти все, что было отрепетировано за последние шесть недель. Затем начал:
Как вы, возможно, знаете, Сорен Гандерсон и я тесно сотрудничали в течение последних четырех лет при создании XB-91.
Когда Нэгл кивнул, Монтгомери продолжил. В своем объяснении он позаимствовал так близко, как только осмелился, горькие высказывания Гандерсона о недостатках Девяноста первого. Он модифицировал их, приукрашивал, добавляя свои собственные мысли, все время внимательно наблюдая за реакцией Нэгла. Закончил он таким образом:
Сорен и я чувствовали, что должен быть какой-то ответ на эту неадекватность нашей инженерии. Когда он сказал мне об Институте, я сразу же заинтересовался, подумал, что учеба здесь может помочь мне хотя бы найти путь к возможному решению. Конечно, я откровенно сомневался, сказал он с улыбкой.Но решил, что хочу попробовать.
Выражение лица Нэгла почти не менялось во время рассказа Монтгомери. Когда инженер закончил, он спросил:
Вы делали что-нибудь во время строительства самолета, чтобы улучшить его конструкцию?
Ну, дав то время, когда проектировались крылья, я чувствовал, что должно быть другое решение увеличивающее подъемную силу на рабочей высоте корабля. Это было просто смутное ощущение, что должен быть какой-то другой профиль. Я сделал несколько вариантов, но из этого ничего не вышло.
Нэгл молчал, наблюдая за ним, словно размышляя над правдивостью его утверждений. Наконец он сказал:
Гандерсон называет свой самолет монстром. И он прав. С инженерной точки зрения это довольно нелепо. Это конечный продукт нашего кредо «больше и лучше», которым мы руководствовались в последнее время. Большие самолеты, большие автомобили, большие заводылабораториишколыдома. Вы знаете, как это работает в вашей организации,чем больше численность персонала, тем значительнее статус руководителя, и поэтому руководитель набирает избыточное количество проектов и набирает дополнительных людей. На каждого честного администратора приходится дюжина создателей коллективов с большой численностью работающих. Эти создатели возглавляют коллективы, которые занимаются проектами лишь имеющими статус крупных.
Монтгомери невольно начал протестовать:
Исследования и разработкиэто не...
Нэгл оборвал его:
Эта проблема существует у нас уже давно, но только в последнее десятилетие она ощущается так остро. Наша потребность в конструкторско-исследовательских работах стала более острой, чем когда-либо прежде, и мы пошли по пути увеличения числа таких организаций, чтобы получить требуемый результат. Но в результате пропорционально увеличилось и влияние всех присущих этим работам недостатков, которые всегда там были. Лучшие из нас осознали, что мы находимся в состоянии натурального голода по подлинным, новым базовым идеям. XB-91 памятник этому голоду. Он был построен на основе гор собранных нами данных, но это не продукт изобретений и исследований.
Нация сделала все возможное для содействия технологическому росту, сказал Монтгомери.Наши инженерные школы работают на пике возможностей.
Нэгл медленно улыбнулся, словно услышав от майора нечто забавное:
Вы совершенно правы. Больше школ и больше инженеров, чем когда-либо прежде. Тем не менее, проблемы, связанные с XB-91, не решаются тем мышлением, которое в настоящее время правит бал в наших инженерных школах.
Если это так, считаете ли вы сами школы ответственными за это?
Нет, я не считаю, что школы несут основное бремя ответственности. Существует множество факторов, но далеко впереди стоит наша неверная оценка того, чего должно достичь государственное образование.
Конечно, одна из его главных целей создать адекватный корпус творческих инженеров!
Нэгл покачал головой:
Нет, я считаю, что не это является главной его целью. Поясню. Но сначала небольшое отступление. Для того, чтобы понять неисправность любого механизма, лучше всего выяснить, а не был ли механизм изначально разработан для выполнения неисправной функции.
Школа это своеобразное учреждение. Даже его персонал считается общественной собственностью. Контроль, налагаемый сообществом на своих школьных учителей, долгое время был обычным источником юмора, но в этом нет ничего смешного для любого, кто когда-либо экспериментировал с тем, чтобы сделать школу чем-то иным, не во всем отвечающей строгим требованиям сообщества.
Образовательные системы всегда были источником общественной гордости, будь то в Риме четырнадцатого века, или в Париже, или в Лондоне, или в захолустных уголках, США. Новые достижения в области образования празднуются с большой помпой. На самом же деле, школа никогда не меняется. Его основная цель сегодня та же, что и тогда, когда египетские мальчики изучали Книгу мертвых, чтобы узнать, как должны действовать души умерших, чтобы обрести счастье.
Она, эта цель существовала в древних синагогах, военных казармах Спарты, гимназиях Афин, суровой дисциплине римских школ. Она была в церковных школах и университетах Средневековья, а также в наполеоновской Франции, где система была ориентирована на почитание нового императора, «данного Богом». Больно говорить, но та же основная цель существует и у нашей собственной нынешней системы образования.
Во все века существовала система образования, делающая человека неотъемлемой частью культуры современного ему общества какую бы форму эта культура ни имела.
Это звучит пока не очень зловеще, сказал Монтгомери.
Я не собирался пугать вас. Суждение по этому вопросу будет оставлено на ваше усмотрение. Но давайте рассмотрим систему в инженерных терминах:
Культура требует определенной минимальной степени стабильности для своего существования. Единообразие обычаев, мыслей и привычек способствует этой стабильности. Точно так же требуется строго сдерживать все слишком отличающееся от норм этой культуры. Оба этих элемента, единообразие и сдержанность, могут быть очень адекватно обеспечены воспитанием в Традициях Старейшин, путем распространения «Всего, что известно о Вселенной и Человеке» в шестнадцатом веке, или путем обобщения результатов большого сбора данных в «Руководстве по проектированию Крыльев» для авиационных инженеров.